Рожденная для славы - Холт Виктория. Страница 9

Так ушел великий король, поразивший мир своим разрывом с Римом и затеявший самый грандиозный религиозный конфликт, когда-либо известный истории; король, который руководствовался только своими желаниями, который имел шесть жен и казнил двоих. Все подданные глубоко скорбели о нем. Может быть, потому, что, несмотря на его жестокость и беспощадность, он являл собой великую силу? Как это ни странно, людей больше всего на свете привлекает сила, и народ печалился о его кончине и взирал на юного короля с сожалением и страхом.

Накануне похорон случилось мрачное, загадочное происшествие. Кэт рассказывала мне о нем как бы нехотя, делая вид, что говорит только потому, что я ее заставила.

— Кругом только об этом и шепчутся, — сказала она. — Не могу утверждать, что это правда, но те, кто видел…

— Ну же, Кэт. Я приказываю тебе рассказать мне все.

Кэт воздела руки к небу и закатила глаза.

— Я не смею ослушаться мою госпожу. По дороге в Виндзор похоронный кортеж остановился в Сион-хаусе, тело поместили в часовне. А ведь помните, именно в Сион-хаусе держали бедняжку Катарину Ховард перед тем, как бросить в Тауэр. Несчастная, она едва не тронулась рассудком от страха — ведь пример кузины ясно свидетельствовал о том, какая судьба ее ожидает. Так вот: деревянные доски оказались слишком хрупкими для огромного тела, гроб сломался, и кровь короля растеклась по полу часовни. Дальше последовало нечто еще более ужасное. Вы и в самом деле хотите, чтобы я продолжала? Ну что ж, ладно. Появилась собака и стала лакать кровь. Ее старались отогнать, но псина лишь рычала в ответ и не тронулась с места до тех пор, пока на полу не осталось ни одной капли королевской крови.

— Кэт, где ты слышала эти сказки?

— Моя дорогая леди, об этом шепчется все королевство. Вы не можете знать, это случилось еще до вашего рождения: когда король задумал избавиться от своей первой жены, один монах, фра Пейто, которого не заботило, что может с ним случиться, провозгласил с амвона: собаки будут лакать кровь короля, как лакали они кровь библейского Ахава.

— Какая страшная история!

— Мы живем в страшные времена, моя милая госпожа. Катарина Арагонская ужасно страдала. А кто из жен короля не страдал? Ваша собственная матушка пребывала в таком отчаянии… А кошмарные переживания последней королевы мы с вами наблюдали собственными глазами.

— Кэт, как ты смеешь говорить так о моем великом отце!

— Я делаю это лишь потому, что мне приказала говорить та, кто может в один прекрасный день стать нашей королевой.

Кэт улыбалась. Я ее простила — ведь это была Кэт, и к тому же она произнесла слова, за которые я забыла все ее прегрешения.

Я сообщила ей, что она — весьма самонадеянная особа, и посоветовала поменьше болтать. Перемена моего положения взбудоражила Кэт ничуть не меньше, чем меня саму, но она не обладала свойственными мне здравым смыслом и умением мыслить логически, а потому полагала, что я уже почти сижу на троне.

— Юный король такой слабенький, — заявила она. — Он не успеет состариться. Да и Мэри тоже не пышет здоровьем. В то время как вы, моя драгоценная леди, полны жизненной энергии. Я только вчера говорила Джону Эшли: «Наша девочка рождена для великой славы. Я это сердцем чувствую».

— Ты — самое глупое создание на свете, сама не знаю, за что я тебя люблю. Ты представляешь, что будет, если кто-то услышит твои предположения? Тебя обвинят в том, что ты желаешь смерти королю, а ведь ты знаешь, как сильно я люблю Эдуарда.

— Не думаю, что Джон Эшли так скоро захочет от меня избавиться, — беззаботно ответила Кэт. — Он меня не предаст. И вы тоже, госпожа, ибо я не представляю себе, что может настать день, когда вы уже не захотите, чтобы за вами ухаживала ваша Кэт, даже если усядетесь на трон.

— О Кэт, замолчи, — рассмеялась я.

Она не обратила внимания на мои слова. А с недавних пор взяла моду все чаще заговаривать со мной о замужестве:

— В положении замужней дамы есть много приятного, да и вообще женщине без мужа нельзя.

— Каждой женщине?

— Каждой, моя умная леди.

— Не уверена. Взять хотя бы мою мать. Думаешь, она благословляла свое замужество, когда очутилась в Тауэре? А Катарина Ховард, когда бежала по галерее и звала отца? А Катарина Парр, которая слегла в постель от смертельного страха? Ты считаешь, они были довольны своим положением?

— Вы говорите о королевах.

— Королевам — и тем, кто может однажды стать королевой, — нужно проявлять особую осмотрительность в устройстве своей семейной жизни.

— Но королевы сами не выбирают себе супруга.

— А я выберу сама. Если вообще выберу.

— Я знаю кое-кого, кто был бы счастлив взять вас в жены.

— О ком это ты?

Она заговорщицки понизила голос до шепота и приблизила губы к моему уху.

Я вспыхнула. Не стану притворяться: я давно уже обратила внимание на того, чье имя она произнесла, и считала его самым привлекательным мужчиной из всех, кого когда-либо видела. Он был высок, невероятно хорош собой и сочетал в себе доблестную мужественность и поразительное обаяние. Никто при дворе не мог сравниться с Томасом Сеймуром.

— Ах, миледи, — продолжала неисправимая Кэт. — Я вижу, вы готовы благосклонно отнестись к предложению этого неотразимого кавалера.

— Ты видишь то, чего нет и в помине, Кэт Эшли, — одернула ее я. — Да и откуда ты знаешь его намерения?

— У меня есть глаза, госпожа, и я замечаю долгие страстные взгляды, которые он на вас бросает.

Неужели правда? Неужели Томас Сеймур питает ко мне нежные чувства? А может, когда он бросает на меня страстные (по утверждению Кэт) взгляды, он примеряет на свою голову корону? Мог ли он, брат той самой Джейн, которая заняла место моей матери, дядя нашего болезненного короля, заглядывать так далеко вперед?

— Если он попросит вашей руки, принцесса, вы согласитесь?

— Ты несносна, Кэт Эшли, — закричала я и влепила ей пощечину.

Она прижала руку к щеке.

— А вы, миледи, слишком легко даете волю рукам.

Я обняла ее и поцеловала.

— Я сожалею, что ударила тебя, но иногда ты действуешь мне на нервы. Я не желаю больше слышать про Томаса Сеймура.

— Не желаете? — переспросила Кэт. — Тогда давайте поговорим о погоде, или о вашем новом голубом шелке, или о вышивке.

— Для тебя эти темы будут куда безопаснее.

Она рассмеялась, и я рассмеялась вслед за ней, после чего она продолжала рассказывать мне о Томасе Сеймуре: его только что сделали бароном и назначили Первым лордом адмиралтейства.

— Покойный король оставил ему по завещанию двести фунтов, и я искренне верю, миледи, что, будь ваш отец жив, он бы одобрил этот брак. Король любил Томаса Сеймура… да и как можно не любить такого остроумного и привлекательного джентльмена?

— Думаю, все же есть люди, которые его не любят.

— Да, его брат, или, как его теперь называют, герцог Сомерсет. Он опекун молодого короля, и, говорят, Томас Сеймур немного ревнует короля к своему брату.

— Кто говорит, Кэт? Мне кажется, одна только Кэт Эшли говорит все это, а она самая главная сплетница на земле.

— А разве кое-кому не выгодно, что я знаю так много, миледи?

Вот так мы разговаривали, и не случалось дня, чтобы имя Томаса Сеймура не всплыло в наших беседах.

Должна признаться, что я думала о нем постоянно. О том, что он испытывает ко мне некоторый интерес, я знала давно, еще до смерти отца. Томас был любимым дядей моего брата, старшего Сеймура юный король не жаловал. Эдуард Сеймур — или, согласно новому титулу, герцог Сомерсет — отличался невероятным честолюбием и крайней жестокостью. Теперь, после смерти моего отца, он стал лордом-протектором Англии и обладал почти неограниченной властью. Естественно, Томас — будучи младшим братом правителя и любимцем короля — не мог радоваться своему подчиненному положению.

Сеймуры стали самым влиятельным семейством в стране. Они могли больше не бояться Ховардов. Сарри отрубили голову, а герцог, его отец, все еще томился в Тауэре; его смертный приговор должен был быть подписан в ночь накануне смерти короля, но король был слишком слаб, чтобы взять в руки перо. Казнь была отложена, Норфолк оставался узником.