Тайна любви - Гейнце Николай Эдуардович. Страница 12

Надо было придумать исход.

Таким исходом была разлука.

Графиня была слишком религиозна, чтобы думать о разводе, сопряженном, кроме того, со скандалом — она положилась всецело на волю того, кто один в силах разорвать наложенные его именем цепи, или сделать их менее тяжелыми.

Оставалась таким образом разлука.

Графиня решилась переехать к своей тетке.

В начале второй недели со дня размолвки, Конкордия Васильевна высказала мужу это свое решение.

Граф Владимир Петрович саркастически улыбнулся и спокойно ответил:

— Если вы этим хотите доставить себе удовлетворение, то я не смею вас удерживать, но да позволено мне будет заметить, что последствия слишком серьезны для причины.

Конкордии Васильевне приходила самой эта мысль. Она не могла внутренно не сознавать, что оба они раздули ссору, но равнодушие, с которым встретил ее муж — предложенную ею разлуку, было маслом, подлитым в огонь, и утвердило молодую женщину окончательно в ее решении.

Она уже стала готовиться к отъезду, но случилось обстоятельство, которое разом изменило все планы молодой женщины.

В одно прекрасное утро, когда Конкордия Васильевна входила в столовую к завтраку, она вдруг почувствовала головокружение, почти дурноту и прислонилась к притолоке двери.

Сначала она недоумевала о причине, но вдруг на ее лице появилась счастливая улыбка: она поняла.

Графа в столовой еще не было.

Конкордия Васильевна, оправившись от приступа головокружения, прошла в его кабинет.

«Я не имею права быть безжалостной к отцу моего ребенка, — думала она».

Владимир Петрович встретил жену у дверей кабинета, так как тоже шел в столовую.

Это посещение удивило его.

Уже около месяца со дня рокового происшествия в ресторане Кюба, как графиня не переступала порога этой комнаты, которую очень любила ранее.

Он встретил ее удивленно-вопросительным взглядом.

Она поняла этот немой вопрос.

— Милостивый государь, — начала молодая женщина, — я пришла сказать, что обстоятельства изменили мое решение… Я не оставлю этого дома…

— Вы не могли принести мне более приятного известия… — с утонченно-вежливой полунасмешкой встретил граф это новое решение своей жены. — Чему, однако, я должен приписать это счастливое для меня изменение вашего решения?

Графиня выпрямилась и пристально посмотрела на него.

— Причина та, — медленно, отделяя каждое слово, заговорила она, — что если я теперь уйду от вас, то буду располагать будущностью, которая мне не принадлежит, я буду виновна перед ребенком, которого вы отец…

Граф Белавин вздрогнул.

Выступившая на его лице краска вдруг сменилась страшной бледностью.

Конкордия будет матерью!

Мать, — чудное слово, ореол честной женщины, подобно венцу украсит новым блеском обаятельную красоту молодой графини.

Его жена будет матерью.

Это известие заставило встрепенуться все доброе, что таилось в глубине души графа Владимира Петровича Белавина.

Быть отцом! — эти два слова наполнили его сердце радостным чувством.

Быть отцом — это гордость мужчины!

Пока человек не погряз совершенно в пучине порока, пока в его сердце хранится хотя одна необорванная нежная струна, никакое чувство не может быть для него выше и сильнее, как чувство родителя к рожденному.

Если в мире животном в этом случае действует инстинкт, то у человека он возвышается до душевного пафоса.

Бледный, взволнованный, с блестящими на глазах слезами граф робко протянул руки своей жене.

Конкордия Васильевна чутким сердцем женщины угадала происходившее в душе ее мужа и упала в его объятия.

— Кора, дорогая Кора, ты простила меня… Как я счастлив! — прошептал граф.

— Он примирил нас!.. — прошептала графиня и ее лицо покрылось ярким румянцем.

Супруги вышли к завтраку счастливые и довольные, как в былое время, до роковой ночи. Тучи рассеялись.

Граф Владимир Петрович круто изменил свой образ жизни. Он сделался еще до рождения своего ребенка — этого залога примирения с женой — хорошим, добрым отцом.

Домашний очаг получил для него вдруг небывалую притягательную прелесть. Видя ту нежную заботливость, то постоянное внимание, которыми он окружал свою жену, последняя, конечно, искренно простила ему происшествие, которое чуть было не разрушило их жизнь, восстановленную властью будущего живого существа, одинаково дорогого для обоих, дорогого еще прежде появления его на свет.

Так прошло около пяти месяцев, в которые граф был положительно примерным мужем.

Наконец настала минута, полная страха и надежды.

Графиня вела себя, что называется, «молодцом», и роды не только совершились благополучно, и от них не пострадала красота молодой женщины, но напротив — она сделалась еще прекраснее.

Граф находился безотлучно у ложа страдания и святой радости матери, к великому утешению молодой супруги.

Появившаяся у кровати колыбель, в которой копошилась новая жилица мира, тотчас же сделалась не только центром всего дома, но и центром новой жизни.

Новорожденной девочке дали имя Конкордия не столько в честь матери, сколько по внутреннему смыслу этого имени, означающем в переводе «согласие».

Но внесло ли это существо действительно согласие между супругами?

Так, по крайней мере, думала мать, настоявшая на этом имени.

Отца, увы, появление ребенка радовало только первые дни.

Рождение девочки обмануло надежды графа Белавина на наследника, продолжателя графского рода.

Это повергло его в уныние.

Он даже упустил из виду, что оба они с женой молоды, здоровы и сильны — рождение сына могло быть более чем вероятным в будущем.

Когда некоторые друзья, которым он поведал свое разочарование, намекали ему об этом, он только махал рукой.

Как будто он считал это невозможным.

Причина этому, однако, лежала глубже, нежели это казалось на первый взгляд.

Графиня Конкордия Васильевна несмотря, как мы уже сказали, на ставшую еще обаятельнее после родов красоту потеряла для него свойство женщины.

Вся отдавшаяся своему ребенку, проводившая у его колыбели дни и часть ночей, она, естественно, стала почти чужой для мужа, на которого эта написанная на лице молодой женщины постоянная забота о своей малютке действовала угнетающим образом. Он чувствовал, что отныне она не принадлежит ему всецело, он шел далее — он был уверен, что даже в то время, когда он держал ее в своих объятиях, она думала не о нем, а своей дочери.

Это убивало страсть.

Постоянно строго-озабоченное лицо молодой женщины, одетой в темные цвета, с улыбкой, появлявшейся лишь у колыбели ее малютки, естественно, не представляло объекта игривых мыслей, распаляющих желания поживших людей, к числу которых принадлежал граф Владимир Петрович.

Две-три неудачные попытки в этом смысле окончательно отдалили его от жены физически.

По свойственному всем подобным ему людям эгоизму, он обвинял всех, кроме себя: жену и даже малютку-дочь, отнявшую у него первую.

Графиня, увлеченная своими материнскими чувствами, не замечала этого.

Она простила своему мужу, чего же было ему надо еще?

Она подарила его прелестною дочерью — как может он быть теперь чем-нибудь недоволен?

Прелесть взаимного обладания для нее не была вполне известна, она оценила только его результат, лежавший в колыбели.

Она считала это главным.

Она не знала мужчин.

Азбучная мораль, что она должна быть доброй женой и матерью, исполнялась ею, по ее мнению, безупречно; к тому же молодой женщине казалось, что обязанности матери выше обязанностей жены.

Она отдалась им всецело.

О святая тирания колыбели! Дивное могущество слабости, которое привлекает сердце матери!

Конкордия Васильевна сосредоточила всю свою жизнь около крохотного существа, которое только что начинало свою жизнь.

Как чудно хороши и как порой деспотически жестоки эти первые месяцы, когда дитя освобождается постепенно от продолжающейся еще некоторое время бессознательной утробной жизни: первая улыбка — признак возникающего сознания, беспричинный часто плач, как ножом режущий сердце матери, капризы и даже гнев существа, о котором еще не решен вопрос, принадлежит ли оно земле или небу, — все это заставляет трепетать за начинающую нить жизни, которую способно оборвать легкое веяние зефира.