Последнее лето в Аркадии - Перселл Дейрдре. Страница 91

— Переходи к сути.

Рики как-то сжался, но продолжал юлить.

— Мне так жаль, так жаль, Рита, — ныл он. — Даже не понимаю, как это могло случиться! Но ведь это не так страшно, да? Я же был пьян…

— Переходи к сути, Рик! — Я должна была услышать главное.

Голова моего мужа поникла, как сдувшийся шарик. Он стал таким крохотным, словно ребенок в огромной взрослой пижаме с мишками.

— Я… я переспал с женщиной из Швеции, — прошептал он.

Я пыталась вобрать в себя его слова, но не могла. Видимо, для полного осознания требовалось время.

— Понятно. Из Швеции, значит. Это было в Японии или в Корее?

— В Японии.

Рики бросил на меня вороватый взгляд. Я без труда прочитала его мысли. «Она не взорвалась от бешенства — значит, все не так плохо». Это было написано у него в глазах, на лбу, во всей его чуть приосанившейся позе.

Я не двигалась, только смотрела не отрываясь вперед, в зеркало шкафа. Там отражались мы оба: маленький Рик и я, похожая на заледеневшую медведицу. Супруги в семейной постели. Только ночных колпаков не хватает, вот потеха.

В зеркале я видела, как Рики все чаще коротко поглядывает на меня.

— Наши играли в Корее, но мы были в Японии, смотрели матч в баре. Эта шведка тоже была там. В общем, наши проиграли. — Рики снова глянул на меня, чтобы убедиться в том, что мое лицо не перекосило от гнева и обиды. Разумеется, не перекосило. Я бы не позволила себе подобной роскоши. — Как я и сказал, мы все были пьяны. Не понимаю, как все получилось, — бубнил Рики, — но сама атмосфера была какой-то… накаленной. Все пели в караоке и пили на брудершафт. Мы пели наш гимн, англичане — «Правь, Британия!», японцы тоже что-то распевали. Все обнимались, танцевали… и вот уже эта женщина… прижимается ко мне грудью…

Я хранила ледяное молчание.

— Мне так жаль, Рита. Я прошу прощения… — Рики почти хныкал. — Ты извинишь меня? Ведь это был первый и последний раз. Обещаю, такое никогда больше не повторится. Даже не знаю, что на меня нашло…

— Эту фразу я уже слышала, причем несколько раз. — У меня внутри все стало понемногу отмерзать, и стало больно. Вместо слез и обиды я пришла в бешенство.

Идиотка! Я рассказывала этому ублюдку все, что происходило в семьях моих подруг, на которых мужья вылили по ушату грязи, а он сочувствовал и кивал!

— Убирайся, — сказала я раздельно. — Прочь отсюда, и больше никогда не показывайся поблизости.

Рики выглядел потрясенным. Нет, он был в ужасе. Не знаю, чего он ожидал, но мои слова застали его врасплох.

— Да брось, Рит, — умоляюще прошептал он. — Мне и так тошно. Знаешь, я говорю правду. Это случилось лишь однажды, когда я был сильно пьян! Неужели так трудно меня простить?

Теперь он изображал маленького мальчика, умоляющего маму не ставить его в угол. Мне стало противно.

— Ты что, не слышал моих слов? У тебя вата в ушах? Убирайся. Собирай шмотки и выметайся.

Рики не шелохнулся. Просто смотрел на меня, выпучив глаза, будто чучело, набитое соломой.

Я дала ему хорошего тычка, и он свалился на пол.

— Вон отсюда.

Рики сидел на полу с глупым видом среди разбросанных листов отчета. Я дернула на себя его одеяло, за которое он инстинктивно держался. Заметьте, я не кричала и не устраивала истерики, но это не было сознательным выбором.

Смерив Рики взглядом, я легла, укрылась и замерла на своей половине кровати.

Он поднялся.

— Куда мне идти?

— Обратись в посольство Швеции.

Рики попытался сохранить лицо. Вернее, попробовал иную тактику:

— Черт возьми, это и мой дом тоже.

— Когда кончится бракоразводный процесс, он перестанет быть твоим, — сказала я потолку. — Кстати, тебе самому придется все объяснить девочкам. Я не унижусь пересказывать им эту гадость. Ты смотаешься завтра с двух до четырех. А пока можешь зайти к дочкам и рассказать сногсшибательные новости. И шмотки собери, чтобы не возвращаться.

— Но это нелепо! Я мог вообще ничего тебе не рассказывать.

Впервые я почувствовала, как к бешенству добавилось грустное чувство потери. Рики был прав. Он мог просто не болтать об этом. И я бы ни в чем его не заподозрила, ни на йоту. На мгновение я позволила себе стать слабой и пожалеть, что Рики разбудил меня и разоткровенничался. Но я тотчас же взяла себя в руки и резко села.

— Так какого черта ты открыл рот?

— Меня мучила совесть. Рит, неужели нельзя оставить все это в прошлом? Умоляю, пощади. Я сделаю все, что ты попросишь.

— Ты, наверное, шутишь? — На какой-то миг я едва не купилась. Ведь измена Рики сильно отличалась от интрижки Джерри Бреннана или связи Фергуса Григгза. Единственный неверный шаг, о котором муж сожалел…

Но, взглянув на Рики, такого смешного и жалкого в пижаме с детским набивным рисунком, я тотчас представила его в объятиях шведки. Длинные ноги, обвивающее бедра моего мужа, роскошные груди, тычущиеся ему в лицо, алые губы, тонкая талия… И мой Рики, стонущий, сладострастно содрогающийся, шепчущий: «Еще, еще, еще…» В постели со мной Рики никогда не содрогался сладострастно, не стонал и не шептал «Еще!».

Меня едва не стошнило.

— Проваливай, Рики. Катись к черту!

Я легла и повернулась к нему спиной. Было слышно, что он собирает рассыпавшиеся по полу листы отчета, одевается, открывает и закрывает дверь шкафа…

Я не плакала. Просто не могла. Нет, не так. Я не желала плакать, пока он меня видит.

Глава 43

Два детектива, Ньюджент и Марш, знали свое дело. Для начала они проверили компьютер Джерри (под его пристальным взглядом), перерыли все папки, вдоль и поперек облазили почту, даже запустили какую-то программу, восстанавливающую удаленные файлы.

На Джерри было больно смотреть. У него появилось какое-то затравленное выражение. Он то и дело поглядывал на меня, словно пытаясь угадать, о чем я думаю. Подобное поведение мужа было непривычным. Всегда подтянутый, уверенный в себе и своей правоте, чуть надменный, теперь он превратился в измученного человека, питающего слабую надежду склеить разбитую чашку. Мало было ситуации со Сьюзен, так теперь еще добавились ушлые полицейские, готовые без колебаний сунуть нос в частную жизнь. Джерри опасался, что полиция может заподозрить и его в причастности к столь омерзительному делу, как педерастия.

— Ведь я не родной отец Тома, я его отчим, — мрачно говорил муж. — Отчимов всегда подозревают в… неблаговидных поступках.

Ни полиции Дублина, ни лондонским детективам не удалось напасть на след Фредерика Ярсо. Телефонные номера, которые он мне оставил, отвечали бесконечными гудками.

Надежда вытянуть какую-либо информацию из Тома оказалась напрасной. Вернувшись из бара, я предприняла попытку поговорить с сыном, но это почти ничего не дало. Как я поняла, Фредерик и его взрослый друг Чарлз (о котором я впервые слышала) взяли Тома и Эвана в бассейн. Тому не понравилось то, что там произошло.

— Там был папа. Он велел мне возвращаться домой.

— Папа? Майкл?

— Да. Он был спасателем в бассейне.

— Но ведь он остался во Франции, — прошептала я. — Он работал спасателем на берегу моря, разве нет? Ты сказал, что на нем были очки для плавания.

— На этот раз он был без очков. — Том пожал плечами. — И он действительно был в Лондоне. Может, приехал из-за меня?

— А как он выглядел?

— Как мой папа, — буркнул сын.

— Ладно. И что он тебе сказал?

— Он велел мне возвращаться домой. Скажи, говорит, Фредерику прямо сейчас, что хочешь домой. Правда, сразу я говорить не стал. Подождал, пока мы вернемся в квартиру.

— Значит, ты увидел папу… а в какой момент? Что происходило, когда он появился?

Лицо Тома стало совершенно непроницаемым, словно с него стерли всякое выражение.

— Сынок, ты можешь мне рассказать. Для меня важнее всего — знать, что с тобой все в порядке. Почему ты молчишь?

Я видела, как он сжался на кровати, словно воздвигая вокруг себя безопасную зону. По опыту мне было известно, что долбиться в эти стены — занятие пустое.