Очаг и орел - Сетон Эни. Страница 96

Весь дом освещался свечами, аромат которых смешивался с хвойным ароматом кедровых поленьев, горевших в очаге, а также запахами жарившихся бобов и индейки. Золотисто-коричневая, ароматная, она все еще медленно вращалась на вертеле, приводимом в действие старым часовым механизмом, который по просьбе Карлы наладил и запустил Уолт.

Дом приветствовал гостей нежной рождественской музыкой, но не пискляво-скрипучей скрипки и не растрескавшихся старых клавикордов — уважение Карлы к старине не зашло так далеко. Она взяла напрокат небольшое пианино и пригласила пианиста из Линна. Пианино поставили в пивном зале, освобожденном от столов для танцев.

Около дюжины молодых людей из Нека прибыли с первыми гостями. Карла предоставила девушкам одежду, взятую из сундуков и чемоданов ее прабабушек, и они с энтузиазмом принялись примерять на себя украшенные вышивкой стеганые юбки, парчовые корсеты, сережки, заколки и гребни для волос. Результат этого переодевания превзошел все ожидания Карлы: юные дамы выглядели на редкость живописно и неизъяснимо привлекательно.

Приехавшие из города Клутмэны, Бовены и Пичи прихватили для своих девушек свадебные наряды матерей.

Потом появились школьные друзья Тони, которых он сразу поручил заботам Карлы и ее друзей, с тем чтобы те помогли ребятам чувствовать себя уверенно в такой пестрой компании.

Эспер сидела на софе в гостиной рядом с Чарити Треверкомб, и они вместе смотрели, как прибывают молодые гости. По мере того как к ним подходила молодежь из Марблхеда, чтобы поздороваться, Эспер негромко отвечала на приветствия. Она не видела вежливые лица молодых людей, кланяющихся ей при приближении, она замечала только тяжелые кожаные брюки, серые фланелевые рубашки, черные шелковые шарфы — лучшую воскресную одежду потомственных рыболовов Марблхеда.

— Чарити, ты помнишь? — прошептала она.

Чарити кивнула:

— Да, это зрелище отбрасывает любого далеко в прошлое! — и она положила свою ладонь на руку Эспер. Это было необычным жестом признательности со стороны Чарити, чья философия не позволяла упоминать о возрасте. Чарити еще больше располнела, но по-прежнему руководствовалась собственными принципами в выборе одежды и отдавала предпочтение ярким молодежным цветам. Она пользовалась румянами для щек и краской для волос и добилась того, что ее седые волосы стали соломенного цвета. Тепло разделенной памяти заставило слегка улыбнуться. Она почувствовала неожиданный приступ ностальгии.

Эспер вспомнила ту, другую вечеринку, когда в их дом пришел охотник за беглыми рабами, а также ночь перед отплытием Джонни и других молодых моряков на войну.

— Пятьдесят восемь лет назад, Чарити, — вздохнула Эспер, — нам было по шестнадцать.

Однако Чарити не была готова заглядывать так далеко назад.

— В вечной жизни нет счета времени, Эспер, — строго сказала она. — Мы не старше наших мыслей.

Эспер улыбнулась, глядя на веселящуюся молодежь. Карла прекрасно выглядела в платье ее четвертой прабабушки Зильпы Ханивуд — доставленном из Лондона, сшитом из дорогой розовой парчи, отделанном кружевными гофрированными манжетами. Девушка напудрила высоко взбитые волосы, спускавшиеся на шею двумя небольшими локонами. Она имела такой величественный вид и вместе с тем выглядела такой хрупкой в этом одеянии, что было удивительно, как это небесное создание могло съесть так много индейки с бобами. Было так же удивительно, что позднее, когда она танцевала с Тони, грубая одежда рыбака не казалась неуместной рядом с парчовым платьем. Эта одежда шла молодому человеку, или, скорее, индивидуальность Тони затмевала все остальное. Сейчас, когда любовь пришла на смену резкости, проявлявшейся в нем ранее, его умное лицо стало очень привлекательным. Он был человеком дела, а не мечтателем, его чувство юмора всегда сглаживало опрометчивость его поступков и проявление его упрямой гордости. Эспер наблюдала, как он вел в танце Карлу, видела нежность их быстрых поцелуев, которыми они обменивались, и ощущала в своем сердце тепло и радость.

Чарити продолжала с наслаждением есть бисквитный черный кекс и маленькие мятные конфетки, но Эспер наблюдала за молодыми людьми, танцующими в пивном зале; время от времени они выходили в гостиную, чтобы перевести дух в перерывах между танцами, и Эспер слышала обрывки их разговоров. Парни из Нека обсуждали гонки под парусом, в которых они вышли победителями этим летом, они говорили о яхт-клубах, а также о своих маленьких лодках, названных «Жестокие звери» — особом классе спортивных лодок марблхедцев. Они говорили о футбольных матчах, об учебе в колледже и, между прочим, об этом старом доме. Наконец, поддерживаемые Карлой, молодые люди из Нека, воспитанные в духе уважения к семейной родословной и подпавшие под модное увлечение предметами старины, попросили показать им весь дом. Гости из Марблхеда, у большинства из которых тоже были старые дома, не очень заинтересовались этим, пока Карла, к замешательству Эспер, не рассказала историю об участии ее бабушки в освобождении черной рабыни.

Все очень заинтересовались убежищем пиратов.

— Пожалуйста, Марни, — воскликнула Карла, глаза ее возбужденно блестели. — Напомни мне, как найти тот гвоздь.

Эспер колебалась недолго. Больше не было причин хранить тайну укрытия, хотя хотелось бы уберечь ее от постороннего любопытства. Кроме того, дом когда-нибудь перейдет к внучке, а ее любви и уважению к нему можно было доверять — только Карла могла спасти его от разрушения. Дом был гордостью Карлы, и сейчас это проявлялось в том, что она хотела показать его гостям со всеми его особенностями. Слыша громкий смех и быстрые шаги на лестнице, Эспер думала, что дом был терпимым ко всем проявлениям юношеского легкомыслия, как он был терпимым к взрывам человеческих страстей.

Когда гости устали от танцев и игр, они собрались вокруг пианино. Пение рождественских песен заставило их проникнуться необыкновенной торжественностью и удивительным благоговением, пока Карла не рассеяла это настроение игрой, в которой нужно было выхватывать изюминки из блюда с горящим спиртом. Для этой традиционной рождественской игры она взяла самое большое блюдо с засахаренными фруктами, плавающими в голубом огне горящего бренди. Все гости в притворном ужасе разбежались от пианино, а потом со взрывами смеха бросились вытаскивать изюм из охваченного огнем блюда.

Эспер проводила Чарити до входной двери у переднего крыльца и, остановившись на пороге, смотрела, как она взбиралась в наемный экипаж. Перед этим две старинные подруги на прощание расцеловались с необычайной теплотой.

— Спасибо, Хэсси, — сказала Чарити, — это было очаровательно — чудесный рождественский вечер!

«Она осталась последней из тех, кто звал меня «Хэсси», — подумала Эспер, — а ведь когда-то давно мы недолюбливали друг друга. Дорогой Эймос», подумала она, вспоминая ту старинную историю; но он был так далеко, как звезды, которые слабо мерцали в чернильно-черном небе. В воздухе пахло снегом, становилось холодно, и ветер усиливался. Эспер слышала шум и плеск воды о скалы, затем все звуки заглушили автомобильные гудки машин, высланных из Нека родителями, чьи дети были гостями на сегодняшней вечеринке.

Эспер вернулась в дом, чтобы быть рядом с Карлой и попрощаться с ее друзьями. Все те, кто проживал в Марблхеде, уже разошлись пешком по своим домам.

Тони уходил последним:

— Большое спасибо, миссис Портермэн. Это было замечательно! Меня всегда очень сильно влекло в ваш дом, с той самой ночи, когда Уолт притащил меня сюда, как утонувшую крысу.

— А теперь смотри, что из этого вышло! — насмешливо сказала Карла. — Ему ни за что не надо было этого делать, — она бросила на Тони капризный и в то же время восхищенный взгляд, и Эспер, улыбнувшись, оставила их наедине.

Направляясь в свою комнату, она прошла через кухню, рассеянно посмотрев на царивший там беспорядок, но уборкой можно было заняться на следующее утро, и Эспер вышла из кухни. Вся ее энергия иссякла, и она едва могла передвигать ноги. В спальне Эспер разделась, выпила лекарство и, умиротворенная, улеглась в постель. Сверху доносился мощный храп Уолта. Ее сын за целый вечер ни разу не появился среди гостей — после полудня он ушел в свою комнату и отказался участвовать в вечеринке.