Слепые жернова - Куксон Кэтрин. Страница 16

— Послушай, Сара! — Филис опустилась перед сестрой на колени, схватила ее за руки, заглянула в лицо. Ее рвение говорило о большем желании помочь, чем того требовал простой родственный интерес. — Почему бы тебе не послушаться дядю, этого Дэна? Заключите гражданский брак, чтобы между вами не стояла ни баптистская часовня, на которой настаивает его мать, ни Церковь.

— Не могу… Нет. — Сара обреченно покачала головой. — Если мы просто распишемся, я не буду чувствовать себя по-настоящему замужем.

Филис села на корточки и, глядя на Сару снизу вверх, сказала:

— Знаешь, Сара, ты простушка, каких мало. Ты позволяешь играть своими чувствами то одним, то другим. А ведь ты должна думать только о Дэвиде, и больше ни о ком. Помяни мое слово, ты дождешься, что на всем твоем замужестве будет поставлен жирный крест.

— Мне ничто не помешает выйти за него замуж. Единственное, чего я хочу, — это обвенчаться в церкви, а он против этого не возражает.

Филис долго смотрела на Сару, потом встала и отошла к окну. Окно было занавешено, но она все равно уставилась в него. До Сары донесся ее неистовый шепот:

— Я надеялась, что вы поженитесь раньше. Больше я ждать не намерена.

— Раньше? Но мы знакомы всего два месяца! Что значит «Больше я ждать не намерена»?

Сара выпрямилась на краю кровати и ухватилась за железную спинку. Назревало то, чего она давно боялась, но не хотела вспоминать, так как у нее самой хватало причин для волнения.

— Филис! Не смей делать глупости!

— Смотря что называть глупостями. Ты не пыжься.

Сара подскочила к сестре, развернула ее и заглянула ей в лицо.

— Не собираешься же ты жить…

— Собираюсь. Только сначала я выйду за него замуж. Я могла бы это сделать уже месяц назад, но все ждала, все думала, что ты сделаешь решительный шаг, перестанешь быть мячиком, который все пинают…

— Но, Филис, это немыслимо! Ты не можешь уйти жить к арабам. — Она не могла заставить себя произнести «жить с арабом, стать женой араба».

— Знаешь, что я тебе на это скажу? — Филис не кричала, а неторопливо цедила слова. — Если бы хоть половина наших соседей были такими же достойными людьми, как арабы… Не все арабы, конечно, я не дура!.. Если их сравнить, то наши окажутся в проигрыше.

— Разве умно вредить самой себе, чтобы досадить другому? — взмолилась Сара. — Ты же знаешь, что с тобой будет, если ты ради того, чтобы досадить ему, уйдешь туда…

Филис вырвалась и спокойно ответила:

— Сначала я действительно мечтала только о мести, но это в прошлом. Мне нравится Али, он даст мне жилье, и неплохое, деньги. — Она вскинула голову. — Его отец содержит пансион с питанием, а Али ему помогает. Настанет день, когда дело перейдет к нему, и не только оно. Его отец — видный человек среди них, а у них есть свой табель о рангах… Понимаешь, отец Али и многие тамошние не больно счастливы, что Али собрался на мне жениться. Раньше я думала, что все смотрят на них как на отбросы, даже наши жалкие соседи. А оказывается, у них есть собственное представление об отбросах, и мы — первые в том списке. Только в самые последние дни я лишилась иллюзий на этот счет.

— Он все равно не позволит. — Грудь Сары вздымалась так же прерывисто, как несколько минут назад, когда она преодолела отвесный подъем на второй этаж. — Он заявит в полицию.

— Пускай заявляет, куда хочет. Ну его к черту!

— Не бранись, Филис!

— В общем, пускай хоть на уши становится. Когда все будет оформлено честь по чести, ему останется только кусать локти. На прошлой неделе мне исполнилось восемнадцать лет, к тому же я знаю его натуру. Это будет такой пощечиной по его гнусной роже, что он даже не сможет утереться, а спрячется за мамину спину.

— Значит, твоя главная цель — все-таки досадить ему!

— Нет, говорю же тебе! Но я то и дело слышу его голос: «Чтобы я еще занимался этой шлюхой?!» — Филис подняла глаза к низкому потолку, криво усмехнулась и мечтательно произнесла: — Разве не здорово — заделаться шлюхой и сбежать отсюда, от него, вообще от всего?!

Сара опять села. Ей было нехорошо, она боялась, что ее сейчас стошнит. Это будет конец — ее конец. Филис уйдет, а она останется: стоит матери Дэвида прослышать, что ее сестра ушла в Костерфайн-Таун и спуталась с арабом, даже если она выйдет за него замуж, и никакого Дэвида ей не видать.

Миссис Хетерингтон и без того вела себя в последнее время как-то странно, холодно. Ей очень хотелось, чтобы сын сочетался браком в баптистской часовне. В последние недели Сара сумела разобраться, что представляет собой мать Дэвида. Это была властная, гордая женщина, оберегающая честь своей семьи, кичащаяся тем, что они живут в хорошем месте, в лучшем доме — единственном, который не был поделен надвое. Когда Саре стал понятен характер будущей свекрови, то это — вместе с ее решимостью не допустить брака Дэвида и бедняжки Эйлин — превратило ее в глазах Сары в сверхъестественно могучую женщину. Теперь Сара не сомневалась, что, не пожелай миссис Хетерингтон появления альтернативы нежелательной невесте, Сара бы ни за что не переступила порога ее дома.

Она развернулась, бросилась к сестре и взмолилась, вкладывая в эту мольбу всю душу:

— Подожди, пока я выйду замуж, Филис! Подожди!

— Я уже достаточно ждала, Сара. Начало у вас было такое поспешное, и я решила, что и дальше все пойдет так же стремительно и ты быстро выскочишь замуж. Помнишь, как все начиналось?

Сара покачала головой.

— Больше я ждать не могу — тому есть причина. Я… В следующий понедельник я уйду из дому. Все уже решено. Я выхожу замуж.

— Причина?… — Сара широко разинула рот и крепко зажмурилась. — Причина?! — Она прикусила губу.

— Да. Теперь уж ничего не поделаешь. Что есть, то есть.

— Боже мой!

— И мой!

Такое бесстыжее передразнивание в свое время вызвало бы у обеих приступ хохота, хотя Сара никогда не переставала упрекать Филис за легкомысленное обращение со святыми понятиями. Теперь же она молча уставилась на худенькую, похожую на мальчика сестру.

— И давно?…

— Недель шесть-семь. Это случилось после того, как этот отхлестал меня ремнем. Али увидел, что стало с моим лицом и какие рубцы у меня на груди, и был со мной очень ласков. Представляешь, он чуть не расплакался! Веришь ли, он едва сдержал слезы! Тогда это и случилось. Не думай, что я сожалею об этом. Вовсе я не сожалею! Просто мне пора отсюда убираться. Это все равно что сбежать из тюрьмы. Никогда не сидела в тюрьме, но готова спорить, что в этой дыре вдесятеро хуже, чем в любой каталажке. Я уже давно, как только приду домой, лезу прямиком сюда, потому что знаю, что у него руки чешутся снова за меня приняться. Меня он осилит. Я буду, конечно, царапаться и лягаться, но мне его не одолеть. Ты — другое дело. Поэтому он никогда тебя не бил, только в тот раз, когда ты впервые вышла на работу и тот паренек проводил тебя до дому. А ведь я еще меньше, чем он, я как специально создана, чтобы он надо мной измывался. Разве мать хоть раз вступилась? Только сейчас, когда уже ничего не изменишь, у нее развязался язык, потому что она чувствует, что мы вот-вот сбежим. Она виновата не меньше, чем он. Она рослая, у нее хватило бы сил, чтобы его отдубасить, но она дала себя запугать. Он думает, что и меня запугал, но тут он дал маху. Как бы мне хотелось увидеть его рожу, когда я через неделю уведомлю его по почте о своем замужестве! А знаешь, чем я закончу письмо? — Она воинственно сверкнула глазами. — Я уже давно все продумала. К сообщению о свадьбе я припишу: «Если хочешь, можешь через семь месяцев заглянуть на крестины».

— Ах, Филис! — Сара медленно, в несколько этапов опустила на грудь голову.

— Слышишь? — Филис схватила ее за руку. — Уходит! Сейчас проводит священника, а на обратном пути будет издеваться над влюбленными парочками. Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь из парней засунул его головой в угольную кучу!

Сара приложила палец к губам и уставилась прямо перед собой. Потом, вскочив на ноги, спросила: