Матрос с Гибралтара - Дюрас Маргерит. Страница 47

Она широко, от души улыбнулась.

– Ты думаешь?

– Уверен. У всякого найдется, что рассказать другому, у каждого есть своя история, разве не так?

– Послушай, – как-то раздумчиво проговорила она, – ты ведь понимаешь, все может быть, правда? Я хочу сказать, вполне может случиться, что он окажется за углом следующей улицы, разве не так?

– Знаю, – ответил я, – и даже на яхте, представляешь, мы возвращаемся, а он уже тут как тут…

– Ты прав, – согласилась она, смеясь, но как-то через силу, – так всегда и бывает, когда ищешь кого-то.

– Да, знаю. Но надеюсь, что этот твой Гибралтарский матрос – человек тонкий и с пониманием.

Какое-то время мы шли молча.

– Странное дело, – заметила она, – я никогда не задаю себе вопроса, что буду делать, если наконец отыщу его.

– Так уж и никогда?

– Почти никогда.

– Что ж, всякому овощу свое время, – заметил я. Мы рассмеялись.

– Я просто неспособна, – пояснила она, – думать дальше того момента, когда снова его увижу. Того момента, когда он окажется вот здесь, рядом, совсем близко.

– Но ведь теперь, – заметил я, – действует срок давности. Так что ты разыскиваешь уже свободного человека, разве не так?

– Да, ты прав. Он будет уже не совсем тот, что прежде.

– Но ты по-прежнему ищешь его по портовым городам, где скрываются преступники.

Я засмеялся немного на манер Бруно, когда тот утверждал, будто она просто издевается над людьми. Она восприняла это вполне благодушно:

– Но ведь нельзя же искать повсюду, приходится выбирать.

Мы уже миновали торговую улицу и добрались до окраины города. Было видно, как он медленно сходил на нет, перерастая в кукурузные поля.

– Нет никакого смысла идти дальше, – заметил я, – надо бы все-таки вернуться назад.

Мы снова пересекли весь город, путь был не слишком долгим, нам хватило от силы минут двадцати, чтобы добраться до порта. Когда мы уже почти пришли, она спросила:

– А когда наступит твой черед говорить, что ты мне будешь рассказывать?

– Все, что пожелаешь услышать, – ответил я. – Буду болтать без умолку и не утаю от тебя ничего.

Мы дошли до порта. Матросы были не в восторге.

– Ну, ты даешь, – проворчал Лоран. – Интересно, зачем только ты составляешь эти дурацкие графики.

Однако на самом деле он вовсе не сердился.

– Я и сама не знаю зачем, – призналась она. – Должно быть, просто потому, что с ними все выглядит как-то более серьезно.

И ушла с Лораном, я видел, как они вместе вошли в бар. Время от времени у них возникала нужда поговорить между собой о чем-то таком, что меня совсем не касалось. Я ушел на палубу, поближе к лебедке, и растянулся на своем привычном месте. Было уже поздно, и в этой части палубы не оказалось ни души. Яхта почти тут же снялась с якоря. И медленно отошла от пристани, берег все удалялся и удалялся. Когда мы вышли за рейд, то вместо того, чтобы взять курс на юг, яхта круто развернулась на сто восемьдесят градусов – вместе со всем итальянским побережьем. За считанные минуты и я тоже, сам того не желая, резко развернулся вместе с яхтой – и неожиданно прямо передо мной вырос остров Эльба. Она ни словом не обмолвилась мне о своих планах. А поскольку я этого совсем не ждал, меня вдруг разобрал жуткий смех. Выходит, она только что отдала команду спикировать на север, к Сету, где поджидали ее Эпаминондас с этим Гибралтарским матросом. У меня возникло какое-то смутное ощущение, что она, должно быть, заранее предупредила об этом людей. Судно набирало скорость. Очертания Эльбы слева от меня заволакивались дымкой и уплывали назад, к югу, который мы теперь покидали. А яхта все набирала и набирала скорость. Казалось, теперь мы шли на предельной скорости, во всяком случае, так быстро мы не неслись еще ни разу с тех пор, как покинули Рокку. Она хотела наверстать время, которое потеряла, пока рассказывала мне историю своего Гибралтарского матроса. Море было безмятежно и фантастически прекрасно. Солнце уже село. Однако на сей раз я не успел полюбоваться, как будет опускаться ночь. Когда заснул, небо все еще было Достаточно светлым. Однако, судя по всему, мы до сих пор пребывали в итальянских водах.

Когда я проснулся, она сидела подле меня. Уже совсем стемнело.

– Я тоже поспала, – сказала она. Потом добавила:

– Ты не хочешь пойти поесть?

Должно быть, я спал долго и очень глубоко. На все это время я напрочь забыл о ее существовании. И вспомнил об этом внезапно, сразу же узнав ее по голосу. Мы едва видели друг друга. Я вскочил, обхватил ее руками и опрокинул прямо на палубу, рядом с собой. В этом резком, почти грубом движении, как порой бывает, когда неожиданно пробуждаешься от сна, должно быть, сжал ее слишком сильно. Я не очень-то соображал, что делал и как долго лежал так во тьме, держа ее в объятиях, крепко-крепко прижимая к себе.

– Что с нами происходит? – едва слышно прошептала она.

– Ничего.

И сразу выпустил ее из рук.

– Нет, что-то происходит.

– Да ничего такого с нами не происходит, – возразил я. – Просто я немного переспал.

Потом поднялся и повел ее в бар ужинать. После ночной тьмы свет ослеплял. Глаза у нее были расширенные, какие-то изумленные и даже, как мне показалось, немного больше, чем можно было бы ожидать. У меня возникло подозрение, что она уже поняла, что произошло. В баре оказались Лоран и еще один матрос, они уже кончили есть и просто сидели, болтали.

– При этакой скорости, – заметил другой матрос, – мы вмиг дойдем до Сета.

Лоран не поднялся с места. Она немного поговорила с ними довольно рассеянно. Об Эпаминондасе. Матрос, его звали Альбером, посоветовал ей нанять Эпаминондаса. Ни он, ни Лоран ни словом не обмолвились насчет его телеграммы. Эх, что говорить, заметил другой матрос, второго такого, как Эпаминондас, во всем мире не сыскать. Она не возражала, пообещала взять его на яхту и очень быстро прекратила разговор. Когда наши взгляды встречались, мы оба опускали глаза. Мы не могли разговаривать друг с другом. Это было так очевидно, что, по-моему, не укрылось даже от Лорана. И тот довольно поспешно покинул бар. Стоило ему выйти, как тут же появились еще двое матросов. Один из них включил радио. Передавали новости насчет восстановления Италии. Она вытащила из кармана брюк карандаш и написала на бумажной салфетке: «Приходи». Я рассмеялся. И едва слышно заметил, нет, не каждый же вечер, это уж чересчур. Она не засмеялась, не настаивала, просто пожелала спокойной ночи двоим матросам и вышла.

Я покинул бар почти тотчас же вслед за ней и отправился к себе в каюту. У меня не было сил даже лечь в постель. В зеркале я увидел какого-то незнакомца, который грыз свой носовой платок, пытаясь удержаться и не позвать ее. Она появилась почти тотчас же после меня.

– А почему нельзя каждый вечер? – спросила она.

Я не ответил.

– Что тут плохого? – не унималась она. – Какой тебе вред, если даже… – Она все же улыбнулась. – Ты станешь проводить со мной каждый вечер? Не все ли равно, я или какая другая женщина…

– Через пару дней, – пообещал я.

Пожалуй, больше всего остального я пока что все-таки любил просто смотреть на нее.

– Если бы я знала, – проговорила она, – я бы и тебе сказала, будто просто совершаю морское путешествие.

От этой мысли мы оба рассмеялись. Она уселась на край моей койки, подняв ноги и обхватив руками колени.

– История как история, – заявила она, – ничего особенного, должно быть, ты просто неправильно ее понял.

– Не в этом дело, – ответил я. – История-то и в самом деле обычная, даже, я бы сказал, вполне банальная.

Она улыбнулась немного насмешливо. Ей было не очень удобно сидеть на краю койки, босоножки свалились с ног и упали на пол.

– В чем же тогда дело?

– Вовсе не в этой истории. Просто все это очень утомительно.

Она опустила глаза и, как и я, уставилась на свои голые ступни. Так продолжалось довольно долго. Потом, совсем другим тоном, будто речь шла о каких-то обыденных вещах, снова задала мне вопрос: