Коронованная распутница - Арсеньева Елена. Страница 28

Кто? Но откуда знать Катерине? Она ни щей, ни тем паче окрошки, гадости этой прокислой, в рот никогда не возьмет. Так что… Откуда ей знать?

Когда она спрашивала Анну, та лишь плечами пожимала. И глаза у нее при этом были чистой, незамутненной, невинной голубизны.

Вообще-то, если пораскинуть умом, Машка Кантемирова тоже не могла принять образ змеи в том сне. Что толку, что она еще долго таскалась за войском? Порожняя, никому не нужная… Вроде бы Петруша какое-то время одаривал ее своими милостями, а все же Машка сделалась не более чем одной из многочисленных шлюх, которые пользовались недолгим расположением государя.

Была – единственная, стала – одна из многих. Ее теперь Катерине бояться не стоит. Поверженный враг – уже не враг.

Катерина вспоминала, как все складывалось дальше. Радостное известие пришло из армии. Генерал Матюшкин захватил Баку! Петр и Катерина были тогда на машкераде во дворце Меншикова (именно там, в этом роскошном доме, устраивались все самые пышные празднества, с которыми терпеть не могли возиться ни Петр, ни Катерина). Катерина была в наряде венецианской дамы, Петр переоделся католическим кардиналом. Удалившись, чтобы прочесть документ, который ему привез посыльный прямо из Персии, он сорвал с себя красный кардинальский наряд, надел свою темно-зеленую с красным военную форму Преображенского полка и воротился к гостям, лучась торжеством, однако гордо молчал, представив возможность Алексашке объявить всем о победе.

Катерина поднесла ему полный кубок победителя. Петр осушил его. Вокруг царя все пили во славу русской армии, даже часовые были пьяны. Кто-то потом нарочно подсчитал – после окончания пира осталась тысяча пустых бутылок! Наконец Катерина уговорила Петра ударить в барабан и возвестить окончание веселья. Но вместо того чтобы ехать домой, он вышел в сады Меншикова, и праздник продолжился: опять потекла рекой водка, начались танцы.

Именно в эти дни Петр принял важное решение, которое имело прямое касательство к Катерине. Так как он не надеялся больше на рождение сына, то хотел оказать высшую почесть своей любимой подруге, которая разделила с ним тяжесть Прутского похода и спасла армию своим умом и щедростью. Был опубликован манифест, по которому Петр установил для себя право распоряжаться троном по своему усмотрению. А затем, 15 ноября 1723 года, был написан еще один манифест: «В войнах и наших трудах наша любезнейшая супруга, государыня императрица Екатерина, великою помощницею была, и не точию в сем, но и во многих воинских действиях, отложа немочь женскую, волею с нами присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с Турки, почитай отчаянном времени как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей нашей армии и от них, несомненно, всему государству…»

За всю историю России единственная женщина была коронована: Мария Мнишек в 1606 году. Но ее муж, Димитрий Самозванец, был убит спустя восемь дней, она же схвачена, сослана, потом бежала и в конце концов умерла в темнице.

Ну что ж, на сей раз для новой императрицы все должно было сложиться куда счастливей. Всегда бережливый и даже скуповатый, Петр на сей раз не считал денег. Костюмы и экипажи были заказаны в Париже. Корона, изготовленная русским ювелиром в Санкт-Петербурге, превосходила по богатству все, которые существовали ранее. Она была украшена бриллиантами и жемчугом, увенчана огромным рубином, а стоило это творение полтора миллиона рублей.

Когда Екатерина показала Петру пышные торжественные одежды, в которые он должен был облачиться для церемонии, он застеснялся этого великолепия. Одежда была лазоревого цвета, вышитая серебром, с серебряным поясом, серебряные стрелки украшали темно-красные чулки.

Пока император примерял это необычное одеяние, серебряные блестки отлетели от ткани и упали на пол.

– Смотри, Катенька, – сказал он, вздохнув. – Надо поднять их, это почти что жалованье одного моего гренадера.

В конце марта весь двор приехал из Санкт-Петербурга в Москву, и 7 мая 1724 года Катерина в позолоченной карете, украшенной императорской короной, направилась к Архангельскому собору в Кремле. Император лично командовал ротой охраны, которая была специально набрана, чтобы возглавлять кортеж. Над городом звонили колокола, артиллерийские залпы приветствовали проходящую процессию; удары литавр и звуки труб подхватывали приветственные возгласы толпы. Двенадцать пажей в парчовых рубашках, зеленых бархатных курточках, белых париках и головных уборах с белым плюмажем сопровождали Катерину. Четверо придворных самого высокого звания поддерживали ее мантию с бриллиантовыми застежками, помогая выйти из кареты.

Сейчас никто не решился бы сказать, что ее наряды покупали на толкучке. Катерина была одета в расшитое золотом пурпурное платье со шлейфом в испанском стиле. Представители всех областей страны заполнили храм, внутри которого возвышались два трона под балдахином из темно-красного бархата. Архиепископ Новгородский совершал богослужение. Петр поднял тяжелую корону и возложил ее на голову своей царственной супруги, встав перед ней на колени. Она заплакала и, когда он поднялся, хотела пасть пред ним ниц. Петр поднял ее и протянул ей державу, символ государственной власти, а себе оставил скипетр.

Так она стала императрицей. Так муж доказал ей свою любовь.

А она…

А она сейчас больше всего хотела, чтобы Виллим Монс никогда не попадался ей на глаза!

Погрузившись в свои мысли, Катерина чуть не слетела с сиденья, так резко остановилась карета.

– Что ж ты делаешь, мил-человек?! – плаксиво, обиженно закричал кучер. – Кто ж тебя так учил, чтоб лошадям в морду факел тыкать? Неужто тятька с мамкой? Что ж они за люди такие были?!

– Ты моих тятьку с мамкой не трожь, – басовито отозвался молодой задиристый голос. – Сам виноват – куда прешь? Не видишь – царский дворец, а ты со свиным рылом, не останавливаясь, в ворота ломишься!

– Сам ты со свиным рылом! – сильно обиделся кучер. – А мы графьев Румянцевых люди, вот и едем, значит, а везем мы…

– Ври, да не завирай! – перебил молодой. – Не видал разве ж я карету графскую? К тому же слышал, будто граф по делам отбыл в Москву. Так что не ври мне тут, а не то…

И послышалось угрожающее лязганье сабли, вынимаемой из ножен.

Кучер слабо охнул:

– Да провалиться мне на этом месте, да лопни моя утроба, коли вру! И карета графская, и сами мы ихние, и погляди, кого…

– Не стану я глядеть! – надсаживался солдат. – Поворачивай, а то…

– Угомонись, милок, – ласково посоветовала Катерина, выглядывая из окошка кареты. – Чистая правда – это карета графа Румянцева, вернее, графини, это – кучер его, ну а кто я, тебе подсказать?

– Матушка-царица! – так и ахнул стражник, оказавшийся совсем молодым преображенцем, и как бы клюнул лбом вперед и вниз, словно пытался кинуться Катерине в ножки, да удержался, вспомнив строжайшее запрещение императора, который изо всех сил пытался хотя бы в армии искоренить эту «ветхозаветную старомосковскую дурь» – непременно биться лбом об пол в знак почтения. – Да вы ли это?! Мы ж тут с ног сбились, уж и руки опустили, и головы у нас кругом пошли?

– Это отчего же с вами такое приключилось? – невольно прыснула Катерина. – И кто это – вы?

– Да мы все во главе с государем императором, – пояснил преображенец, размахивая факелом так, что с него летели искры, пугая лошадей. – Как стало известно про ворюгу Монса, так мы все и…

– Что? – так и ахнула Катерина. – Про кого стало известно?! С каких это пор моего камергера этак чихвостят бесчинно?!

– С нынешнего вечера, матушка, – простодушно признался гвардеец. – Уехал-то он вечером из дворца сущим гоголем, а привезли его в цепях, да не сюда, и не в дом его, а сразу в крепость. Государь воротился мрачнее тучи, а с ним господин Ушаков и фрейлина ваша, Анна Крамер. Господин начальник Тайной канцелярии очень обеспокоены, а госпожа Крамер вся в слезах.

– Слава Богу, Анхен…