Загадка старого имения - Арсеньева Елена. Страница 35

– Не спеши, Зосимовна! – насмешливо крикнула Александра. – Завещания там уже нет. Я переложила его в другое место. Да и зачем оно тебе? Ты-то в нем не упомянута! И твоему племяннику ничего не достанется!

Зосимовна резко остановилась и повернулась. А потом снова приблизилась к Александре.

– Но и тебе тоже ничего не достанется, – просвистела она. – Ты тоже в том завещании не упомянута! Ты – самозванка, и больше никто! И сколько бы ты ни сочиняла историй, никто им не поверит!

– Как это? – пробормотал Жорж. – А разве не она у Хорошилова росла? Та самая… незаконная дочка?

Александра не удостоила ни его, ни Зосимовну ни единым взглядом. Она смотрела только на Полунина. Он могла сколько угодно лгать и притворяться до этой минуты кому угодно. Но только не ему, только не сейчас!

Он смотрел неподвижно, без улыбки, спокойно и сурово.

– Меня в самом деле зовут Александрой, я в самом деле росла в доме Данилы Хорошилова, но… но я не дочь Андрея Андреевича Протасова. Имя батюшки моего – Александр Славин.

Полунин изумленно вскинул брови, а Зосимовна злобно скривилась. Уж так ей хотелось самой сказать, что ей правда известна, но Александра не дала ей такой возможности! Значит, об этом было в письмах Хорошилова, которые Зосимовна, конечно, прочла!

– Семья наша жила в Городце, – продолжала Александра, чувствуя себя необычайно легко и свободно оттого, что ей наконец не нужно было притворяться, что ей нечего было стыдиться. – Отец был военный человек, дома его редко видели. Так и погиб на чужбине, а матушка от горя умерла. Данила Федорович был ее братом, дядей моим, он меня и пригрел у себя в доме. А потом говорил, что меня ему господь бог послал, трудно пришлось бы ему без меня. В самом деле, с Сашенькой было очень тяжело… она была красивая, одно лицо с Липушкой, обе они на батюшку походили как вылитые. Но Липушка рассудком здоровая была, а Сашенька… она блаженной уродилась, и никакие доктора не могли ее вылечить. Данила Федорович очень жалел господина Протасова, что у него такая дочь. Говорил, бывало, вот бы он порадовался, коли ты была бы его дочерью, а не Сашенька… Ее ни на минуту нельзя было оставить. Она очень любила все поджигать, все, что придется. Дважды мы с батюшкой – я Данилу Федоровича только так звала за его немыслимую доброту! – успевали огонь погасить. Мы даже спали с ним по очереди, чтобы Сашенька ничего не зажгла. Но в тот вечер… папенька иногда отпускал меня к моей крестной. У ее мужа была книжная лавка, она давала мне книги читать. Я там, бывало, просиживала часа по два-три. А в тот вечер она меня нечаянно заперла в лавке, да только утром спохватилась. Я вернулась – а от дома одни головешки обгорелые остались. Не знаю, что произошло… должно быть, Сашенька снова добралась до огня, а Данила Федорович то ли спал, то ли не успел ее остановить. Они оба погибли. Я осталась одна, осталась нищей. И тогда я подумала, что не будет, наверное, большого греха в том, если я назовусь Александрой Хорошиловой, а потом Протасовой. Нет, конечно, это был большой грех, вскоре я это поняла и одумалась, потому что… с тех самых пор… когда я увидела…

Она смотрела на Протасова и путалась в словах. Самое страшное признание было уже сделано, теперь оставалось только уйти – ну зачем она ему, несчастная, безродная бесприданница?! – однако она не могла сдвинуться с места.

– Я знаю, что ты не Александра Протасова, с того дня, как ты побывала в моем доме, – сказал он, улыбаясь. – С того же дня я знаю, что ты не Александра Хорошилова.

– Но каким образом? – заикнулась Александра и вдруг поняла: – Письма?!

– Да, Феклуша достала из твоего кармана письма Данилы Федоровича и отдала мне. В них он описывает подлинную Сашеньку Протасову-Хорошилову. Пишет, что у нее голубые глаза и золотые волосы. И упоминает о том, что она, бедняжка, блаженная… Правда, упоминает лишь вскользь – не хотел, видимо, огорчать Андрея Андреевича. Я не отдал тебе письма – мне было стыдно сознаться в том, что я их прочел, к тому же мне хотелось знать, зачем ты зовешься чужим именем.

– Ну вот, – пробормотала Александра, – теперь ты знаешь. И я… я знаю, что должна уйти, но ты… ты должен знать…

– Я одно знаю, и ты должна это знать, – усмехнулся Полунин, – что я тебя никуда не отпущу. Да мой отец не простит мне, если я не окажу гостеприимство дочери человека, который некогда спас ему жизнь! Имя Александра Славина всегда произносилось в нашем доме с превеликой почтительностью! Отец был очень огорчен, что он не смог приехать к нему на свадьбу.

– Об этом говорила мне Феклуша, – чуть слышно сказала Александра. – Я так хотела тогда признаться, что Славин мой отец! Но не решилась.

– А я-то жалел, что ничего не знал о судьбе Славина, о жизни его семьи. Еще год назад отец велел мне навестить его жену и дочь, позаботиться о них, а если надо – взять на свое попечение. Я побывал в Городце и узнал, что жена Славина давно умерла, а дочь увез какой-то человек неведомо куда. Я не нашел никаких следов… Поэтому сейчас я счастлив, как никогда в жизни! Я могу выполнить волю батюшки, он увидит тебя и будет счастлив, а главное, я нашел наконец женщину, которую полюбил. Александра Александровна, окажите мне честь, согласитесь стать моей женой!

– Как это… да нет же… – пробормотала она, не веря ушам. – Но я же… у меня ничего нет… я бесприданница… ты не должен…

– Моих денег на нас вполне хватит, – сказал Полунин решительно. – А до прочего… я должен на тебе жениться после того, как провел с тобой всю ночь. И даже если ты сейчас бросишься бежать от меня, я тебя настигну хоть на краю света, потому что так понимаю долг и честь.

– Долг и честь? – переспросила она, не понимая, что говорит.

– И любовь, – добавил Полунин, склоняясь к ее губам.

И тут раздался страшный вопль, раздирающий сердце, исполненный такого горя, что Александра и Полунин отпрянули друг от друга и обернулись, испуганные.

Они увидели, что Липушка по-прежнему лежит недвижимо, а Зосимовна ломает над ней руки и кричит страшно, нечеловечески:

– Умерла! Она умерла!

Вот так они и ходят рука об руку, две сестры-неразлучницы, Радость и Беда. Свадьбу Александры Славиной и Николая Полунина сыграли тихо и скромно, потому что их соседка по имению, Липушка Протасова, умерла, отравленная своей нянькой. Слишком сильное зелье заварила для нее в ту страшную ночь Зосимовна, стремясь добиться полной власти над барышней и ее имением! Няньку заковали в железы, приготовились судить, однако до суда она не дожила – умерла от горя и раскаяния. Жорж Ский успел удрать из-под ареста, но куда он канул и где окончил свои дни – неведомо.

Протасовка осталась бесхозной, однако пребывала в таком состоянии недолго. Приехали поверенные старого Протасова и вместе с поверенными молодого Полунина вскрыли завещание Андрея Протасова, которое указала им Александра. Накануне кончины Андрей Андреевич распорядился, чтобы, коли обе его дочери умрут незамужними и бездетными, все свое состояние перешло соседу по имению, Николаю Николаевичу Полунину, которого он любил как родного сына.

Ну что ж, молодожены приняли этот щедрый дар, однако немалое минуло время, прежде чем им удалось забыть о тех печальных событиях, которые были связаны с Протасовкой, и долго еще трагическая участь Липушки оставалась предметом для семейных легенд, пока не сменились поколения и не унесли в забвенье радости и беды давно минувших дней.