Несбывшаяся любовь императора - Арсеньева Елена. Страница 16

Наталья Васильевна была не тщеславна, а все же и ей захотелось показать, что она не чужда придворных тайн.

– Мари Трубецкая? – спросила небрежно. – Ходят слухи, она в фаворитках цесаревича… Или это секрет?

– При дворе – секрет Полишинеля, – равнодушно отозвался Скорский. – Как и то, что эта дама – редкостная шлюха. Однако я не предполагал, что о таких высоких материях беседуют теперь в керосинных лавках.

– В керосинных лавках? – тупо переспросила Наталья Васильевна. – Почему?

– Ну ведь ваш муж торгует керосином? – скучающим тоном спросил Скорский, однако, увидев, как гневно вспыхнули ее глаза, засмеялся: – Бросьте, не обижайтесь, я вас нарочно пытаюсь разозлить. Я знаю, что ваш супруг – знаменитый промышленник Шумилов, и он чуть ли не единственный из приглашенных нетитулованная персона. Однако интересные же нравы у купеческих жен! Это теперь среди вашей сестры мода такая – становиться раком перед первым встречным?

– О-о… – Наталья Васильевна задохнулась от возмущения. – Вы мерзкий наглец!

– Это так, – шутовски раскланялся он, – я этого ни от кого не скрываю. Я – Мари Трубецкая в мужском обличье. Есть только один человек в свете, мне подобный. Наш знаменитый пиит. Слышали, наверное? Сашка Пушкин. Теперь он женился и притих, а ведь неутомимый был гуляка. Оба мы были готовы отодрать все, что окажется поблизости и носит юбку. Причем оба великолепно умели скрывать свое истинное лицо. Он пишет чувствительные, а порой даже весьма умственные стишки. Я… Я бросаю томные взгляды на некую прекрасную даму и веду себя так, что она может подумать, будто я в нее влюблен.

– О, я знаю! – возбужденно взвизгнула Наталья Васильевна. – Это го…

Она чуть не брякнула: «Это государыня!», да снова спохватилась, что может ступить на край смертельно опасной пропасти, и быстренько вывернулась: – Это госпожа, которая собиралась уехать, но вы смогли ее остановить.

– Да вы востры и приметливы, – поднял брови Скорский. – В самом деле… И это очень удивительно. Я знавал женщин вашего круга – они сущие клуши как внешне, так и умственно. А вы смелы, распутны, чертовски красивы, умеете не только глазеть по сторонам, но и видеть… А ну, говорите, как вы сюда попали! Даже все деньги вашего мужа не могли бы помочь ему заполучить именное приглашение на этот весьма приватный бал. Может быть, у вас есть любовник в придворных кругах? И я невзначай только что наставил рога какому-нибудь вельможе? Говорите, ну!

– Скажу, – кивнула Наталья Васильевна. – Но сначала вы скажите, как вам удалось остановить госу… ту госпожу.

– Честный обмен, – согласился Скорский. – Так и быть, слушайте. Я сказал, что мне доподлинно известно, кто так опасно пошутил в адрес графини Анны Владимировны.

– А вам в самом деле известно? – ахнула Наталья Васильевна.

– Да, разумеется. Сей господин довольно болтлив, однако знает, кому болтать. Кто-то разнесет новости, как сорока, кто-то промолчит… Этот человек осведомлен о том, что я друзей не выдаю, а потому поведал мне свои намерения, прежде чем их осуществить. Это Сережка Трубецкой. Вообще это совершенно ненормальное семейство, поверьте. Мари… ну, о Мари мы уже говорили. Сережка повесничает, распутничает… кстати, вот растет мне достойная смена! Он умудрился обрюхатить Катрин Мусину-Пушкину, на которую весьма благосклонно поглядывал сам… – Скорский многозначительно повел глазами. – Единственный приличный человек в этой семье – не с моей точки зрения, а во взглядах большинства, – уточнил он, – Саша, Александр Трубецкой. Это мой лучший друг. Мы с ним… как бы это поизящней выразиться… соперничаем за благосклонные взоры той дамы, о которой шла речь. Сашка невероятно красив, особенно глаза у него прекрасны. Черные, мягкие, бархатные… Чарующие глаза. За эти глаза он прозван Бархатом. Зато я вальсирую лучше, чем он. Поэтому иногда взоры той дамы благосклонно обращены на Бархата, а иногда – на Секрета. Секретом зовут в том кругу меня.

– Я бы и так догадалась, – небрежно сказала Наталья Васильевна. – Вам это прозвище очень подходит. Ведь совершенно невозможно понять, что вы чувствуете, что у вас на уме… Не скажешь, когда вы лжете, когда говорите правду.

– Вот именно, – кивнул Скорский. – Да ведь таков свет. Здесь иначе не проживешь.

– И все же я не пойму, почему так быстро успокоилась та дама? – недоумевающе продолжала Наталья Васильевна. – Вы сказали, что пошутил с графиней Бобринской Сергей Трубецкой… И что?

– Да, я это именно и сказал, а еще добавил, что это ужасное безобразие, что мерзавца нужно наказать построже, и вообще, следует допытаться, кто подал ему эту отвратительную мысль, уж не старший ли братец, не Александр ли? Потом я сказал, что буду счастлив, если гонения коснутся не только Сергея, но и Александра, поскольку мне невыносимо, что некая дама слишком часто и благосклонно на него поглядывает.

– Да вы законченный подлец! – ахнула Наталья Васильевна. – Говорите, Трубецкой – ваш друг, а сами доносите на его брата! Но ведь он доверялся вам, уверенный, что вы промолчите!

– Да ведь это был наилучший способ отвратить от Сергея даже подобие дознавательства и наказания, неужели вы не понимаете? – расхохотался Скорский. – Теперь та дама убеждена, что я страшно ревную ее к Александру Трубецкому… У нее резко улучшилось настроение, и, чтобы я подольше пребывал в состоянии Отелло, она не только сама не предпримет ничего против Сережки, но и мужа уговорит быть снисходительным. О графине Бобринской я просто даже не упоминаю – она мгновенно учует, куда ветер дует, и слова молвить не посмеет против, не то что требовать каких-то карательных мер против охальника.

– Да, вы в самом деле подлец! – пробормотала Наталья Васильевна, на сей раз с трудом скрывая восхищение. Сама интриганка до мозга костей, она чуяла себе подобных за версту. Скорский был создан для нее во всех отношениях, а может, это она была для него создана – пока еще ей было непонятно. Зато Наталья Васильевна понимала одно – она хочет быть с этим человеком!

– Должен вас предупредить, сударыня, – с небрежной улыбкой промолвил Скорский, – я терпеть не могу нежностей, однако любое оскорбление от женщины, любое гневное сверкание ее очей вызывают у меня приступы вожделения и желания ею немедленно овладеть. Поэтому, если вы не хотите, чтобы я немедленно задрал вам юбку вдругорядь в этом опасном месте, где нас может застигнуть каждый-всякий, умоляю, попридержите язычок. Говорю ради вашего же блага, потому что моей репутации уже ничего не повредит. Просто невозможно испортить то, что давно и непоправимо испорчено. Однако мы несколько отвлеклись от нашего уговора. Я свою часть выполнил – открыл вам, как мне удалось утихомирить некую даму. Теперь открывайте вы свою тайну. Как вы попали сюда? Кто вам протежирует? И нет ли у вас любовника среди гостей? Говорят, Володька Черкасский сделался вдруг необычайно свободен в средствах и швыряется деньгами направо и налево. Он-то уверяет, что ему повезло за карточным столом, однако я знаю, что он не отличит джокера от туза и просто не способен выиграть даже грош. Уж не с вашей ли легкой руки, вернее, не с кошелька ли вашего супруга он вдруг разбогател?

– Нет, вы положительно законченный негодяй! – воскликнула Наталья Васильевна, смеясь в душе, но внешне пытаясь выглядеть возмущенной. – Негодяй, подлец, мерзвец!

– Довольно хитро вы пытаетесь увильнуть от ответа на мой вопрос, – зевнул Скорский. – Решили заодно подвигнуть меня на новые плотские подвиги? Ничего не выйдет, сударыня, я не выношу, когда меня пытаются обвести вокруг пальца. Прощайте, очаровательная и развратная купчиха. Ступайте в вашу керосинную лавку. А я отправлюсь к моей прекрасной даме. – И он исчез за поворотом аллеи, ну а Наталье Васильевне ничего не оставалось, как вернуться в залу.

Когда она вошла, Скорский уже вальсировал с императрицей, и Наталья Васильевна прикусила губу от ревности. Этот невысокий загадочный распутник с непроницаемым лицом похитил ее душу… Бог, нет, дьявол ведает, как ему это удалось, однако это случилось, и Наталья Васильевна ничего так не желала, как снова совокупиться с ним.