Триумф Клементины - Локк Уильям. Страница 20

— Вы высказываете это очень деликатно. Но если говорить открыто, вы считаете меня такой же глупой, неблагоразумной чувственной женской единицей, как миллионы других. Не так ли?

Юный доктор выдержал с профессиональной стойкостью взгляд блестящих насмешливых глаз.

— Да, это так, — ответил он, — в то же время чувствую страх начинающего практиканта, что он таким образом теряет новую пациентку.

Но она протянула ему свою руку.

— Вы мне нравитесь, — заявила она, — потому, что вы не боитесь говорить правду. Теперь я буду поступать так, как вы скажете.

— Вы должны куда-нибудь уехать, и по крайней мере месяц не работать.

— Хорошо, — согласилась Клементина.

Когда похудевший после последней болезни Томми пришел на другой день доложить, что он находится в добром здоровье, Клементина сообщила ему о собственном нездоровье. Она объявила, что считает совершеннейшим абсурдом, что она сдалась, но абсурд, кажется, главнейший двигатель на этой комичной планете. Был предписан отдых. Она целую ночь не спала, думая, как это устроить.

— Что ж вы думаете предпринять? — осведомился Томми. — Провести веселенький месяц в Увайтчейпел или переодеться в мужской костюм и сделаться солдатом?

— Я найму автомобиль и прокачусь по Франции.

— Это по-спортсменски, — оценил Томми, — но довольно фантастично.

— Подождите, пока не выслушали до конца, — остановила его Клементина. — Я сперва хотела взять с собой Этту Канканнон, но вы тут пришли, как воплощенная скорбь. И я решила пригласить вас.

— Меня? — воскликнул Томми. — Это абсурд, дорогая Клементина.

— Я думала, что вы сейчас же согласитесь, — удивилась Клементина. — Почему вы не хотите?

— Я бы очень хотел, — мальчишески крикнул он, — это наверно чудесно. Но…

— Какое но?

— Но мне не по средствам кататься на автомобиле за границей.

— Вам совсем не нужны средства. Вы будете моим гостем.

— Вы очаровательны, Клементина, но это невозможно.

На помощь был призван аргумент, часто являющийся на сцену в таких случаях между мужчиной и женщиной.

— Я достаточно стара, чтобы быть вашей бабушкой, и если вы подумаете, вы согласитесь с этим, — сказала Клементина.

Юная гордость Томми не позволяла ему принять щедрость женщины, хотя бы старшей и неромантической.

— Если бы у меня было имение и много слуг и всевозможные автомобили, и я бы пригласила вас погостить, вы бы приехали без размышлений?

— Это совсем другое. Разве вы сами этого не видите?

Клементина ничего не видела. Перед ней был мальчик, лишенный наследства сумасшедшим дядей, изнуренный болезнью и неспособный поэтому работать и отказывающийся от помощи, потому что она шла от женщины. Это было чересчур. Клементина рассвирепела, но Томми держался твердо.

— Это удивительный эгоизм с вашей стороны. Разве вы не видите, что мне нужен компаньон?

Томми напомнил об Этте Канканнон.

Но она ничего не хотела слышать теперь об Этте. Беглый взгляд на лицо Томми заставил ее прийти к известному решению, и она легко отказывалась от намеченной цели.

Она и требовала, и угрожала. Она вбила себе в голову разыграть по отношению к Томми добрую крестную мать и легко не сдавалась. Кроме того у нее были личные соображения выбрать Томми, а не Этту. Томми, как мужчина, будет наблюдать за шофером, и внушать почтение жандармам, официантам и метрдотелям в гостиницах, потому что, хотя Клементина не боялась ни черта, ни человека, но тем не менее приписывала больше значения мужчине.

С Эттой будет совершенно иное. Этта наденет с величайшим изяществом в мире вуаль и перчатки; но все хлопоты падут на Клементину. Здесь и была разница между Клементиной и эмансипированной женщиной вообще. Она не придерживалась теории о равенстве пола, которое, по женской логике, означает превосходство женщины. Обстоятельства избавили ее от зависимости от другого пола, но она смотрела на эмансипацию не очень благосклонно. Она была убеждена в полезности мужчин в этом грубом мире, поэтому она предпочитала взять с собой Томми. Она заявила ему со своей обычной резкой манерой:

— Вы прибегаете сюда и днем и ночью, Клементина — туда, Клементина — сюда… Когда же вы мне понадобились, вы сейчас же сослались на свои предрассудки, гордость и самолюбие и не желаете помочь мне.

— Мне очень жаль, — смиренно покаялся Томми.

— Я знаю, в чем дело, — обратилась Клементина к женской хитрости. — Вы бы ни минуты не колебались, если бы я была хорошенькой, изящно одетой женщиной, но вы боитесь осрамиться, поехав с таким безобразным чучелом, как я.

Томми вспыхнул, как может краснеть только зеленая юность; он подскочил и схватил ее за кисти рук, невольно в пылу негодования причиняя ей боль.

— То, что вы говорите, отвратительно, и вы должны сами стыдиться. Я был бы самым неблагодарным негодяем на свете, если бы думал что-нибудь подобное. Я бы хотел поколотить вас за такие вещи.

Он отбросил ее руки и помчался на другой конец студии, оставив ее с онемевшими кистями и новым обвинением на губах.

— Я к вашим услугам, если действительно думаете, что я могу быть вам полезен, — заявил он полным достоинства голосом.

— Я не желаю от вас никакой жертвы, — фыркнула она.

После двух или трех минут размышления Томми разразился хохотом.

— Я неблагодарная свинья и последую за вами на край света. Дорогая старая Клементина, — серьезно продолжал он, положив свою руку к ней на плечо, — простите меня.

Тридцатипятисильный мотор уносил все дальше и дальше счастливую пару. Это было в разгаре лета. Над ними сияло голубое небо, а белая дорога тянулась бесконечной лентой. Освежающий ветер очищал им легкие и заставлял усиленно работать их пульс. Тут и там огромные чинары по бокам дороги образовывали бесконечные зеленые аллеи. Они проезжали мирные, сожженные солнцем деревни с кричащими детьми и улыбающимися женщинами на пороге домов.

Многие занимались стиркой белья на ручье; девочки со свиными хвостиками вместо кос весело отвечали на воздушные поцелуи Томми; мужчины отрывались от забора посмотреть на проезжающих.

Автомобиль — целое событие во французских деревнях, все жители сбегались к их экипажу, дивясь на англичанина-шофера, стоявшего у радиатора как каменное изваяние. Хороши были завтраки в каком-нибудь забытом городке, где после поданных в мгновение ока омлета, котлет, цыплят и фруктов, они любили пить кофе в каком-нибудь сонном садике, наблюдая окружающую жизнь. Затем дальше и дальше много готических церквей, башен, зеленых садов.

К вечеру они прибыли в большой город, где решили заночевать. Автомобиль подъехал к крыльцу отеля, вышли хозяин и улыбающаяся хозяйка и приветствовали гостей. Мужчины в зеленых передниках, исполняющие за обедом должность лакеев, а утром горничных, взяли багаж и указали путешественникам чистые уютные комнаты. Когда спала полуденная жара, они решили осмотреть город.

Старинный город с домами раннего ренессанса, кафе, муниципальным театром, биржей, городским отелем, фонтаном и памятниками. После обеда, выпив кофе на тенистой террасе, — во Франции нельзя обойтись без кофе и табаку, — они отправились спать, очарованные прекрасной страной.

Они составили следующий маршрут: Булон, Аббвиль, Боне, Сенс, Тоннерр, Дижон и через Кот д'Ор в Авиньон. Там перед ними были открыты все дороги Франции. Для них все было ново: свобода, нравы и обычаи.

Для Клементины синонимом Франции был Париж; не город Монмартра и бульваров, а мрачный Париж студий, холста и кистей.

Для Томми Париж был Парижем юного художника-туриста: Лувр — музей бессмертных произведений, Люксембург — Пантеон, который обессмертил Пуви де Шаванн. Но о настоящей Франции они ничего не знали и смотрели на все изумленными глазами. По истечении нескольких дней Клементина ожила; новая жизнь забилась в ее венах. Она бросила свою обычную манеру говорить. Она стала моложе. Всем распоряжался Томми.

— Я поехала, чтобы быть леди, — говорила Клементина, — а не разыгрывать старую деву-тетку около маленького мальчика, которому надо покупать конфеты.