Жонкиль - Робинс Дениз. Страница 26

Он с горечью посмотрел на ее жесткое, застывшее молодое лицо, затем процедил:

— А предположим, я откажусь освободить тебя? Я уже говорил, что я не аннулирую наш брак. Предположим, я буду настаивать на том, чтобы ты оставалась моей женой. Что тогда?

Жонкиль посмотрела на него долгим пристальным взглядом. Ее стройная прямая фигура в черном, ее откинутая назад детская головка, вся ее манера держаться выражала вызов этому человеку, который отнял у нее ее веру в любовь, ради которой в прошлом она могла бы пойти на любые жертвы.

— Ты обязан аннулировать наш брак, — сказала она. — Когда ты женился на мне, ты обманул меня. Я не знала, что ты тот племянник, которого мой... мой отец лишил наследства. Ты же не можешь полагать, что я бы вышла за тебя замуж, если бы знала это; знала бы, что ты хочешь только расквитаться с ним.

— Нет, не вышла бы, — сказал Роланд. — И я осознаю зло, которое я тебе принес. Но прошу тебя простить меня и дать мне возможность доказать свою любовь. Не можешь ли ты быть немного милосерднее, Жонкиль, проявить хоть немного великодушия?

Жонкиль отвернулась от него и посмотрела в окно. Сегодня, в этот новогодний день, было солнечнее и теплее, чем несколько недель тому назад. Солнце уже садилось. Серо-голубое небо было испещрено оранжевыми и красными полосами, а сад купался в ярко-красном свете. Но через несколько минут наступят сумерки, и затем — темнота. Зимние дни так коротки, а ночи так долги...

Гнев и вызов покинули Жонкиль. Она сейчас ощущала только почти непереносимое одиночество. В полном отчаянии она смотрела на закат; несмотря на то, что в библиотеке было тепло, она немного дрожала. Короткими днями она сможет работать и постарается позабыть все, что потеряла. Но ночи, долгие ночи, будут такими одинокими... Будущее простиралось перед ней холодное, пустое, мрачное. Она была молода, очень молода. И разве она может быть когда-нибудь счастлива снова, разве сможет вернуть свои утраченные иллюзии? Роланд отнял у нее все, ради чего стоило жить. «Любовь мужчины и жизнь мужчины идут раздельно, но смысл жизни женщины — в любви».

О, горькая правда этих слов... Какое страдание в них! Роланд научил ее любви, страсти, желанию — всем самым волнующим чувствам, которые может переживать человеческое существо. И она хорошо выучила этот урок. Она была теперь женщиной, способной на глубокую страстную любовь, она не была больше легкомысленным ребенком, страдающим от мимолетной влюбленности. Оказалось, что любовь для нее была сутью жизни. Теперь, когда у нее отняли любовь, жизнь лишилась смысла.

Жонкиль знала, что стоит ей только протянуть руку и сказать Роланду: «Я тебя прощаю», она окажется в его объятиях; страстное прикосновение его губ утолит боль всех дней и ночей тоски, скорби и отчаяния. Но она не могла заставить себя выговорить эти слова. То, что он сделал, она считала непростительным. Она не могла больше доверять ему. Из-за него она стала ожесточенной и подозрительной. Потерять любовь очень тяжело, но потерять доверие — значит потерять саму основу счастья. Разве может быть без этого любовь или счастье? Корни этих чувств — в доверии.

Голова Жонкиль поникла. Она тяжело вздохнула и заставила себя посмотреть на Роланда. Его лицо было изможденным, несчастным. Глаза были устремлены на нее с немой мольбой. Жонкиль была очень молода и жаждала его любви всем телом, сердцем и душой. Искушение обмануть себя и заставить себя думать, что она снова может верить ему и вверить себя его попечению было велико. Она отдала бы все на свете, лишь бы вычеркнуть из памяти воспоминание о том, что он сделал, и быть такой же блаженно несведущей, такой же слепо поклоняющейся, какой она была до того, как вышла за него замуж.

Роланд увидел, что ее бледное личико смягчилось. Он шагнул к ней.

— Жонкиль, моя дорогая, моя дорогая, ты можешь простить меня? — спросил он охрипшим от волнения голосом. — Я докажу тебе, что моя любовь к тебе сейчас искренна, какой бы она ни была в прошлом. Я докажу, что я обожаю тебя, что я сделаю все, чтобы ты полюбила меня снова.

Жонкиль была не в состоянии отвечать. Она боялась себя, боялась поддаться ему. Если она сделает это, то кроме всего, что уже потеряла, она потеряет самоуважение. Нет, это было немыслимо. Она должна, по крайней мере, сохранить гордость. Ее настоящий отец говорил ей: «Никогда не теряй гордости!» Роланд унизил и опозорил ее. Нельзя подчиниться этой отвратительной слабости, этому сентиментальному стремлению к нему. Допустим, она уступит, вернет его. Он снова может обмануть! И тогда она никогда не простит себе. Нет, она должна быть сильной, не должна отступать от своего решения полностью порвать с ним и забыть о своей любви к нему.

— Жонкиль, — сказал он снова. — Неужели в твоем сердце не осталось ни капли любви ко мне?

Она заставила себя ответить:

— Может быть и осталась. Но я не понимаю, почему я должна поддаваться ей, Роланд. Я была не нужна тебе, когда была готова умереть ради тебя, идти на край земли за тобой. Я не уверена, не домогаешься ли ты меня сейчас только потому, что не можешь настоять на своем.

— Это я сделал тебя такой циничной, Жонкиль?

— Ты разрушил мою веру в тебя, — сказала она с внезапной страстью в голосе. — А ее я никогда, никогда не смогу вернуть. Я не могу жить с человеком, которому не доверяю.

Он нахмурился.

— Жонкиль, если бы ты знала, как я сожалею о том, что сделал.

— О, конечно! — прервала она его с горьким сарказмом в голосе. — Но я не могу доверять тебе, Роланд. Я не могу быть совершенно уверенной, что ты не просишь меня простить тебя просто для того, чтобы все уладить и «сохранить мир», которого так хочет бабушка. Я не могу быть уверена, что твоя любовь ко мне не результат моего желания аннулировать наш брак. Это свойственно мужчинам, они хотят того, что не могут получить.

— Опять цинизм, — сказал он.

— Возможно, это звучит не очень красиво, — сказала она. — Но я именно это имею в виду. Нет, Роланд, я просто не могу заставить себя вычеркнуть то, что ты сделал, я не могу забыть причину, по которой ты женился на мне.

— И ты еще говоришь о любви, которая якобы осталась в твоем сердце? Боже! Не думаю, что там есть хотя бы искра любви! Ты презираешь меня, ненавидишь меня.

— К чему обсуждать мои чувства? — спросила она устало. — Не вижу в этом никакого смысла. Это... это только причиняет боль тебе и мне. Я прошу тебя, Роланд, решительно и окончательно, вернуть мне свободу и дать мне возможность начать жизнь сначала, так, как я считаю нужным.

— И тебе совершенно безразлично, что случится со мной? — вскипел он, сжимая кулаки. — Ты стала такой безжалостной, такой озлобленной, что можешь послать меня к чертям собачьим, не моргнув глазом?!

Жонкиль быстро взглянула на него, затем снова уставилась в пол. Его страдальческие глаза тревожили ее.

— Ерунда, — сказала она тихо. — Непохоже, чтобы ты собирался к чертям собачьим, как ты выражаешься.

— Откуда ты знаешь? Может, к самому дьяволу, если ты прогонишь меня, — сказал он. — Мне уже будет все равно.

— Ты даже не такой порядочный, как я думала, — сказала она.

— Ты все-таки думала, что я «порядочный» после того, как все узнала обо мне? — спросил он, пристально глядя на нее.

— Я... ну, я думала, ты достаточно порядочен, чтобы теперь жить честно, — сказала она, запинаясь. — Аннулируй наш брак и постарайся выправить свою жизнь. А «идти к чертям собачьим» — признак слабости.

Роланд засунул руки в карманы. В горле у него что-то перекатывалось. Он в бешенстве закусил нижнюю губу. Его поразило, что она, которую он считал ребенком, указывает ему на его долг — таким образом. Но страдание и разочарование — лучшие учителя мудрости в этом мире, а Жонкиль получила хороший урок.

— Я собираюсь работать, — сказала она ему. — Мне тоже придется столкнуться с жизнью. И я не намерена портить ее.

— Я не откажусь, я не могу отказаться от тебя, Жонкиль! — сказал он упрямо. — Я люблю тебя, ты нужна мне, и если ты пойдешь со мной, мне не страшно ничто на свете. Если нет, клянусь, я не знаю, что я сделаю. Любовь к тебе превратила меня в слабого, сентиментального идиота, — он горько рассмеялся, — я не могу ни есть, ни спать нормально: мысли о тебе, сожаление о том, что я сделал, не дает мне покоя. И если ты будешь такой безжалостной, такой немилосердной, тогда я тоже снова стану безжалостным. И первая вещь, которую я сделаю, это категорически откажусь аннулировать наш брак.