Фамильное дело - Санд Жаклин. Страница 7

Коляска свернула на улицу, откуда море открывалось во всей красе; оно сияло под солнцем так, что на него было больно смотреть. Сабрина подалась в сторону, глядя на бухту, в чертах девушки появилось оживление, губы невольно растянулись в улыбке.

– Видите, сударь, вон там? Это остров Иф. Вы читали роман о нем? Когда книга вышла, все прочитавшие ее марсельцы ходили надутые, как индюки! – она откровенно смеялась. – Да, признаться, и до сих пор ходят. Теперь никто не скажет, будто господин Дюма уважает только Париж!

– Господин Дюма, – произнес виконт, – уважает собственное бойкое перо и те деньги, которые получает за работу. Потому пишет быстро и скоро настрочит нам что-нибудь о Бордо, Кале и Гавре. Ходят слухи, что он взялся за тему Революции. Несомненно, приукрасит ее в романтической манере.

Мадемуазель де Греар посмотрела на Сезара лукаво, как будто не думала, что он уважает развлекательную литературу.

– Значит, вы прочли? И о мушкетерах читали?

– Грешно не прочесть то, о чем говорит весь Париж. Если вхож в литературный салон, то обязан оправдывать оказанное тебе доверие, – фыркнул Сезар и пожалел, что приходится так себя вести, – ему нравились романы Дюма, и он бы с удовольствием обсудил их с родственницей. Может, Сабрина простовата и наивна, зато начитанна. – Но это не значит, что от любой книги, написанной сколь угодно бойко, я получаю удовольствие.

Мадемуазель де Греар поджала губы, видимо, окончательно утвердившись во мнении, что виконт – закоренелый столичный сноб.

Они не разговаривали, пока коляска ехала по жарким улицам. Да здесь уже совсем лето, подумал Сезар, тогда как в Париже еще стоит апрельская прохлада. Марсель надвигался со всех сторон, обнимал – гортанными криками, грохотом колес, закатанными рукавами мужских рубашек, красными фесками на головах турецких матросов, рыбным духом, высившимися в порту мачтами, силуэтами кораблей в бухте и все время маячащим на грани восприятия замком Иф. Сезар глубоко вдохнул соленый воздух, в котором смешивались ароматы смолы, соли, ракушек, улиц и людей, и еле заметно улыбнулся.

Жизнь становится другой, когда увидишь столько смерти.

Надо будет сказать об этом Ивейн.

Виконт оставил подруге письмо, которое должно поджидать графиню де Бриан в ее особняке по возвращении. В письме Сезар приносил пространные извинения и в деталях излагал ситуацию, а также просил подождать его в Париже и никуда более не уезжать. Он давно не виделся с Ивейн, в последний раз де Моро навестил графиню десять месяцев назад в Вене, получив отпуск на несколько дней. Тогда уже многим было ясно, чем закончится война, и все же виконт оставался в Крыму до конца. Ивейн ждала терпеливо. Как не хотелось вынуждать ее ждать снова! Сезар никогда не думал, что его будет так мучить совесть просто потому, что он заставляет женщину ждать его.

Впрочем, он тоже ждал Ивейн. Все время ждал и каждый раз, когда встречал подругу, когда читал ее письма, понимал все яснее и лучше, что именно ее, и никакую другую, он хочет в этой жизни. Жизнь настолько неизбежно, настолько невыносимо коротка! Господи… Виконт отвернулся, делая вид, что рассматривает улицу: никто не должен сейчас видеть его лица. Жизнь коротка пронзительно, и это ощущение приходит редко и резко, как будто ударяют ножом между ребрами. Как можно утверждать, что жил, если терял драгоценные минуты на нестоящее? Как сложно определить, чего ты достоин, чего ты желаешь и что готово для тебя! Ведь точно знает один лишь Бог, а Он не говорит напрямую, Он намекает.

Один Господень намек Сезар всегда знал – то, что он раскрывал тайны, подчас мрачные и жестокие, несомненно, являлось одной из его житейских целей. Виконт не был жертвой тщеславия, однако не мог не признавать, что отправленные в тюрьму убийцы и воры – не такой уж плохой жизненный результат для ленивого обывателя. Сезар иногда позволял себе поверить, что живет не зря. Но жить не зря и жить в полной мере, наслаждаясь и принимая все, что тебе уготовано свыше, – это немного разные вещи.

– …Ваша светлость, – негромко произнесла мадемуазель де Греар извиняющимся тоном, видимо, стараясь вновь вовлечь гостя в приличествующий случаю разговор, – мы покидаем город и скоро приедем в Мьель-де-Брюйер. Посмотрите, как тут красиво.

Она не преувеличивала: Марсель заканчивался, остались позади россыпи бедняцких хижин, у которых сушились на распорках грубые рыболовные сети, и коляска покатила по широкой дороге, ведущей вдоль моря. Скалистые берега круто обрывались; на краю, цепляясь узловатыми корнями за камень, стояли согнутые ветром сосны. На отдельно возвышавшихся камнях сидели крупные бело-серые чайки. Сверкание моря стало почти нестерпимым, и виконт щурился; из-под копыт лошадей поднималась и летела по воздуху невесомая ракушечная пыль.

– Почему ваш дом называется так? – спросил Сезар, поворачиваясь к мадемуазель де Греар. – Откуда взялся мед? [3]Тут сплошные скалы.

Сабрина широко улыбнулась.

– Увидите.

И он увидел.

Через четверть часа коляска взобралась на вершину очередного холма, и с верхней точки открылся вид на одну из небольших бухт, словно врезанную в берег скульптором. Несколько таких бухт путники уже миновали, но там не имелось никаких строений. Здесь же неподалеку от берега стоял дом из камня янтарного оттенка; здание было словно слиток золота, лежащий в изумрудно-зеленых ладонях сада.

– Это Мьель-де-Брюйер, – сказала Сабрина, – теперь вы понимаете?

– Пожалуй, – пробормотал виконт. – Что это за камень?

– Ракушечник уникального цвета. Его добывали в каменоломнях тут неподалеку, но они давно заброшены. Об этом упоминается в семейных архивах. Здесь, на берегу, несколько зданий из такого камня, в том числе церковь в соседней деревне, что там, за холмом. – Девушка говорила быстро и оживленно – нравилось ей рассказывать, видимо. – Греары построили этот дом и всегда в нем жили. Теперь вы понимаете, почему мы не можем его потерять?

Виконт понимал скорее другое: такой дом, с таким расположением, нужно все время содержать в порядке. Морская погода – штука коварная, ветры и соль, свободно впускаемые в помещения, творят с внутренней отделкой неприятные вещи. Приходится закрывать окна и тщательно следить, чтобы все было хорошо. Для этого нужны горничные… и деньги.

И нельзя не признать, что такой красивый дом может приглянуться разным людям. Если Греары потеряют его, найдется много охотников подобрать уроненное имущество. Хорошо бы встретиться с этим нотариусом (как там его, Шампель?) и прочесть завещание прежде, чем придется действовать дальше.

Дорога вела через ажурные, прекрасной ковки ворота, напомнившие Сезару версальские. Копыта лошадей зацокали по камням, густые заросли вокруг дороги приглушали звук. Зеленая аллея аккуратно шла под уклон, в конце ее словно горела огромная лампа – так светился обласканный солнцем ракушечник. И, наконец, коляска выехала к дому, описала полукруг окрест пышной клумбы и остановилась у крыльца.

– Мадемуазель Сабрина! – С широких ступеней, плавно поднимавшихся к дверям дома, сбежал мужчина в ладном и чистом сером костюме – по всей вероятности, то ли дворецкий, то ли управляющий. – Мы не ждали вас так рано, но надеялись! – Он увидел виконта и осекся; выражение удивления проступило на костистом лице.

Филипп Гальенн ловко соскочил на землю, отчего по ней прошел ощутимый гул (весил новый камердинер немало за счет впечатляющего роста и количества мышц), и принялся ловко снимать привязанные сзади дорожные сундуки. На помощь ему из дома поспешил лакей. Виконт же, сочтя, что даже такой сноб, каким он представлялся мадемуазель де Греар, может позаботиться о дамах, вышел из коляски и протянул Сабрине руку.

– Мадемуазель. Мадам Посси.

– Ваша светлость, позвольте представить вам нашего незаменимого помощника, господина Симонена. Жорж, – обратилась Сабрина к встретившему их мужчине, – это виконт де Моро. Проследите, чтобы его светлость разместили со всеми удобствами.