Быть любимой - Белякова Людмила Игоревна. Страница 32

— А хорошо я все-таки пишу — даже сама себе удивляюсь. Вроде ничего особенного, а так здорово… Прямо дамский роман, только получше качеством, психологичнее, я б сказала. Жаль даже, что я любовного письма Генусику так и не наваяла… Может, все-таки сделать это… напоследок?

— Как это — напоследок? — насторожилась Света.

— А так, поскольку я, официально и при свидетеле в лице Анны Павловны, поставила господина Пеструха в известность, что намереваюсь в самое ближайшее время оставить свою должность.

— Я вас любила! Я вас обожала! А вы меня бросаете! — взорвалась Светлана, оборачиваясь, чтобы посмотреть этой неблагодарной твари в лицо.

Та невозмутимо просматривала свою писанину.

— Во-первых, сударыня, у меня традиционная сексуальная ориентация, и насчет страстной однополой любви, пожалуйста, обращайтесь к госпоже Дебрановой…

Светлана просто задохнулась от возмущения.

— А во-вторых, я сюда — в отличие от вас — прихожу работать, а не любить.

— Да вы знаете, кто вы?! Вы, вы…

Она, наконец, соизволила поднять глаза на Свету.

— Знаю. Я умная, здоровая, непьющая, психически уравновешенная и сексуально не озабоченная женщина. А в-третьих, вы же сами отписали начальству, что я некомпетентна и делаю грубейшие языковые ошибки, так что это — ваша инициатива. И учтите на будущее, что на этот оклад ни один приличный специалист не придет. Решайте, как вы здесь справитесь одна… Сами понимаете, дело даже не в возрасте, образовании и опыте — просто дочка шофера внучке академика не замена.

(Когда-то Чернова невзначай, но больно задела их с Машей замечанием: «Шоферская жена, шоферская дочка — это международный отдел или гараж?»)

— Ну, так я вам гарантирую на сто, нет, на сто пятьдесят процентов, что ни в одну профильную фирму переводчиком вас не возьмут! Пойдете торговать на рынок. Я вам это обеспечу!

— Во-первых, я знаю не только английский. Во-вторых, у меня не один диплом и не одна профессия.

— А в-третьих?

— В-третьих, я и на рынке устроюсь лучше, чем вы в офисе, потому что просто, в отличие от вас, умею работать. Вы-то и деньги считать к сорока годам толком не научились. Вечно вас эти торгаши рыночные имеют во все дырки. Что — не так? А с работой… Была бы шея — хомут найдется. На мой век и тупых директоров, и бездарных начальников хватит.

Нина забрала с принтера приличную стопочку листков, сунула ее в файл и, лучезарно улыбнувшись Свете, вышла.

«Господи, что ж она там такого наговорила, написала! И Анна Павловна с ней заодно…»

Света кинулась было к черновскому компьютеру, чтобы сейчас же распечатать этот омерзительный пасквиль, но спохватилась, что сможет сделать это в обед или вечером. Опять эта ведьма ее достала — Света будет мучиться до вечера, прежде чем прочтет этот треклятый талмуд…

— Это вы с Луценко что-то задумали! — без предисловий набросилась на Чернову Света, когда та вернулась. — Я хочу знать, что вы задумали! Вы давно планировали меня бросить!

— Да, сознаюсь, давно, с того самого момента, как мы работаем вместе, а теперь вы так кстати сняли с меня моральную ответственность за бегство с экономически тонущего корабля. Я вас не устраиваю — все, гудбай, покеда! А что до Анны Павловны, то она в присутствии Пал Никанорыча всецело поддержала мое решение сделать ноги.

— Ах, так вы к Луценко уходите! Вот что вы задумали! — осенило Свету.

— Нет, Анна Павловна не хочет, чтобы вообще я здесь оставалась. А задумали мы ни много ни мало, как погубить вас, сударыня, причем самым коварным образом.

— Вам это не удастся!

Свету буквально взметнула ввысь упругая волна энтузиазма и невесть откуда взявшейся энергии — вот, вот настоящая жизнь, борьба, страсть! Она с ними повоюет! Света их обеих уничтожит!

— Вы ничего мне не сделаете!!! Ни вы, ни Луценко!

— А мы ничего делать и не собираемся — была охота руки марать.

Света озадачилась, и волна энергии схлынула так же быстро, как и набежала, оставив еще большую усталость и отчаяние.

— Вы все сделаете сами, — продолжила Нина, тщательно втирая в руки крем. — Я ведь вам уже неоднократно говорила, что худший враг человека — это он сам. Ну как бы я вдруг пошла к Пеструху и ни с того ни с сего стала бы рассказывать, что вы устраиваете здесь регулярные пьянки и, как результат, часто не выходите на работу. А тут вы сами сподвигли меня на то, чтобы во всех деталях и со смаком расписать ему, как я выслушиваю комментарии уборщицы по поводу количества пустых бутылок. Мы сколько вас с Авессаломовой просили — хоть пузырьки-то с собой уносите, а?.. Вам же как о стенку горох… Неужели вы до такого бесчувствия напиваетесь, что с бутылем до мусорки доползти не можете? Кроме того, для Пеструха будет открытием, что господин Творожков тоже страдает алкоголизмом, только в форме запоев.

— Вы и об этом написали?!! Зачем?!!

— Ну, для общей убедительности картины, поскольку это подчеркивает наследственный и, следовательно, неизлечимый характер вашего с ним фамильного заболевания.

«Господи, сколько же страданий!» — подумала Света, даже не в силах заплакать.

— Словом, сударыня, за что боролись, на то и напоролись. У вас было предупреждение свыше — вы его проигнорировали. Теперь получайте по полной.

— Какое еще предупреждение свыше?

— А что, не помните, как вы еще в прошлом году на меня «телегу» накатали? В пятницу накатали, а в понедельник скопытились на полторы недели, — мне так славненько без ваших дуростей здесь работалось! Ни любви, ни истерик… Не помните? Прошлой зимой…

Света что-то смутно припомнила, но это сейчас было не важно.

— И ничего я вам делать не буду. Сами себе все пакости распрекрасно сотворите. Вы и шагу ступить не можете, чтобы не вляпаться в собственное дерьмо… Так что мне вам гадить нет никакого расчета. За это Господь накажет.

— И когда же вы уходите?

— В течение месяца, я думаю, определюсь. Так что подыскивайте человека на мое место, хотя…

— Что — хотя?

— Боюсь, это полная безнадега. Никто не придет.

— Мы — солидная фирма!

— Да, фирма солидная, а вот оклады — не больно. Вряд ли вы сами довольны вашим заработком.

Нина порылась в столе и нашла там два клочка бумаги.

— Хотите ознакомиться?

— А что это?

— А это я разворачивала перед Пеструхом безрадостные перспективы в отношении найма нового переводчика.

— Чем же это они такие безрадостные?

— А тем, что нижний предел оклада переводчика по Москве — четыреста долларов, верхний — тысяча.

— Не может быть!

— Чего ж не может-то? Нате, поинтересуйтесь. Я специально это вырезала.

Света подскочила к Нине и выхватила один клочок у нее из рук. Это была вырезка из какой-то газеты с приглашениями на работу. Так все и было — переводчиков приглашали в самые разные фирмы и действительно оклады предлагали именно такие, от четырехсот баксов до тысячи. «Это что же, она уйдет отсюда на такой заработок?!! Ей даже подрабатывать не нужно будет…»

— Вот… Если учесть, что самое большое, на что здесь может рассчитывать переводчик, — это сто восемьдесят зеленых плюс начальник в буйном расцвете климакса, сами понимаете… Претенденты на эту должность, боюсь, штурмом наше здание брать не будут.

— И вы об этом сказали Пал Никанорычу?

— А как же! Я предложила ему нарисовать себе психологический портрет человека, который, вопреки элементарной логике и собственной выгоде, вдруг согласится работать полный рабочий день за в два с половиной раза меньший оклад — ну, если принимать во внимание нижнюю планку — да еще таскаться на окраину города.

— И что он сказал?

— Ничего не сказал — что тут скажешь? Глу-боко-о-о так задумался. Но я человек снисходительный, помогла ему.

— Очень великодушно!

— Ага, я такая. Я процитировала ему слова блаженной памяти Александра Алексеевича, который во время нашей с ним встречи — это когда он предлагал мне переходить в этот отдел — подчеркнул, что достоинство нашей госфирмы — социальные гарантии. Так вот я и сказала Пал Никанорычу, что работать, я подчеркиваю — работать, а не числиться, — сюда никто не придет, потому что работать можно за куда как большие деньги. А вот числиться — это пожалуйста… Следовательно, прийти на это место может только а) человек с кучей хронических заболеваний, чтобы без конца сидеть на неукоснительно оплачиваемом больничном или б) потенциальная декретница, как наша Авессаломова. На мое место всегда приходят или хронические бюллетенщики, или декретницы, а потом, как правило, отдел закрывают. Да чего повторяться — я ж вам рассказывала сто сорок раз… В последний раз на мое место пришла дама, больная жестоким хроническим панкреатитом, следовательно, сейчас будет декретница… Я ж Водолей, воздух. Когда я есть, меня незаметно, но вот когда кислород перекрывают — тогда очень чувствительно бывает. Ну, да что я говорю — время покажет.