Быть любимой - Белякова Людмила Игоревна. Страница 6

Свету удивляло то, что Лена, судя по ее рассказам и телефонным разговорам, которые она вела на работе, никогда не ругала Сашку за бесполезную трату сил, времени и, главное, денег. Света бы уж высказала мужу за такие дела!..

Но высказывать претензии было, как правило, некому, потому что Евсеев регулярно жил у родителей. Жизнь проходила в нежных встречах и бурных расставаниях. На работу Света постоянно опаздывала или не приходила вовсе. Девчонки изощрялись в отговорках, почему Света не может подойти к внутреннему телефону, а она сама врала директору, что внутренняя линия все время занята и поэтому она звонит по городскому номеру. Трудно сказать, верил ли Алексашин ее вранью, но не ругал и мер никаких не принимал, и этого было достаточно, чтобы Света испытывала к нему самую горячую благодарность.

Другое дело — сотрудницы. Лена подробно выспрашивала ее о том, что сказал и что сделал Евсеев во время последнего ухода, и обзывала ее все время почему-то на «д» — «дурой», «дубиной» и «дундучкой». Иногда она водила Свету на «психотерапию» к Анне Павловне, которая внушала, что у Светы есть все компоненты счастья и она просто обязана чувствовать себя счастливой. На какое-то время после разговора с Анной Павловной ощущение, похожее на довольство, у Светы сохранялось, и она начинала думать, что действительно не все так плохо — муж, дети, квартира, машина, дача… У многих ли есть все это сразу? Но потом это чувство проходило, и ее опять начинала мучить бесконечная, сосущая, изнуряющая жажда чьей-то горячей любви, искренней привязанности и каждодневной заботы.

Нина почему-то не хотела вселяться в их постоянное помещение и сидела в том отделе, в который первоначально пришла работать. Света с Леной курили прямо в отделе, и, возможно, поэтому Нина, очень пекшаяся о своем здоровье и цвете лица, воссоединяться с канцерогенными коллегами не спешила.

Свете, которой очень хотелось быть поближе к Нине, пришлось уговаривать ее и заверять, что обкуривать они с Леной ее не будут. Наконец, Нина, вняв мольбам, забрала свои вещи из того отдела, где начинала работать, и поздней осенью они все вместе уселись в своем новом помещении на десятом этаже двадцатидвухэтажного здания.

Перед Ниной Свете было стыдно. Нина все-таки была намного старше их с Леной, и взваливать на нее практически всю работу отдела было просто бессовестно, несмотря на ее мощный интеллект и просто-таки поразительную энергию. Но, пытаясь хотя бы вчитаться в лично ей адресованные факсы, Света чувствовала такое отвращение, такую неизвестно откуда наваливавшуюся усталость, что, превозмогая отвращение к самой себе, в отсутствие Нины подкладывала эти бумаги ей на стол, засовывая среди других документов, надеясь, что она не обратит внимания на их появление и походя сделает и ее работу тоже.

«Господи, — иногда с ужасом думала Света, — да я же просто развалина, просто калека по сравнению с ней!»

Слушая по телефону Светины сбивчивые объяснения, что, мол, дверь захлопнулась, когда она была на балконе, Нина, являвшаяся в офис раньше всех, говорила, что ей можно не приходить вовсе, работу она уже всю раскидала, а на вопрос: «А как же вы одна?» — Света слышала убийственное: «А часто ли я не одна? Привыкла. Комплект у нас в отделе — вещь редкая. Экс-клю-зив-чик!»

Слышать это было стыдно, но делать было нечего — дежурный скандал с Евсеевым, начавшийся два дня назад, вошел в заключительную стадию и вот-вот должен был окончиться его очередным уходом, так что Светино присутствие дома было просто необходимо.

Так и случилось, однако, как это было всегда, через пару недель Толька мириться не пришел. Это был самый долгий их разбег. Он даже пропустил — невероятно! — ее зарплату, и Света купила себе утешительный приз — кофточку. Но мириться надо было обязательно, потому что неожиданно Свете предложили поехать на учебу в Англию, не надолго, на неделю, но это была настоящая Англия! То, о чем она не могла мечтать в институте! Но с отъездом появлялись и проблемы. Оставить девочек с теткой не получалось — та запила настолько, что уже становилась неуправляемой, опасной и сама нуждалась в присмотре.

…В конце первого их с Ниной и Леной совместного лета, когда солнце изливало на Москву последние запасы знойной, удушливой жары, Свете позвонила кузина Ира и поведала, что ее мать ждет Свету около прудов в Измайловском парке с чистой одеждой. Тетка, как оказалось, упала в пруд, измазалась в тине и не может ехать домой в таком виде. Света должна была встретиться с Ирой у метро, взять одежду и отвезти тетке в Измайловский парк. Отказаться было нельзя — все-таки материна сестра, да и слишком часто тетка ее выручала, когда не с кем было оставить детей.

У Светы, совершенно не переносившей дальних поездок, кроме как в иномарке, ноги подкашивались от одной только мысли, что придется тарахтеть на другой конец города, по жаре разыскивать тетку в парке и возвращаться на работу двумя транспортами.

Все согласование маршрутов происходило в присутствии сотрудников, и было невероятно тягостно. Вообще-то у Светы мелькнула мысль послать на встречу с кузиной и теткой Нину, которая была еще и удивительно легка на подъем. Но мысль, что Нина увидит сразу двух ее полусумасшедших родственниц, заставила сразу же отказаться от этой спасительной идеи.

— А к чему такие сложности? Почему ваша сестрица не может сама доехать до парка, тем более к собственной матери? — удивленно спросила Нина, очень быстро улавливавшая логические противоречия, неточности и нелепости.

— Она в метро боится ездить, — нехотя ответила Света, очень надеявшаяся, что Нина не задаст этого вопроса.

Нина недоуменно хмыкнула, но промолчала. Света взяла у нее какой-то детективчик, чтобы хоть чем-то отвлечься в дороге, и уехала. Благо что директор был в отпуске, и поднаторевшие в постоянном вранье девчонки могли без труда прикрыть ее отсутствие в середине рабочего дня.

Трясущаяся нервной дрожью Ирка ждала ее у выхода из метро — даже не смогла заставить себя спуститься на станцию, чтобы отдать пакет с одеждой.

Едва живая от жары и усталости, Света тащилась по, наверное, красивым аллеям Измайловского парка, расспрашивая у старушек с добрыми лицами, как пройти к прудам.

Тетка сидела на дальней скамеечке в тени, растрепанная, с потекшей тушью, почти до пояса выпачканная буро-зеленой, уже высохшей тиной. О случившемся Света спросила ее вскользь. Было понятно, что тетка просто пыталась утопиться в пруду, но не смогла, поскольку завязла в грязи и до глубины просто не добралась. Ее вытащили, как выяснилось потом, какие-то рабочие парка, оказавшиеся поблизости. Попытки суицида в их семье были нередки, но самоубийцами все они были явно бездарными и незадачливыми.

Пока тетка неверными, дергающимися с бодуна руками приводила себя в порядок в ближайших кустах, Света курила и размышляла о своей жизни.

…Вот хорошо бы поехать в Англию вместе с Ниной! Чтоб они жили в одном номере и чтобы та будила ее по утрам, подавала ей в постель настоящий, а не растворимый кофе. (Нина была жаворонком и без труда вставала рано. Кроме того, она ухитрялась готовить отличный кофе по-турецки с помощью кипятильника.) Потом они бы вместе ехали на занятия в этот университет — Свете было бы не так одиноко рядом с этой уверенной, излучавшей энергию женщиной… Потом вечером они куда-нибудь ездили бы, гуляли… С Ниной было так хорошо, интересно, почти так же, как когда-то с Савицким…

По дороге через парк тетка, утирая пьяные слезы, попыталась рассказать Свете, как она ненавидит мужа, доведшего ее до такого гнусного состояния. Света резко оборвала тетку, пригрозив, что если она не закроет рот, то ее, пьяную, не пустят в метро.

В офис Света ввалилась абсолютно обессилевшая, мельком взглянула в зеркало и сразу в отчаянии отвернулась — таким бледным и некрасивым было ее лицо с мутными, загнанными глазами.

— Я у-ми-ра-ю, — простонала Света, плюхаясь в кресло. — Я умираю!