Пленница былой любви - Махмуди Бетти. Страница 69

Сейчас он напоминал мне Резу, который не соглашался ни на какую работу ниже должности председателя фирмы.

– Есть столько вещей, которых ты не хочешь делать, а я должна! – произнесла я с нарастающим гневом. Ты – лентяй. Ты пользуешься ситуацией. Конечно, ты не сможешь найти работу, сидя дома. Тебе нужно выйти и осмотреться вокруг. Сама работа не упадет с неба. А сейчас убирайся и не возвращайся, пока не найдешь работу! Или ты найдешь работу, или… – слова эти вылетели прежде, чем я поняла, что говорю, – или я разведусь с тобой.

У него не было сомнения в серьезности этого ультиматума.

Муди поступил так, как я того требовала. И уже назавтра он позвонил из Детройта и сообщил, что нашел работу в клинике. Он должен был приступить к ней в ближайший понедельник после Пасхи.

«Почему, – думала я, – нужно было ждать так долго? Почему раньше я не настояла на своем?»

Конец недели перед Пасхой 1983 года был наполнен лихорадочной суетой. Мы должны были покинуть дом в Страстную пятницу, а Муди начинал работу в Детройте в понедельник. До среды мы не смогли найти квартиру. Это было напряженное время, но я чувствовала удовлетворение: по крайней мере, что-то делалось.

Один из клиентов канцелярии, где я работала, узнав о наших проблемах, предложил временное решение. Он сдал нам в аренду дом по принципу ежемесячного договора. Мы подписали необходимый документ по найму в полдень в Страстную пятницу и сразу же начали перевозить вещи.

В выходные дни Муди проявил энергию, помогая мне обставить дом. В воскресенье он, поцеловав меня на прощание, отправился в пятичасовое путешествие до Детройта. Этот поцелуй, впервые за несколько месяцев, пробудил во мне тень желания, что меня очень озадачило. Муди не слишком стремился к малопривлекательной тяжелой работе в клинике, однако я чувствовала, что ему уже лучше. Легкость, с которой он получил работу, несколько успокоила его уязвленное самолюбие. Зарплата была очень хорошей. Конечно, ее нельзя было сравнивать с прежними доходами, но все же она составляла почти девяносто тысяч долларов в год.

Вскоре мы оказались в ситуации, подобной той, какая была в начале нашего знакомства. На протяжении недели каждый из нас выполнял свои профессиональные обязанности, а в выходные мы встречались в Альпене или в Детройте.

Муди постепенно воспрянул духом.

– У нас все хорошо! – признался он во время одного из визитов.

Он всегда несказанно радовался при встречах с нами. Махтаб сразу же бросалась ему на шею, счастливая, что папа снова такой, как прежде.

Так прошли весна, лето и осень. Муди не очень любил Детройт, однако утверждал, что в большом городе встречает меньше фанатизма, и надеялся, что именно там его ждет будущее.

Что же касается меня, то я снова почувствовала себя свободной. На протяжении недели я была хозяйкой своей судьбы, а в конце недели – вновь влюбленной. Возможно, именно такой образ жизни нам был необходим для сохранения брака.

По крайней мере, на данном этапе я была довольна.

В марте 1984 года позвонили из Тегерана. Мужчина на ломаном английском языке с сильным акцентом представился Мохаммедом Али Ходжи, племянником Муди. Если знать их обычай заключать браки с родственниками, то этому можно было поверить. Мне казалось, что существуют сотни иранцев, которых Муди считал своими племянниками.

Я сообщила об этом Муди в Детройт, и в тот же вечер он позвонил в Тегеран. Муди сказал мне, что это звонил Маммаль, четвертый сын его сестры Амми Бозорг. Врачи в Тегеране обнаружили у Маммаля нарыв в желудке и сделали операцию, но Маммаль продолжал слабеть. Расстроенный, он полетел в Швейцарию на консультацию. Там врачи сказали, что операция выполнена плохо и нужно прооперировать повторно. Тогда он связался с дядей в Америке и спросил, где ему делать операцию.

– Я ничего ему не посоветовал. А что ты думаешь по этому поводу?

– Пригласи его сюда, – предложила я. – Мы поможем ему найти специалиста и больницу.

Муди понравилось это предложение.

– Но из Ирана очень трудно перевести деньги, – сказал он.

– Я думаю, что ты мог бы оплатить расходы. Мне кажется, в случае необходимости ты бы сделал это для моих родственников.

– Безусловно!

Все устроилось, и спустя несколько дней Маммаль находился уже в самолете на пути в Штаты. Он должен был прилететь в пятницу в начале апреля.

Я решила быть для племянника Муди милой хозяйкой дома. С удовольствием готовила иранский ужин, ожидая с детьми его приезда.

Однако с того самого момента, как Маммаль переступил порог нашего дома, я невзлюбила его. Он был невысокого роста, как большинство иранцев. Несмотря на это, а возможно как раз по этой причине, он держался высокомерно. Щетинистая борода и усы создавали впечатление неопрятности.

Его маленькие глубоко посаженные глазки смотрели мимо меня, точно я была пустым местом. Казалось, весь его облик говорил: «Кто ты такая? Я достойнее тебя!».

Я убедилась, что Маммаль плохо влияет на Муди. Слова Маммаля «Ты должен навестить нас в Тегеране. Все хотят увидеть тебя и Махтаб» вызвали во мне тревогу. Первый вечер мужчины провели в оживленной беседе по-персидски. Это было вполне понятно, ведь у них было столько тем для разговора, но я опасалась, что Муди может всерьез воспринять приглашение Маммаля. К тому же, разговаривая только по-персидски, они тем самым полностью игнорировали меня. Я знала, что английский Маммаля был вполне сносным.

Вскоре я начала считать часы до конца недели, мечтая о спокойном воскресном вечере, когда Муди и Маммаль уедут в Детройт. Однако в воскресенье Муди сказал:

– Пусть он побудет здесь с тобой, пока я не договорюсь об операции.

– Это исключено. Он твой племянник и твой гость, – ответила я.

Муди холодно обратил мое внимание на то, что он все-таки должен работать в клинике, а о Маммале нужно заботиться, тем более что он на диете.

Мне было жаль Маммаля, потому что где-то затерялся его багаж. Моя знакомая армянка Анна Куредьян, портниха по профессии, помогла мне купить для Маммаля несколько костюмов. Затем она подогнала их к его маленькой фигуре.

Маммаль принял одежду не поблагодарив, молча положил в своей комнате и продолжал ходить в грязной рубашке и джинсах.

Когда наконец нашелся его багаж, оказалось, что в нем есть подарки для нас, но нет никакой одежды, хотя Маммаль должен был провести в Америке несколько месяцев.

– Может быть, ты хочешь, чтобы я постирала тебе одежду? – спросила я.

– Нет, – беззаботно ответил он.

Невероятно, но казалось, что приехавший в следующий выходной Муди не чувствовал неприятного запаха, пока я не обратила его внимание на это.

– Маммаль, дай Бетти постирать твою одежду и прими душ, – предложил Муди.

Племянник неохотно послушался. Купание было редким событием в его жизни. Он рассматривал его скорее как неприятную обязанность, чем желание освежиться.

Маммаль был ленивым, требовательным и бессовестным гостем. Он пробыл у меня две недели, пока я не отвезла его в клинику Карсон Сити на операцию. Я провела там немного времени, затем навестила родителей, после чего вернулась в Альпену, вычеркивая Маммаля из своей жизни.

Муди сказал мне потом, что Маммаль был очень оскорблен этим. Оказывается, я должна была снова освободиться от работы, нанять на ночь няню для детей и проделать четырехчасовой путь в Карсон Сити, чтобы находиться в клинике во время операции.

Десять дней Маммаль пробыл в клинике, восстанавливаясь после операции. Затем Муди привез своего выздоравливающего племянника из Карсон Сити и снова оставил на мое попечение.

– Я не собираюсь заботиться о нем, – запротестовала я. – А если с ним что-нибудь случится? Ты – врач, вот ты и занимайся им.

Муди пропустил мимо ушей мои замечания и вернулся в Детройт.

Злясь на себя, что снова приняла роль послушной жены, я продолжала заботиться о Маммале, приготавливая для него пять диетических блюд ежедневно в соответствии с рекомендациями врача. Он так же откровенно не переносил моей кухни, как я не переносила готовить для него. Но у меня не было иного выхода. Я должна была вооружиться терпением и ждать, пока Маммаль поправится окончательно и вернется в Иран.