Последний суд - Пирс Йен. Страница 11

— Странная вещь, — сказал он. — Мы установили, что Эллман сидел на стуле, когда убийца подошел к нему сзади. — Фабриано взял стул, чтобы проиллюстрировать рассказ. — Он обернул голову жертвы полотенцем и выстрелил в затылок. Пуля, должно быть, прошла через шею прямо в желудок — мы не нашли выходного отверстия. Поэтому так мало крови. Пистолет был с глушителем — поэтому так мало шума. Вы знакомы с этим человеком, Аргайл? Может, приходилось продавать ему картины?

— Нет, я никогда не видел его прежде, — ответил Аргайл, осматривая место преступления с болезненным любопытством. Он счел ниже своего достоинства обижаться на вызывающий тон Фабриано. — Вы уверены, что это не тот человек, который звонил мне?

— Откуда ж мне знать?

— Тогда зачем ему мой адрес? И адрес Мюллера?

— Этого я тоже не знаю, — сквозь зубы процедил Фабриано.

— А как насчет его передвижений? Вам известно, откуда он приехал?

— Из Базеля, это в Швейцарии. Господин желает знать что-нибудь еще? Или он уже закончил опрос свидетелей?

— Заткнись, Джулио, — сказала Флавия. — Ты сам притащил его сюда, так изволь по крайней мере быть вежливым.

— Короче, — продолжил Фабриано, уязвленный тем, что приходится тратить время на объяснения с праздными зеваками, — Эллман прибыл в Рим вчера днем, вечером куда-то уходил, вернулся поздно. Сегодня выходил позавтракать, потом оставался в своей комнате. Его нашли в четыре часа дня.

— А Джонатану звонили около двух, — напомнила Флавия. — Как ты думаешь, в гостинице записываются звонки?

— Нет, — сказал Фабриано, — он никому не звонил. Конечно, он мог воспользоваться телефоном в холле, но все утверждают, что он не покидал своей комнаты.

— У него были посетители?

— За стойкой его никто не спрашивал. Горничные тоже не видели, чтобы к нему кто-нибудь приходил. Сейчас в соседних комнатах ведется опрос персонала гостиницы.

— Таким образом, нет никаких причин связывать это убийство с убийством Мюллера или с картиной.

— А как же адреса? Да и тип пистолета совпадает с тем, которым был убит Мюллер. Для начала и это кое-что. Но может быть, элитный специалист ди Стефано имеет более солидные версии?

— Ну… — начала Флавия.

— Мне не интересны твои мысли. Ты здесь для того, чтобы помогать мне, если я тебя об этом попрошу. А твой приятель — всего лишь свидетель. Понятно?

Джонатан с мрачным интересом наблюдал за спектаклем, устроенным бывшим дружком Флавии. «Господи, что же Флавия могла находить в этом Фабриано? Хотя, наверное, он, глядя на меня, думает то же самое».

— Проще говоря: ты не знаешь, кто его убил, так? — перешла в наступление Флавия. — И почему? И каким образом с этим делом связана картина? Ты вообще ничего не знаешь.

— Мы все выясним, это не составит труда. Нужно просто как следует поработать, — уверенно заявил Фабриано.

— Хм-м… — прокомментировал Аргайл из своего угла. Не самый остроумный ответ, но ничего лучше ему не пришло в голову. От общения с полицейскими Джонатан всегда впадал в ступор. Он знал за собой эту особенность, отнюдь не восхищался ею, но ничего не мог с собой поделать.

После реплики Аргайла троица постояла некоторое время, обмениваясь многозначительными взглядами и действуя друг другу на нервы. Делу это нисколько не помогло. Наконец Флавия решила взять инициативу в свои руки и пообещала Фабриано, что сама примет у Джонатана заявление о картине. Если ему понадобится задать дополнительные вопросы мистеру Аргайлу, он может завтра ей позвонить.

В глазах Фабриано она прочитала, что, будь его воля, он не ограничился бы одними вопросами. Флавия выпроводила Аргайла за дверь и предложила Фабриано заняться своими делами, пообещав, в свою очередь, прислать ему копию протокола допроса Аргайла. Когда она была уже в конце коридора, Фабриано крикнул вдогонку, что за протоколом заедет сам. И пусть имеет в виду, что у него обязательно возникнут дополнительные вопросы. Очень много вопросов.

Навалившееся количество работы слегка вывело Флавию из равновесия, однако вечерние события почему-то вернули ей хорошее настроение. Ей уже надоело возиться с позолоченными кубками, похищенными из церкви, и допрашивать мелких воришек, специализирующихся на ювелирных изделиях. Довольно с нее всей этой ерунды. Впервые за много месяцев она сможет заняться мало-мальски серьезным делом.

Всю дорогу до офиса Флавия жизнерадостно напевала себе под нос какой-то бодрый мотивчик, и только когда они с Аргайлом вошли в кабинет, чтобы написать заявление и составить протокол допроса, она наконец умолкла и попыталась настроиться на официальный лад. Усадив Джонатана напротив себя, она начала дотошно расспрашивать его о том, какую роль он сыграл в этом деле. Думая о своем, она автоматически вела допрос и делала это настолько профессионально, что Аргайл невольно задергался; в последний раз она разговаривала с ним как представитель полиции несколько лет назад, и он уже подзабыл, какого страху она может нагнать на преступника и даже на простого свидетеля, сидя за пишущей машинкой. То обстоятельство, что он должен сообщать ей, Флавии, дату своего рождения, адрес и номер паспорта, ужасно его нервировало.

— Ты же знаешь мой адрес, — сказал он. — Он такой же, как у тебя.

— Не важно, ты все равно должен продиктовать его мне. Это официальное заявление. Или ты предпочитаешь иметь дело с Фабриано?

— Ну хорошо, — вздохнул он и продиктовал адрес. Дальше последовала утомительная процедура заявления: он рассказывал, а Флавия переводила его речь на бюрократический язык. Так, он не просто «заглянул к Делорме, продавцу картин», а «нанес деловой визит Делорме, торговцу картинами»; не «поехал на вокзал, чтобы сесть на поезд», а «проследовал к железнодорожному вокзалу, намереваясь вернуться в Рим»; фраза «какой-то мошенник чуть не уволок у меня из-под носа картину» преобразовалась в обтекаемое предложение «вышеупомянутая мною неизвестная персона предприняла попытку скрыться с означенной картиной».

— Итак, вы сели на поезд и приехали в Рим. На этом все закончилось?

— Да.

— Прискорбно, что вы не заявили о случившемся во французскую полицию. Тем самым вы сильно упростили бы жизнь и себе, и всем нам.

— Всем нам было бы еще проще, если бы я никогда не видел этой картины.

— Верно.

— Но еще менее я желал бы видеть эту тварь Фабриано. И что только ты в нем находила?

— В Джулио? Да он не так уж и плох, если честно, — рассеянно бросила Флавия. Сама того не замечая, она попыталась защитить бывшего приятеля. — Он, например, очень занимательный собеседник — веселый, живой, с чувством юмора… Если бы не собственнический инстинкт, он был бы отличным парнем.

Аргайл снова не нашел ничего лучшего, как многозначительно хмыкнуть, выражая тем самым сильное сомнение в вышеупомянутых достоинствах означенного господина.

— Но мы ведь здесь не для того, чтобы поговорить о друзьях моей юности, — заметила Флавия. — Теперь мне все это нужно перепечатать. Посиди несколько минут тихо.

Аргайл приклеился к стулу и со скукой наблюдал, как она, прикусив язык и нахмурив брови, стучит по клавишам машинки, стараясь сделать как можно меньше ошибок.

— Теперь про Рим, — сказала она, и все опять пошло по кругу. Через час она вытащила листок из машинки и вручила его Джонатану.

— Перечитай, убедись, что с твоих слов все записано верно и полностью, — проговорила она официальным тоном. — Но даже если неверно, все равно подписывай — я не собираюсь перепечатывать еще раз.

Он состроил ей гримасу и прочитал протокол допроса. Конечно, там были кое-какие упущения, но, по его мнению, незначительные. В целом запись соответствовала определению «верно и полностью». Аргайл расписался в нужном месте и вернул листок Флавии.

— Ух, слава Богу, с этим покончили, — с облегчением вздохнула она. — Чудесно, мы быстро управились.

Брови Аргайла поползли вверх.

— Сколько же времени на это уходит обычно?