Сын президента - Уэлдон Фэй. Страница 15

— Звучат ваши слова не очень красиво, — осторожно произнес доктор Грегори, — но ничего криминального в них нет. Я встречал много молодых женщин такого рода.

— Я спала со своим руководителем в университете, — сказала Изабел. — Так я получила степень.

— Нет, — сказал доктор Грегори. — Вам нравится думать, что вы получили ее таким образом. Я не сомневаюсь, что вы получили ее по заслугам и хорошенько потрудились для этого, как всякий другой. Я знаком со многими профессорами, лекторами и подобной публикой. Они предпочитают спать со способными студентками, чтобы не было столкновения интересов.

Изабел с удивлением обнаружила, что у нее текут слезы, Почему?

— Продолжайте, — сказал доктор Грегори немного погодя.

— Я ни разу ни в кого не была влюблена, — сказала Изабел. — Я думала, я отличаюсь от других людей. Чего-то мне не хватало. Остальные девушки были влюблены в нашего руководителя. Все, кроме меня. Я понимала, что это пустой номер. Однако думала, что это может быть полезным.

— Так.

— У меня странное лицо. Возможно, вы и сами это заметили. Меня лягнула лошадь. Удар судьбы. Я всегда полагала, что мужчины спят со мной из жалости, или потому, что они с приветом. Да что это со мной? Я рассказывала про все Хомеру: старая история. Почему же я плачу? Завтра вечером я должна появиться на экране. Что будет, если я до тех пор не перестану плакать?

— Какие странные причины для переживаний придумывает для себя человек, — заметил доктор Грегори. Это рассердило Изабел и остановило ее слезы.

— Когда мне было двадцать два, — продолжала Изабел, — я улетела в Англию, твердо решив пробить себе дорогу в журналистике. Я взяла с собой свои книги и оставила на две тысячи фунтов стерлингов долгов, в которые я влезла, зная, что никогда их не отдам. Не понимаю, зачем. Возможно, чтобы сделать возвращение невозможным. Я прекрасно выглядела, несмотря на свое лицо. Я выработала такую походку, пружинистую, от самого бедра, что люди смотрели мне вслед. Я могу произвести любое впечатление, какое захочу.

— В этом ваша беда.

— Еще до отъезда я брала уроки, чтобы избавиться от австралийского акцента. По-моему, это самое низкое, из всего, что я сделала. Я даже Хомеру в этом не призналась. Окончательное отречение от моего отца, так я на это смотрю. Полагаю, он оказался замешан в политике в Северном Вьетнаме.

— Вас не интересует политика?

— Не в том смысле. Господи, нет. Игра для мужчин.

— Понятно, — его голос звучал обиженно.

— Перелет был длинный. Мы приземлились в Сингапуре. Что-то случилось с мотором. Говорили, будто в него затянуло чайку. Нас поместили на ночь в довольно приличный отель. Я переспала с одним из пассажиров первого класса. Понимаете, я была напугана — нас сильно кидало, не говоря уж о чайке. Я была рада, что осталась жива. Все мы были рады. Он заплатил разницу и остаток пути я летела в первом классе. Это обошлось ему в тысячу монет, а может и больше. В первом классе чувствуешь себя в большей безопасности. Трудно представить, что все остальные пассажиры могут умереть, а когда летишь туристическим, представить это проще простого. Он был симпатичный мужчина.

— Что вы под этим понимаете?

— Он давал много взамен немногого. Он желал мне добра и заботился обо мне.

— Как отец?

— Пожалуй. — Пришла ее очередь фыркнуть и принять обиженный вид. Ей не очень по вкусу было соединение эротики и дочерних чувств. Это обесценивало и то, и другое.

— Когда мы приземлились в Хитроу, его встречала жена. Ничего не поделаешь, кем бы он для меня ни был. Он дал мне несколько полезных имен и адресов и сделал несколько телефонных звонков, в результате чего я была избавлена от компании австралийцев с их жмотством и поденной репортерской работы и вскоре очутилась в качестве любовницы, проживающей по месту службы, в доме промышленника, стареющего вундеркинда, преуспевшего в области электронных игр. Понимаете, мужчины этого рода передают девушек один другому. Вечно оказывают друг другу услуги. Им приятно делиться благами жизни, но, конечно, не на глазах у менее привилегированных людей. Секс для них тот же капитал. Капиталисты до мозга костей. Они и жен передают с рук на руки. Леди такая-то становится леди такой-то. И наоборот. Но, если она убежала с садовником, ей конец.

— Значит, вы ждете революции?

— Разумеется. Но в то время старая система вполне меня устраивала. Огорчало лишь одно: хотя я делила с ним постель, он не делил со мной стол. Если он устраивал званый обед, я не должна была попадаться на глаза. В театр, на оперные фестивали и подобные места он приглашал других девушек. Я знала, что я умней, образованней, красивей и привлекательней, чем все они, но я не шла в счет. Он стыдился меня. Я была реальной жизнью, они — мечтой, я была под боком, в пределах досягаемости, они — вне этих пределов, никогда по-настоящему до конца не завоеванные. Они могли раздобриться и позволить мужчине вторгнуться в их изнеженное тело за бриллиантовое кольцо или модные сапожки, но они никогда не теряли головы, как я, их не толкала на это страсть или необходимость.

— Другими словами, невропатическая потребность.

— Правда? Я-то думала, что выбиваюсь в люди, иду в гору, благодаря своим постельным успехам. Если не считать того, что меня отпихивали в сторону эти наглые сучки в крикливых шарфах и твидовых юбках, которые приходили к нему на банкеты в таких коротких платьях, в каких я бы и в гроб не легла; этого я понять не могла. Но затем я получила работу в «Стар», в отделе светской хроники. В благодарность за то, что я продала газете кое-какие сплетни, мне разрешили написать пару кратких сообщений; в результате мне дали целую колонку: то, что для них было сложно — нанизывать слово на слово, — для меня не представляло труда. Оттуда меня перевели на подготовку текстов к набору и, поскольку я была неглупа и прочитала несколько книжек, и у меня была степень по экономике, и мой руководитель писал стихи, я по крайней мере могла разобраться в сообщениях и поместить их в надлежащий контекст. К двадцати трем годам мои дела шли прекрасно. У Эль Вино мне уступали дорогу. И все же в доме, где я жила, меня по-прежнему не приглашали к обеду. Поэтому я выехала оттуда. У меня сердце разрывалось на части оттого, что придется самой платить за квартиру — я питала истинно австралийское отвращение к напрасным тратам. Если бы я могла подцепить кого-нибудь, кто взял бы на себя расходы, я бы не задумалась это сделать. Какое значение имело бы то, если бы мы в результате рассорились? Я бы двинулась дальше и выбросила все из головы — мы же больше не встретимся. Я не понимала, естественно, как мал наш мир, как немного в нем людей, не понимала, что мы двигаемся по отдельным, но перекрещивающимся рельсам, как на детской железной дороге, подаренной Джейсону. В реальной жизни нам никогда не удастся ничего скрыть; мы едем мимо друг друга, наши пути пересекаются; мы машем один другому рукой. И так без конца. Джейсон, конечно, мал для этой игрушки, но Хомер ее обожает. Я иногда думаю, что Хомер ведет себя, как типичный отец из американских комиксов.

Так или иначе, я оказалась наконец в собственной берлоге, полагалась только на себя и сама зарабатывала себе на жизнь. Я думала, Отважный Дэн, Король полупроводников, последует за мной, но нет. Вместо этого он женился на Мелинде. Ее действительно звали Мелинда, и у нее были родители, чтобы это подтвердить — у многих из этих девиц их нет, как я обнаружила, когда работала на светскую хронику, — а обо мне ему напоминали лишь одна-две сломанные пружины в матрасе. Почему бы и нет. Я получала не меньше удовольствия, чем он, к тому же — даровой кров и стол, и я не вышла бы за него, если бы он даже меня попросил. Я его не любила. Почему же ожидать любви от него? Отважный Дэн обанкротился в 1976 году; Мелинда с ним развелась и вышла за титулованную особу. Это позволено. Возможно, она была более искусной шлюхой, чем я. Возможно, она сосредоточивалась на том, что делала, а я нет. А возможно, если видишь широту мира, как я видела даже тогда, это связывает тебе руки и мешает его завоевать.