Убийство по-римски - Марш Найо. Страница 25

Софи неопределенно покачала головой. Она пыталась разобраться в своих чувствах. Было странно подумать, что она практически впервые встретила Гранта часов двенадцать назад. Конечно, конечно, не впервые она так внезапно увлеклась человеком, но никогда доселе столь острый антагонизм без очевидной причины не сменялся столь полным ощущением близости. В какой-то момент они искренне ненавидели друг друга, в следующий — не прошло и четверти часа — они перешептывались в святилище Митры, словно не только были знакомы много лет, но понимали друг друга с полуслова. «Я — и Барнаби Грант, — размышляла Софи. — Странно даже подумать». Что-то объяснилось бы, если бы все можно было приписать сильному отталкиванию, которое иногда предшествует столь же сильному притяжению, но тут было иное. Ничто очевидно не бросало их в объятия друг другу.

— Если мы остаемся, я, наверное, вас обниму, — сказал Грант.

Софи ахнула от этого фантастического преломления ее мыслей.

— В качуче, фанданго, болеро или чем-то подобном, — объяснил он. — С другой стороны — заметьте это, пожалуйста, — сварливо проговорил он, — я выбрал вас в жертвы.

— Как интересно, — сказала Софи. — Я вся внимание.

Гомон стих, оркестр возвратился на эстраду, негритянки вновь превратились в обнаженных белых девиц и удалились. Сладкий тенор — сплошные глаза, зубы и рыдание в голосе — вышел и запел «Санта Лючию» и другие популярные песни. Он тоже ходил по залу. Леди Брейсли подарила ему веточку мирта из вазы на столике.

Затем последовал гвоздь программы — знаменитая исполнительница негритянских песен. Она была волнующе прекрасна, и, когда она запела, в «Космо» воцарилась тишина. Одна из ее песен говорила о безнадежности, горе и унижениях, и она сделала из нее подобие обвинительной речи. Софи почудилось, что под напором певицы аудитория дрогнула, ей было странно, что такие, как леди Брейсли и Кеннет, одобрительно поглядывают на негритянку и самодовольно ей аплодируют.

— Это было замечательно, правда? — сказал Грант, когда певица ушла. Услышав ее, Аллейн откликнулся:

— Необыкновенно. По-видимому, современная публика находит, что погоня за удовольствиями удовлетворяется лучше всего, когда у нее выбивают почву из-под ног. Как думаете?

— Да разве всегда не было то же самое? — сказал Грант. — Мы обожаем, когда нам напоминают, что прогнило что-то в датском королевстве. Это помогает ощущать свою значительность.

Программу завершил весьма стильный ансамбль; огни были притушены, музыканты незаметно перешли на танцевальную музыку, и Грант сказал Софи:

— Хотите или не хотите — пойдемте.

Они танцевали, почти без слов, но с удовольствием.

Появился Джованни. Леди Брейсли танцевала с ним. Они с большим умением выделывали сложные па.

Ван дер Вегели с полуулыбкой, тесно прижавшись друг к другу, качались и делали повороты на краю освещенного пятачка.

Майор Суит, который ринулся приглашать Софи, но опоздал, опустился назад на стул, пил шампанское и угрюмо собеседовал с Аллейном. Аллейн быстро заключил, что майор был из тех умелых выпивох, которые, не будучи трезвы, очень долго владеют собой.

— Милая девчушка — эта, — говорил майор. — Естественная. Хорошенькая. Но учтите — наглости хоть отбавляй. Глазищами так и сверлит, а? — Довольно мрачно он пробормотал: — Милая, хорошенькая, естественная девчушка — как я и говорил.

— Вы собираетесь ехать дальше? — спросил Аллейн.

— А вы? — вопросом на вопрос ответил майор. — Что дело, то дело. Никаких имен, — добавил он неопределенно, — никакой тебе маршировки с полной выкладкой. Как у нас заведено. При прочих равных.

— Я-то собираюсь, конечно.

— Жмите, — предложил майор и протянул руку. Но она на пути встретила бутылку с шампанским, и он вновь наполнил свой стакан. — Я видел несколько любопытных вещей в мое время, — признался он, подавшись через стол. — Вы человек с широкими взглядами. Каждому по его вкусу, и все приносит житейский опыт. Ни слова дамам: чтобы не огорчались из-за того, чего не увидят. Сколько мне лет? Ну! Послушайте. Сколько, по-вашему, мне лет?

— Шестьдесят.

— Плюс десять. Отпущенный срок, хотя это вздор. До встречи с остальными попозже, мой мальчик. — Он наклонился и скорбно поглядел окосевшими глазами на Аллейна. — Послушайте, — сказал он. — Не собирается ли туда она?

— Кто?

— Старая красотка.

— Думаю, что собирается.

— Боже!

— Довольно дорогое удовольствие, — заметил Аллейн. — Пятнадцать тысяч лир.

— Лучше не скупиться, а? Я полон надежд, — с вожделением проговорил майор. — И я вам, пожалуй, признаюсь, старик, если бы не это, так меня здесь и видели. Знаете, что мне нужно? Трепет. Зеленое сукно. Карты. И — тьфу! — Он сделал дикий жест обеими руками. — На все тьфу!

— Большой выигрыш?

— Тьфу!

— Великолепно.

«Может быть, в этом вся суть майора, — подумал Аллейн. — А может, и нет?»

— Чудная эта история с Мейлером, как по-вашему? — спросил он.

— Тьфу! — произнес майор, который как будто не мог отделаться от этого междометия. — Немыслимое поведение, — прибавил он. — На мой взгляд, неподобающее поведение, но черт с ним. — Он на несколько мгновений погрузился в мрачное молчание и затем прокричал так громко, что люди за соседними столиками с удивлением посмотрели на него: — И скатертью дорога. Извините за выражение.

У него явно пропал интерес к разговору, и Аллейн перешел к Кеннету Дорну.

После ухода негритянской певицы Кеннет снова впал в свою обычную апатию, нарушавшуюся разве ерзанием. Он не предпринимал попытки танцевать, но вертел пальцами манжеты рубашки и поглядывал на двери, словно ожидал, что кто-то еще придет. Он посмотрел на Аллейна беспокойным оценивающим взглядом.

— Вы выглядите великолепно, — сказал он. — Вам весело?

— Мне, по меньшей мере, интересно. Такого в моей жизни еще не бывало. Это новое переживание.

— О! Это! — нетерпеливо проговорил Кеннет и пошаркал ногами. — По-моему, вы были потрясающи, — сказал он. — Вы понимаете. Как вы распоряжались всеми после исчезновения Себа. Послушайте. Вы думаете, он… понимаете… я хотел сказать… Что вы думаете?

— Понятия не имею, — ответил Аллейн. — Я его видел впервые. А вы, кажется, с ним хорошо знакомы.

— Я?

— Вы же зовете его Себ!

— Ах, да. Понимаете? Это так. Почему бы и нет?

— Наверно, он полезный человек.

— Что вы хотите сказать? — спросил Кеннет, уставившись на Аллейна.

— В Риме… Я надеялся… может быть, я ошибаюсь, конечно… — Аллейн оборвал фразу. — Вы собираетесь в это позднее общество?

— Конечно. И поскорей бы.

— Правда? — сказал Аллейн. И, надеясь, что правильно и с верной интонацией употребляет сленг, спросил: — Можно ли там надеяться на поездку?

Кеннет кончиком пальца отвел волосы, падавшие на глаза.

— Какую поездку? — осторожно спросил он.

— В компании. Я неправильно выразился? Я пока что не подключился. Я хочу попробовать. Вы меня поняли?

Кеннет в открытую рассматривал его.

— Конечно, вид у вас сказочный, — сказал он. — Понимаете, там можно ширять… Но… — Он нарисовал пальцем в воздухе ноль. — Назовем своими именами. Вы же в этом смысле плебей, мой милый. Плебей.

— Весьма сожалею, — сказал Аллейн. — Я весьма рассчитывал на содействие мистера Мейлера.

— Пусть это вас не заботит. Тони потрясает.

— Тони?

— Это куда мы едем. «Логово Тони». Великое место. Гениальное. Понимаете? Трава, героин, все что угодно. И учтите, у него все спокойно. И будет представление.

— Что?

— Хеппенинг. Психеделический.

— Ревю?

— Если угодно… только не как тут. В лучшем стиле. Некоторые придут, похихикают и уйдут. Но если оно подхватит вас, а для этого оно и существует, вы словите колоссальный кайф.

— Очевидно, вы там уже бывали?

— Не буду врать, бывал. Себ нас возил.

— Нас?

— С тетей. Ей подавай новые ощущения. Она — сказочная, честно. Уверяю.

С большим усилием воли Аллейну удалось небрежно спросить: