Виноградник Ярраби - Иден Дороти. Страница 68

В колонии происходили перемены. По слухам, английское правительство не собиралось более отправлять ссыльных в страну, которую оно все еще именовало Ботани-бэй. Значит, источник дешевой рабочей силы исчезает. Гилберт был слишком честен, чтобы скрывать ужас, охватывавший его при одной мысли об этом. Он считал себя одним из самых лучших работодателей, которых когда-либо имели ссыльные. За годы, прожитые в Ярраби, он помог многим людям начать жить заново. Он их хорошо кормил и одевал, следил за тем, чтобы они посещали церковь, и редко пускал в ход плеть. Он пытался также отучить их от привычки пить ром. Что ж, в этом отношении самая большая его победа — юный Джемми Макдугал. Правда, парнишка еще слишком молод, чтобы успеть приобрести дурные привычки.

Юджиния между тем вовсе не пыталась скрыть чувство облегчения, которое она испытывала.

— Я так рада! Теперь мы сможем иметь в поместье порядочных, честных людей и спокойно спать по ночам, чувствуя себя в безопасности.

Гилберт удивленно поднял брови:

— А с каких это пор вы не чувствуете себя по ночам в безопасности?

— Должна признаться, я всегда нервничала. Во мне постоянно страх боролся с чувством жалости. У некоторых здешних людей вид был совершенно отчаявшийся.

— Вам так казалось только потому, что они не подстригались аккуратно и не брились. Примитесь-ка за их бороды и прически и сразу же убедитесь, что они такие же ручные на вид, как и все остальные.

— На вид — может быть, но не всегда по своей суете. Вы знаете, что они способны убивать, красть, нападать на людей.

— Только не наши, не те, что работают в Ярраби.

— Возможно, но даже сидя в церкви, я всегда спиной ощущаю, как их глаза, полные ненависти, словно иголками колют меня. Иногда я спрашиваю себя, не лежат ли они в засаде, ожидая, когда наш экипаж двинется в обратный путь.

— Ну и где они, по-вашему, могли бы засечь на совершенно плоской равнине — ведь там нет даже кустика терновника, за которым можно укрыться! У вас воображение разыгралось, Юджиния. Вам давным-давно надо было сказать мне об этом, — добавил он.

— А вы в ответ на это попросту сказали бы, что у меня воображение разыгралось, — вот как вы только что заявили.

— Я думаю, вы до сих пор не забыли ту ночь в гостинице. Мне надо бы это учитывать. Но ведь все было так давно! Ну что ж, у нас только три человека, приговоренных к длительным срокам, а остальным до истечения срока наказания осталось года четыре. Думаю, виноградник уже начнет приносить достаточный доход, чтобы я мог позволить себе установить высокую заработную плату рабочим. Судя по тому, как наливаются гроздья, урожай в этом году будет рекордным. Впрочем, еще остается время, чтобы град, какие-нибудь болезни или саранча успели наделать бед.

— У вас это прозвучало совсем по-библейски.

Глаза Гилберта загорелись ярким, почти фанатичным огнем.

— Ну что ж, Библия говорит об этом. Вино делали и тогда, когда Христос присутствовал на Тайной Вечере, и на много веков раньше.

— И напивались допьяна.

— Облегчали душу от забот.

— Это всего лишь предлог. Какие, к примеру, заботы у миссис Эшбертон?

— Быть может, страх смерти.

— Но то, как она себя ведет, приближает ее смерть.

Гилберт нетерпеливо возразил:

— Не будьте такой рационалистичной! И не вздумайте сказать это старой даме. Пусть получает удовольствие от тех лет, что ей еще остались.

— Если урожай окажется очень хорошим, вы, вероятно, сможете вернуть деньги, которые взяли у нее взаймы, не так ли? Быть в долгу, по-моему, крайне унизительно.

— Миссис Эшбертон смотрит на это иначе, моя дорогая. Она считает, что сама в долгу перед нами. Что значат деньги и гостеприимство между друзьями? Неужели нам надо из-за этого пускаться в споры?

Погода по-прежнему стояла отличная. Виноград свисал тугими зелеными гроздьями, дожидаясь, когда долгие теплые дни наполнят ягоды соком и окрасят их золотистым цветом спелости. В предвидении рекордного урожая Гилберт намеревался нанять как можно больше дополнительных сборщиков. Однако и на этот раз его как будто преследовало несчастье. Совершенно неожиданно катастрофически упала цена на шерсть.

На Корнхилле в Лондонском Сити, где продолжительность торгов по традиции определялась с помощью зажженной свечи — когда свеча укорачивалась на один дюйм, торги прекращались, — почти никто не набавлял цену и шерсть, главное богатство колонии, шла по смехотворно низкой цене.

Это бедствие потрясло весь мир, сказавшись, естественно, в первую очередь на Австралии, ее громадных овечьих пастбищах и запряженных волами дрогах с шерстью — грузом, вдруг оказавшимся никому не нужным. Тысячи окрыленных надеждой поселенцев столкнулись лицом к лицу с угрозой разорения. Банки начали лопаться, овец продавали по шесть пенсов за голову, фермеры в отчаянной панике отказывались от своих стад и перебирались в города. Было ясно, что, если дела пойдут так и дальше, мало у кого останется чем заплатить за кружку пива, не говоря уже о бутылке вина.

Гилберта осаждали мужчины с изможденными лицами, умолявшие дать им работу. Он понимал, что это только начало. Если спад продлится, колония обанкротится. Он-то мог подождать со своим вином и продать его, когда положение на рынке улучшится. В этом отношении он мог считать себя счастливчиком; в отличие от скота, вино не требовало расходов на свое содержание, а качество его от продолжительного хранения только улучшалось.

Но, как всегда, он страдал от недостатка наличных денег. Содержание такого дома, как Ярраби, обходилось недешево. У них было слишком много слуг, которых надо кормить, выплачивая, конечно, и жалованье. Он не намерен допустить, чтобы его жена и дети ходили одетые кое-как, и вообще страшно не хотел перейти к более скромному образу жизни.

К счастью, Гилберт все еще располагал дешевой рабочей силой из числа ссыльных и, кроме того, мог опереться на постоянную гостью Ярраби — миссис Эшбертон. Он питал искреннюю привязанность к любящей выпить старой даме. Сколько вечеров они провели вместе за бутылкой бургундского или кларета, разговаривая, пока Юджиния играла на рояле или вышивала. Ирония судьбы заключалась в том, что миссис Эшбертон, наслушавшаяся его воспоминаний, знала его лучше, чем собственная жена. Было в жизни Гилберта множество таких вещей, о которых он не мог или не хотел рассказать такой тонко чувствующей и брезгливой женщине, как Юджиния. Это было бы неуместно.

А миссис Эшбертон была человеком с открытой душой и обладала склонностью к несколько фривольному юмору, что особенно проявлялось, когда вино затуманивало последние еще остававшиеся у нее представления о приличиях. Мир мужчины не составлял для нее тайны. Гилберт как-то раз пообещал в знак глубочайшей к ней благодарности воздвигнуть на ее могиле великолепный памятник, и она не только не была шокирована, но покатывалась со смеху, по достоинству оценивая обещание.

Было вполне естественно, что, когда катастрофический экономический спад коснулся и Гилберта, она снова пришла ему на помощь.

— Не говорите ничего, — приказала она, когда он попытался выразить свою благодарность. — Все равно ведь я оставлю свое состояние вам и Юджинии. Просто вы получаете часть авансом, и я рада тому, что могу при этом присутствовать. Ведь когда я окажусь под тем великолепным памятником, то уже ничего больше не увижу, не так ли? — Ее мутные глаза увлажнились. — Но обязательно скройте это от Юджинии. Она гордое создание, редкостно деликатное для столь грубой страны, и вы должны ее подбадривать.

Старая дама, выпив, становилась немного сентиментальной. Гилберт, полностью разделявший ее чувства, потрепал ее по руке:

— Да, я и так это делаю.

— Вот и продолжайте в том же духе. Слышите?!

Несмотря на экономический кризис и всеобщий пессимизм, сбор винограда в этом году проходил весело. Целую неделю с виноградника доносилось пение, там и танцевали; люди вели себя совершенно раскованно. Каждого работника хорошо кормили, каждому хорошо платили. Многие вдоволь напились молодого вина и, опьяненные, позабыли о ждущих впереди невзгодах. Чаны, самым тщательным образом выдраенные Джемми Макдугалом, который страшно гордился доверием со стороны хозяина, были полны пузырящимся бродящим вином. То, чего не сможет поглотить сильно сократившийся рынок, будет оставлено в бочках или разлито по бутылкам и уложено на специальные полки. Впервые винные погреба были заполнены до отказа. Подобная картина представлялась Гилберту раньше только в мечтах. Это было его богатство. Он испытывал едва ли не радость оттого, что нет необходимости немедленно расставаться с этим изобилием. Он будет радоваться, поглядывая на свои сокровища всякий раз, когда надо будет через определенные промежутки времени поворачивать бутылки и делать записи в инвентарных книгах.