Рено, или Проклятие - Бенцони Жюльетта. Страница 78

Шесть дней понадобилось «Монжуа», чтобы доплыть до Сен-Жан-д’Акр. На три дня больше, чем обычно, из-за дурной погоды на море. Но когда он подошел к башням порта, на которых были вывешены вымпелы Франции, тучи вдруг разошлись и хлынул поток солнечных лучей, осветив белоснежные дома, зеленые склоны гор на горизонте и успокоившуюся гладь моря, которая, словно по волшебству, из свинцовой вдруг стала синей. Корабль был тут же замечен. Колокола в церквях радостно зазвонили «добро пожаловать», в домах распахнулись окна, а с балконов и террас горожане торопливо спускали ковры и разноцветные шелка.

«Весь город вышел встречать короля – церковнослужители в парадном облачении, рыцари, горожане, простые воины, дамы и девицы – все в лучших своих нарядах». Они кричали от радости и готовы были петь, встречая побежденного, «Тебя, Бога, хвалим» – благодарственную молитву, которой обычно встречают победителей. В их глазах этот мученик и был победителем. Восторженный Сен-Жан-д’Акр устроил Людовику триумфальный прием, и первой приветствовала короля Маргарита. В голубом с золотом платье, она стояла с младенцем на руках и с легким поклоном протянула сына мужу. Целых полгода не виделись царственные супруги. Маргарита была в расцвете обольстительной южной красоты, Людовик, изнуренный болезнью, казался тенью, но когда он взял маленького Жана Тристана бледными исхудалыми руками и высоко поднял его над головой, чтобы показать толпе, он обрел не только былое величие, но, казалось, стал еще выше, еще значительнее. Его лицо светилось.

А каким счастливым чувствовал себя Рено! Наконец-то он ступал по той самой Святой земле, о которой столько мечтал. Наконец-то видел прекрасную даму, которую обожал всем сердцем! Она стояла от него совсем близко, потому что король еще в Дамьетте сделал Рено своим оруженосцем, и теперь он всегда был рядом с королем. К тому же Маргарита посмотрела на него так ласково, что сердце его растаяло, будто кусок масла. Никогда еще она так на него не смотрела, и Рено непременно совершил бы безумие и бросился к ее ногам, если бы не услышал ворчанье Жуанвиля:

– Черт бы меня побрал! А я и не знал, что вы в такой дружбе с королевой!

Тон был язвительным. Рено и не подозревал, что миролюбивый сенешаль Шампани может источать столько яда. Или… он тоже был влюблен в их прекрасную государыню?

– Я знаком с Ее Величеством гораздо дольше, чем вы, – заявил Рено с непринужденностью, которая должна была развеять все нежелательные предположения. – Вы ведь впервые увидели ее на Кипре?

– Ничего подобного! Этот счастливый случай произошел со мной 24 июня 1241 года в Сомюре, во время праздника в честь посвящения в рыцари графа де Пуатье. Я был в свите графа Тибо Шампанского, который стал потом королем Наварры. Ах, из всех прекрасных праздников это был наипрекраснейший! Как красиво был одет наш король! А королева! Невозможно быть изысканнее! Я хоть и был зеленым юнцом, но ничего не забыл, и должен признаться, она ничуть не изменилась!

Тяжкий вздох завершил это признание. Рено в ответ промолчал и не стал интересоваться, что думает по этому поводу дама Аликс де Жуанвиль, рожденная де Гранпре, о которой ее муж почему-то никогда не упоминал… Сам он тут же позабыл о Жуанвиле, и вдруг голос, который он и не надеялся больше услышать, произнес:

– Досточтимый шевалье по-прежнему ослеплен и не видит никого, когда рядом Ее Величество королева!

Рено мгновенно понял, кого он увидит, обернувшись, до того ясно насмешливый тон напомнил ему ту, которая всегда с ним говорила подобным образом. Однако увидел он не совсем то, что ожидал, крайне изумился и, не обладая умением светских людей держать свои чувства в узде, воскликнул:

– Святой Георгий! До чего изменилась наша милая маленькая дурнушка!

Ярко-зеленые глаза – Рено никогда не замечал, что они такие большие и продолговатые, наверное потому, что обычно они бывали полузакрытыми, – заискрились гневом.

– Зато вы совсем не изменились! Все такой же невежа! Нечего сказать, умеете сделать даме комплимент!

Рено от души расхохотался, несказанно обрадованный тем, что видит свою старинную знакомую, которую никогда уже и не надеялся увидеть. Она в самом деле очень изменилась, хотя не настолько, чтобы слыть придворной красавицей: длинный тонкий нос с трепещущими ноздрями остался прежним, но по-детски неопределенные черты обрели теперь утонченность. Белая, как молоко, кожа стала нежнее лепестков, на которые торопливая пчела уронила несколько крупинок золотистой пыльцы. Веснушки не исчезли с лица Санси, но Рено находил, что они чудесно сочетаются с ее пышными медно-рыжими волосами, на которых едва держалась круглая шапочка из серебристого бархата и легкое покрывало из муслина. Большой насмешливый рот был прекрасно очерчен, а между розовых губ сияли ровные белые зубки. Никто и сейчас не мог сказать, что Санси де Синь удивительно хороша собой, но в ней появилось нечто, что не только притягивало взгляд, но и удерживало его. Рено сам убедился в этом, когда стоял и смотрел ей вслед, а она удалялась вслед за королевской четой. Должно быть, ей уже исполнилось восемнадцать, а может, и немного больше, фигура развилась, обрела изящество, подчеркнутое красиво скроенным платьем. Высокая, обманчиво тонкая, Санси манила соблазнительной округлостью там, где ей положено было быть, подчеркивая свою привлекательность грациозно-женственной походкой. Рено, вот уже полгода не державший в своих объятиях женщину, с удивлением отметил, что при взгляде на Санси в его крови заиграл огонь. Он был крайне смущен своим открытием, мысленно попросил прощения у Господа и пообещал себе, что при первой же возможности попросит прощения и у дамы де… Как же ее теперь зовут? Он тут же позабыл ее новое имя, но какое это имело значение? Она навсегда останется для него Санси де Синь…

Людовик и Маргарита расположились в старинном дворце неподалеку от порта, в котором когда-то обитала Изабелла Иерусалимская со своим третьим супругом, Анри Шампанским, и четвертым – Анри де Лузиньяном. В этом дворце Изабелла провела и свою единственную ночь любви с Тибо де Куртене. Тайну этой незабвенной ночи старый отшельник поведал в своей рукописи и открыл ее Рено, так как именно благодаря ей родилась мать Рено, Мелизанда. С искренним сердечным волнением проходил Рено по прохладным покоям дворца, по его внутренним дворикам с цветущими розами и жасмином, с узорными окнами и полом из драгоценных плиток, которых касались когда-то парчовые, цендаловые, атласные и златотканые платья его красавицы-бабушки. Сходство Маргариты с Изабеллой было удивительным, и прошлое словно бы по-настоящему оживало перед его глазами. Рено невольно грезил, что однажды ночью опочивальня его возлюбленной, которая была когда-то спальней Изабеллы, окажется приоткрытой, и в нее бесшумно проскользнет возлюбленный, и этим возлюбленным будет он… Стоило ему это вообразить, как чудесные грезы полностью завладевали им. Он заранее знал, как волшебно будет любима им Маргарита…

В порту он не отрывал глаз от королевы и ее супруга Людовика. Она – само совершенство, нежная и изящная, несмотря на многочисленные беременности, с ясным и светлым выражением лица, ничуть не ожесточенная многочисленными тяжкими испытаниями. Он, едва живой, огромный, костлявый, сгорбившийся, источенный изнурительной болезнью, но с каким-то совершенно необыкновенным взглядом запавших голубых глаз, которые смотрели словно бы сквозь Рено, сквозь любого человека и видели нечто, находящееся и дальше, и выше доступного простым смертным. Маргарита поклонилась супругу, немного согнув колени, а он приподнял ее и поцеловал. Потом они удалились в покои дворца, чтобы вновь стать мужем и женой. Мысль об этом становилась для Рено все более невыносимой. Если у Людовика хватит сил, он вновь сделает свою жену беременной, помолившись и до любовного объятия, и после него, потому что истовый христианин сходится с женой только ради зачатия. И Маргарита вновь будет обречена на девять месяцев тошноты, немощи и тягостных ощущений, она вновь подурнеет, вынашивая сына или дочь. А белый город, раскинувшийся между синим морем и голубыми холмами, казавшийся раем после египетского ада, манил к той сладостной любви, которую воспевали поэты: к долгому пути ласк и упоительных блужданий по лабиринту взаимных чудесных откровений… Есть женщины, достойные стать божеством, но Рено трудно было себе представить, что Людовик был способен видеть в своей супруге исключительно предмет религиозного поклонения…