Муж есть муж - Эбрар Фредерика. Страница 6

- Ты не завтракаешь, папа? - спросил Поль.

Нет, папа не завтракает. Он прокричал это с лестницы, голосом, по которому нельзя было понять, сердится ли он еще.

- Мама, у тебя, кажется, синяк на лбу? - сказал Альбн.

- Полог, - призналась я.

- Он вас прикончит, - предсказал Поль.

- Уже.

Альбин обратился к брату, как будто меня не существовало

- Вот чего я не понимаю в этих женщинах! Они усложняют себе жизнь тарелками, которые нельзя бить, креслами, на которые нельзя садиться, они заставляют тебя снимать ботинки, чтобы не пачкать, они заставляют тебя спать под страшными сооружениями, а потом они плачут: «Ах, мой макияж потек, ах мои складки превратились в черти что, и так далее!

Я позволила себе заметить:

- Это, наверное, выдающиеся женщины, раз они заставляют тебя спать под страшными сооружениями! Хотелось бы с ними познакомиться!

- А что, мяса нет?! - патетически спросил Поль, видя, как я несу сыр.

- Нет! Мяса нет! Когда ты хотел, чтобы я купила мясо?! Мы приехали вчера вечером. Утром уехала Консепсьон, я стирала до полудня…

- Но мама, никто тебя ни в чем не упрекает!

- Правда, тебя ни в чем не упрекают!

- Вот чего я не понимаю в женщинах, - продолжил Альбин. - Ты их ни в чем не упрекаешь, а они плачут!

- Они все такие!

- Надо было нас попросить, мама! Мы бы купили тебе мяса!

Они очень милые. И я попросила их пойти купить мне мяса после обеда. К сожалению, оказалось, что это невозможно. У них забита стрелка с кузенами. И, кстати, они там и заночуют.

- Я тоже, - сказал Игнасио.

- Нет, ты будешь ждать тетю Кармен.

- Почему?! - спросил он со всей возможной мировой скорбью.

- Потому что твоя мама сказала, что твоя тетя специально приедет из Безьерс за тобой, потому что она очень милая….

- Не милая! - В слезах закричал Игнасио. - Не милая! ТОЛСТАЯ!

К счастью, летняя жара, помноженная на час, когда Игнасио проснулся - Игнасио всегда очень рано просыпается - все это скоро его сморило, и я унесла его в постель.

Мальчишки мыли посуду, за что я была им бесконечно благодарна. Из “детской гостиной” я смотрела, как они крутятся по кухне. Они такие непохожие из-за двух лет разницы, которая совершенно сотрется с течением времени… С Поля еще не сошел детский пушок, у него бывали приступы наивности и взгляды, выдававшие совсем маленького мальчика. Он еще пытается сорвать поцелуй. Еще вчера он спрашивал:

- Если я буду слушаться, что ты мне дашь?

Он говорит еще иногда, “ложить” вместо “класть” как во времена “Пифа”*(детские коммиксы) и воздушных шаров. Альбин же как раз посреди мутации. У него жуткий смех, он хлопает дверьми, закрывает шкафы ударом ноги, ржет, как кентавр. Оба употребляют слова, за значением которых я должна лезть в словарь, хотя я их там, конечно, не нахожу. И когда их учителя эмоционально убеждают меня, что они очень милые и воспитанные мальчики, я спрашиваю себя, каковы же тогда остальные.

- Смотри-ка, она за нами шпионит! - сказал Альбин, заметив меня.

Никогда нельзя показывать свои эмоции. Это и зовется стыдливостью.

- Я надеюсь, мы плотно поужинаем у кузенов, потому, что завтрак был - извините! - продолжил Поль, чтобы позлить меня.

Но я не поддалась.

- Хочешь, я открою тебе «Канигу»* (собачий корм), милый? - любезно предложила я.

- Поль, ты не станешь отбирать “Канигу” у несчастного пса! - сказал Альбин.

- Нет! Я лучше отведу Октава ужинать с нами. У него слегка бледноватый вид.

- А вы уверены, что Монику устроит, что вы к ней идете?

- Монику? Ей все равно! У нее уже семеро детей, семь или девять, какая разница!

- Тем более что у них гостят на каникулах друзья. Она даже не заметит нашего присутствия!

Они уехали без пижам, без зубных щеток, с псом, бегущим за велосипедами в таком же упоении, как они. Игнасио, к счастью, все еще спал. Воздух гудел от насекомых, пьяных от пыльцы и жары. Расставляя посуду, я нашла чашки Индийской компании. Мальчишки их склеили…

“Не трогать до моего возвращения” написал на бумажке Альбин.

Я прошла в гостиную. Жан разобрал пианино. Он был похож на водопроводчика со всеми своими ключами для настройки.

- Хочешь кофе?

Он обернулся ко мне и улыбнулся.

- Потом, сначала поцелуй меня…

Класс, мы больше не ссоримся!

- Знаешь, оно в этом нуждалось, - сказал он, перед тем как снова погрузиться в работу.

Лето входит в дом, это хорошо… Скоро приедет Тетя Кармен… Потом у меня будет уйма времени, чтобы устроить грандиозный поход по магазинам… Еще нет и трех часов.

Через десять дней над нами взойдет медовый месяц…

Вышитые простыни уже высохли! Замечательная погода! Я вдыхала запах горячего, белоснежного белья, будто надушенного солнцем. В ожидании тети Кармен, я начала гладить на кухонном столе. Зевая, спустился Игнасио, его босые лапки чудно шлепали по кафелю. Он потянулся, еще теплый ото сна, с блестящими глазами.

- Тетя Кармен? - спросил он.

- Приедет, - подтвердила я, дав ему последний йогурт из холодильника. “C кусочками настоящих фруктов”. Эти молочные сладости, сдобренные красителями, напоминают мне реликвии, на которые был падок XIX век. «Настоящий кусок позвоночника Святого Неясно-кого», или «ключица благословенного Как-Его-Там» или «фрагмент настоящего Креста»…

Я продолжила гладить. Закончив полдник, Игнасио попросил:

- Включи телевизор.

- Здесь нет телевизора.

- Включи телевизор, - терпеливо повторил он, не обращая внимания на мое замечание.

Когда он понял, что в доме действительно нет телевизора, его обуял приступ безнадежности, способный выбить слезу из секретаря комитета по усыновлениям. Обещание поиграть в бильярд его не слишком утешило. Мое описание восхитительной жизни в Безьерце вызвало недоверие. К счастью, Жан вошел в кухню и нарисовал ему человечка, пока я готовила кофе.

- Я сегодня выведу тебя в свет, - сказал Жан, счастливый от того, насколько это известие доставило мне удовольствие. - Название Петит Фугю (сеть фешенебельных ресторанов) тебе что-нибудь говорит? Шаффори играет в Вервиле, мы пойдем на концерт, а потом поужинаем с ними. Согласна?

А как вы думаете!

Я сыграла самую веселую партию в бильярд в моей жизни. Потом Игнасио пошел со мной выбирать, что я надену вечером. Он померил мои туфли на каблуках, напудрился, надел пять ожерелий, которые спускались у него до колен, двусмысленные действия, которые возможно будут иметь фатальное влияние на его будущее, но которые позволили мне положить на место матрац и застелить постель. Отвратительтые дыры в потолке еще свидетельствовали об утреннем происшествии, но будущее рисовалось в гораздо более радужном свете.

Часы пробили семь раз. Тата Кармен скоро будет. Я с огромным трудом отвязалась от Игнасио, который хотел принять со мной ванну. Я обернулась очень быстро, чтобы уступить место Жану. Я оделась. Жан присоединился ко мне, и мы начали ждать.

В 8:10 он поднялся, сказав, что пойдет и отменит наш вечер. Я не дала ему, заметив, что он мог бы пойти один. Ведь для него это важно. Для него музыка это профессия. Я - другое, для меня это только удовольствие! И вообще, не стоит беспокоиться, я присоединюсь к нему чуть позже, как только Тата Кармен заберет Игнасио.

- Я хочу есть! - сказал последний.

- Покорми его, - сказал Жан.

Чем? К счастью, я нашла банку кукурузы, банку консервированных фруктов и пачку печенья, которую его мама приготовила для поездки в Безьерс.

- Она не слишком торопится, - заметил Жан. - Кстати, как вообще-то зовут тетю Кармен? Ты не знаешь?

Нет, совершенно не знаю. Я спрослла у Игнасио:

- А ты знаешь, как зовут тетю Кармен?

- Конечно! - ответил он. - Ее зовут Тетя Кармен.

Мы здорово продвинулись в этом вопросе. Я вытолкала Жана и продолжила ждать.

В 9:05 я уложила ребенка.

В 9:25 я сняла платье и влезла в старый халат.