Шах королеве. Пастушка королевского двора - Маурин Евгений Иванович. Страница 47
Отдавая все это время хозяйству и беседам с Лавальер, Беатриса ухитрялась находить свободную минутку для того, чтобы методично знакомиться с замком и парком, а также с его обитателями. Через каких-нибудь два дня юркая Перигор отлично знала в лицо всех высокопоставленных жителей Фонтенебло, всех фрейлин, камергеров и пажей. Знала она также, сколько ступенек ведет по такой-то лестнице, сколько шагов от такого-то угла до такого-то поворота в парке и чьи окна выходят туда-то или туда-то. Словом, Беатриса могла с завязанными глазами ориентироваться в любом месте замка и парка.
Однако никому из обитателей замка не приходило в голову, что эта юркая провинциалка проявляет свое любопытство так методически и по такому строгому плану. Впрочем, ее никто не считал способной на это. Конечно, появление нового лица в обиходе королевской подруги не могло не взволновать Генриетты и ее свиты. Но после самого короткого разговора о Беатрисой Перигор все фрейлины пришли к заключению, что «новенькая» – просто провинциальная глупышка, старающаяся представиться совсем взрослой, а на самом деле ровно ничего не смыслящая в жизни и житейских делах. Таким образом, вскоре кружок Генриетты и Олимпии де Суассон совершенно перестал интересоваться личностью Беатрисы де Перигор, а остальные фрейлины тоже не обращали на нее внимания, так как она, как неравная им по происхождению, не могла быть им товаркой.
Конечно, равнодушие могло бы очень быстро смениться самым напряженным и довольно злобным вниманием, если бы кому-нибудь пришлось заметить маленький ключик, с которым Беатриса никогда не расставалась и который держала отдельно от общей связки. Но этот ключик висел на цепочке и обычно таился в таком месте, которое пока еще оставалось совершенно недоступным кому бы то ни было. Таким образом, о существовании ключика не знал никто. А ведь это был ключик ни много ни мало, как от потайной двери в покои самого короля!
Этот ключик Людовик дал Беатрисе для того, чтобы в случае нужды она могла появиться у него незаметно для других. О том, что между Людовиком и Беатрисой Перигор существовала какая-нибудь особая короткость, хотя бы и самого невинного свойства, никто не должен был знать.
Но эта короткость обещала девушке полное осуществление ее надежд. И часто, неустанно хлопоча над приготовлениями к празднованию новоселья, которым король хотел ознаменовать переведение Луизы де Лавальер в отдельное помещение, она тайком дотрагивалась до этого ключика, словно до магического амулета.
Впрочем, слово «празднование» едва ли будет подходящим для определения этого дня. Правда, сначала король хотел устроить настоящее празднество с балом и парадным ужином, но Луиза всеми силами постаралась отговорить его от этого. «Пастушку» пугали и демонстративность такого открытого торжества, и ложность ее выступления в роли официальной хозяйки такого празднества. Поэтому было решено, что среди дня к Луизе зайдут более близкие подруги из числа фрейлин и кое-кто из придворных – Ренэ д'Арк, герцог д'Айен, маркиз Дарто или кто еще пожелает. Под вечер все гости разойдутся, и тогда явится король, который поужинает с Луизой и проведет с ней вечерок.
Таким образом, Беатрисе предстоял трудный день хлопот, которые усугублялись еще и неопределенностью ее положения. Она не могла быть своей в этом обществе маркизов и герцогинь, но не была и прислугой, с которой не следовало считаться. Нужен был громадный такт, чтобы найти подходящий тон и выдержать, так сказать, «среднюю линию поведения». Но Беатриса твердо верила, что все это – временное и что будущее должно вознаградить ее за все шероховатости настоящего. Под внешностью беззаботного легкомыслия и непринужденной веселости в девушке таились ясный ум и сильная воля, и то и другое помогли ей с успехом провести взятую на себя роль.
По виду прием у Луизы де Лавальер прошел гладко и приятно. Один за другим приходили гости, причем появление среди них графа де Гиша, отношения которого с Генриеттой Английской, побежденной соперницей Лавальер, ни для кого не были тайной, произвело некоторую сенсацию; все, словно сговорившись, делали одни и те же комплименты прекрасной хозяйке, хвалили изящество и уют помещения, восторгались чудными цветами, превратившим зал в благоуханный сад и, видимо, значительно разорившими королевские оранжереи, и высказывали некоторое удивление по поводу того, что все эти цветы представляли собой разные сорта и разновидности исключительно белых лилий.
Затем, сказав все, что полагалось, гости объединялись в небольшие кружки и группы; слышался смех; шутки и остроты, словно мячик, перелетали из уст в уста, кавалеры ухаживали за дамами и подавали им фрукты и сладости с роскошно убранных столов; дамы кокетничали, играли веерами и улыбками. Один за другим гости, исполнив все, что от их требовалось, удалялись, уступая место новоприбывшим, и казалось, что день протекает с точностью и плавностью отменно отрегулированного часового механизма.
И все-таки, когда дверь закрылась за последним гостем, Беатриса с невыразимым облегчением кинулась в кресло с громким «уфффф!», а когда вскоре вслед за этим пришел король, Луиза кинулась к нему с таким видом, словно она не царила только что в своем салоне над толпой льстивых гостей, а была предметом обид и глумлений.
– Что с тобою, дорогая моя? – С тревогой спросил Людовик, заботливо заглядывая в прекрасные глаза своей подруги. – Наверное, опять нашлась змея, которая…
– О, нет, нет, Луи! – воскликнула Луиза. – Я просто взволнована и тронута твоей бесконечной добротой и внимательностью! О, спасибо, спасибо за цветы, которые я так люблю! Но скажи, обожаемый мой повелитель, почему тебе вздумалось избрать на этот раз одни только белые лилии?
Король окинул Лавальер ласково-смеющимся взглядом и, отвечая на ее вопрос, обратился к стоявшей неподалеку Беатрисе:
– Ну-ка, мадемуазель, принесите из передней сверточек, который я оставил там!
Беата исчезла и вернулась с пакетом.
Король развернул его, достал чудесную лютню, богато инкрустированную золотом, серебром и перламутром, и сказал, показывая на нее:
– Вот мой подарок на новоселье, дорогая! Но, прежде чем я вручу его тебе, я хочу сначала в стихах и звуках ответить на твой вопрос, почему я избрал белые лилии для убранства твоих комнат!
Встав в удобную позу, Людовик провел пальцами по струнам и, аккомпанируя себе, запел изящную кантилену, только что сочиненную и положенную на музыку, по указанию короля, его придворными артистами:
Луиза, до слез тронутая этим грациозным стихотворением, безмолвно склонилась на плечо к царственному певцу, а он, нежно обняв свою кроткую подругу, мягко подвел ее к дивану и усадил, заняв излюбленную позу на подушке у ее ног.
Беатриса, стараясь не делать шума, стремглав вылетела из зала и кинулась в парк.
– Фу! – пробормотала она, очутившись в пустынной аллее, – мне нужна изрядная порция свежего воздуха, чтобы прогнать этот тепличный дурман слащавой пасторали! Какая идиллия! И кого только они обманывают? Себя? Но я отказываюсь понимать короля. Сам читал мне длинную проповедь о необходимости бороться с «далекими от житейского, возвышенными фантазиями чистых душ» и сам же своими идиллическими выходками еще более разжигает в Лавальер ее страсть к целомудренному ломанью! Скажите пожалуйста, какие пастушок с пастушкой! Ну да ладно! На то и существует девица Перигор, которая за одну маленькую прибавочку частицы «де» к своей фамилии устроит вам все, чего вы оба втайне желаете и к чему не умеете подойти просто и прямо. Ломайтесь, дети мои, Беатриса Перигор позаботится о вашем счастье!
37
Оставим мирт любовникам, никто не будет любить так, как я; для новых чувств нужна новая эмблема. Каждый связывает с надеждой слова обольщения и мольбы, но и без всякой надежды я счастлив, обожая невинность. Благородный цветок, сверкающая лилия, мастерское произведение природы, ты – грациозный и трогательный символ робкой, чистой души! Укрась самое красоту своей ослепительной свежестью; как атрибут целомудренной стыдливости, ты должен украшать ту, которую я люблю!