Последний суд - Пирс Йен. Страница 20

Джинемер понимающе кивал, затем пустился в пространный рассказ о картинах Флоре, упомянув среди прочего статью в газете «Изящные искусства» и некоторые другие источники; их названия Аргайл для видимости записал.

— А теперь скажите мне, мистер Аргайл, — закончил француз, — как могло получиться, что вы ничего не знаете о статье в «Изящных искусствах», если вы читали мой выставочный каталог, где я ссылаюсь на нее многократно? По вашим словам, вы уже четыре года работаете над диссертацией по неоклассицизму. Тогда как объяснить, что вы практически ничего не знаете об этом предмете?

Проклятие, подумал Аргайл.

— Наверное, я такой бестолковый, — жалко ответил он, пытаясь походить на нерадивого студента.

— Я так не думаю, — с легкой улыбкой заметил Джинемер. Поразительно, но он словно извинялся за то, что Аргайл вынужден его обманывать. — Почему бы вам просто не сообщить мне истинную цель вашего визита? Неприятно, знаете ли, когда из тебя делают дурака. — В его голосе прозвучал мягкий упрек.

О Господи, до чего неловко получилось. Неудивительно, что Джинемер обиделся.

— Хорошо, — сказал Аргайл. — Рассказывать все?

— Желательно.

— Ладно. Я не занимаюсь никакими исследованиями, я просто торгую картинами, а в настоящий момент пытаюсь помочь в одном деле итальянской полиции. У меня на руках оказалась картина Флоре под названием «Казнь Сократа». Возможно, она была украдена, только подтвердить этот факт почему-то никто не может. Или не хочет. Я доставил картину покупателю в Рим, и в тот же день он был зверски убит. Другой человек, проявивший интерес к названному творению Флоре, был также убит. Я хочу изучить историю «Казни Сократа» и выяснить наконец, украли картину или нет.

— А вы не пробовали обратиться во французскую полицию?

— Итальянская полиция посылала им запрос. Те ответили, что не знают.

Джинемер скептически смотрел на него.

— В самом деле, они так ответили, — сказал Аргайл, чувствуя, что Джинемер ему не верит. — Это долгая история, но для французской полиции все это так же загадочно, как и для итальянцев.

— И вы решили прийти ко мне.

— Да, потому что вы занимались выставкой, на которой демонстрировалась картина. Если вы мне не поможете, я уж не знаю, к кому обращаться.

Последнюю фразу Аргайл произнес с патетическим отчаянием в голосе, мысленно взывая к человечности Джинемера. Француз поразмыслил, прикидывая, насколько правдоподобна новая история незнакомца, и пришел к выводу, что истинной правды так и не услышал.

— Вот что я вам скажу, — заговорил он наконец. — Имени я вам назвать не могу: это конфиденциальная информация, а ваше поведение не внушает большого доверия. Но, — продолжил он, заметив огорчение посетителя, — я могу позвонить владельцу, и, если он согласится, свести вас с ним. Сейчас мне нужно уйти, чтобы уточнить некоторые детали. Этот раздел музея курировал другой человек — некто Бессон.

— Что? — воскликнул Аргайл. — Вы сказали: Бессон?

— Да. Вы знакомы с ним?

— Но ведь его имя не было упомянуто в каталоге, верно?

— Ошибаетесь. Оно было напечатано на обратной стороне мелким шрифтом. Это тоже долгая история; скажу лишь, что он уволился еще до открытия выставки. А почему вас так заинтересовало его имя?

Аргайл понял, что запираться дальше не имеет смысла, если он не желает окончательно лишиться доверия француза. В то же время его останавливал страх, как бы Джинемер не оказался в сговоре с Бессоном, и тогда если он расскажет ему всю правду, то очень скоро сможет за нее же и поплатиться.

— Прежде чем я отвечу, могу я спросить, почему он уволился?

— Он нас не устроил, — в свою очередь, уклонился от прямого ответа Джинемер. — Иначе говоря: мы не сработались. Отвечайте, ваша очередь.

— Эта картина после того, как была украдена (если, конечно, была), попала в руки к Бессону. Вот только не знаю, каким образом.

— Вероятно, потому что он сам и украл ее, — предположил Джинемер. — На него это похоже. Собственно, поэтому он нас и не устроил. В его функции входили поиск интересных картин и переговоры с владельцами о демонстрации их в нашем музее. Очень скоро мы обнаружили, что пустили козла в огород. Нас предупредила полиция. Когда я увидел его досье…

— Понятно.

— Если вам это поможет, могу предположить, что ему было известно местонахождение картины, и, возможно, он даже посещал дом, где она находилась. Дальнейшие выводы делайте сами.

— Ясно. Кажется, вам он не нравился?

После того, как разговор перекинулся на Бессона, дружелюбный настрой Джинемера улетучился. Ему было что рассказать об этом человеке, однако Аргайл лишился его расположения.

— Пожалуй, я пойду наведу справки о картине, если она все еще вас интересует.

Он исчез минут на пять, оставив Аргайла одного.

— Вам повезло, — объявил Джинемер, вернувшись.

— Картина украдена?

— Этого я не могу сказать. Но я позвонил секретарше владельца, и она согласилась встретиться с вами.

— А почему она не захотела просто сказать по телефону, украли картину или нет?

— Может быть, она тоже не знает?

— Разве такое возможно?

Джинемер пожал плечами:

— Это не более невероятно, чем все, что рассказали мне вы. Подумайте сами. Она будет ждать вас в половине девятого на улице Ма Бургонь в «Пляс де Вог».

— Теперь вы можете сообщить мне имя владельца?

— Его зовут Жан Руксель.

— Вы его знаете?

— Знаю о нем. Это очень известный человек. Он уже немолод, но и сейчас пользуется большим влиянием в обществе. Недавно был удостоен высокой награды. Примерно с месяц назад об этом писали все газеты.

Прошлое картины является профессиональной тайной торговца картинами; эту маленькую хитрость Аргайл усвоил еще несколько лет назад, когда только начинал заниматься бизнесом. Впрочем, знания эти, похоже, были не так уж важны: в то время как Аргайл, досконально изучивший историю своих приобретений, никак не мог их продать, другие продавцы с легкостью сбывали полотна с рук, практически ничего о них не ведая. По правде сказать, они продавали картины так быстро, что просто не имели времени что-нибудь о них узнать.

Клиенты — другое дело. Как бы ни был циничен делец — а многие из них придерживаются очень невысокого мнения как о картинах, которые продают, так и о людях, которые их приобретают, — он всегда очень трепетно относится к любой информации о своих клиентах. Не о тех, разумеется, что случайно забредают к ним с улицы купить украшение для гостиной, — эти не в счет. Речь идет о тех редких клиентах, которые заслуживают особого обращения, — они, если хорошенько изучить их вкусы и предпочтения, приходят потом снова и снова.

Среди них тоже бывают разные типы: от идиотов — любителей громко объявить за званым обедом: «А вот мой эксперт считает…» до серьезных рассудительных коллекционеров, ясно представляющих, чего они хотят. (Кстати, коллекционеры на девяносто девять процентов — мужчины.) На таких клиентов всегда можно положиться: они действительно готовы раскошелиться, если им предлагают стоящую вещь. Первые очень выгодны, но дельцы общаются с ними только ради денег, тогда как длительные отношения с истинным знатоком не только прибыльны, но и приятны.

Аргайл вовсе не рассчитывал заполучить в клиенты Жана Рукселя, но все же решил навести справки о нем в надежде, что эти сведения прольют хоть какой-то свет на странные события, связанные с принадлежащей ему картиной. С этой целью он направился в культурный центр Помпиду, где находилась единственная в Париже библиотека, работавшая после шести вечера. К счастью, дождь наконец перестал: в дождливую погоду библиотека становится настолько популярным местом, что очередь выстраивается прямо с улицы.

Войдя в здание, Джонатан помрачнел. Ему нравилось причислять себя к либерально настроенным людям, открытым для современных идей и проповедующим мысль, что образование — благо. Чем больше образованных людей, тем лучше для общества, полагал он. Однако состояние общества в двадцатом веке, казалось, опровергало эту мысль. И даже встречаясь с академиками, Аргайл не переставал сомневаться.