Девушки для утехи - де Кар Ги. Страница 4

Каждый раз Аньес отвечала:

– Ты зря беспокоишься обо мне. Просто я не могу легко дарить свою дружбу…

И все-таки она остановила свой выбор на Жорже, не затрудняя себя долгими размышлениями. И за это Элизабет наверняка упрекнула бы ее.

Второй вечер, проведенный в компании Жоржа, пролетел незаметно. Сидя в уютном погребке Сен-Жермен де Пре, они болтали о разных пустяках, но каждый из них уже осознавал, что необходим друг другу.

Приехав ранним утром домой, Аньес почувствовала себя счастливой. Она не испытывала ни малейшего желания искать себе оправдания. Случившееся казалось ей нормальным и само собой разумеющимся. Когда Жорж в первый раз обнял ее в машине, у нее закружилась голова, и волна сладостных чувств захлестнула ее. Очень скоро – она об этом уже догадывалась, не слишком боясь признаться себе в новом открытии – Вернье сделает ее своей. У нее не было мужества сопротивляться, но она и не хотела этого. Все принципы, которых она придерживалась годами, были нарушены ею в одну ночь.

Она поняла, что это судьба – быть рядом с Жоржем, который, однако, не говорил с ней о браке. Но самое странное заключалось в том, что она сама не придавала этому никакого значения, всецело отдавшись чувству. Вопреки прежним представлениям, она не видела теперь необходимости в том, чтобы узаконить их союз. Она думала только о той минуте, когда будет принадлежать Жоржу. Впрочем, он недвусмысленно намекнул ей, что желает ее, ничего не обещая взамен. Возможно, именно это больше всего привлекало Аньес. Когда она работала манекенщицей, мужчины столько раз обещали ей золотые горы, если она согласится стать их любовницей, что постепенно она начинала склоняться к мысли о случайной встрече с незнакомцем, который, не произнося пышных фраз, казался бы искренним. Жорж был похож на такого мужчину. Была ли это любовь? Она верила, не умея еще отличить истинное чувство от желания. У Аньес появилась безрассудная потребность быть с мужчиной.

Уже с половины седьмого он ожидал ее у входа в дом моделей. С почти детской гордостью она уселась с ним в американский автомобиль-кабриолет под удивленные и завистливые взгляды своих приятельниц по работе. По-видимому, только ее подруга Сюзанн находила это нормальным. С понимающей улыбкой она бросила ей в тот момент, когда машина тронулась с места:

– Желаю приятно провести вечер!

Могла ли Сюзанн после разговора, который состоялся между ними накануне, понять, что Аньес по-настоящему чувствует себя счастливой.

Под конец ужина в маленьком модном ресторанчике на острове Сен-Луи она призналась своему новому приятелю, считая это необходимым:

– Мне кажется, мы смогли бы узнать счастье вместе. Но я полагаю, Вы достаточно опытны, чтобы понять, что до этого дня я не принадлежала никому. Это, наверное, должно показаться смешным такому мужчине, как Вы?

– Напротив, это прекрасно. Вы будете только моей… с этого вечера!

– Вы хотите этого, Жорж?

– Может ли быть иначе?

Когда он провожал ее домой на рассвете, она уже не была прежней Аньес, она была женщиной… Счастливой женщиной.

В чем же все-таки заключается счастье женщины?

Аньес спрашивала себя в тишине перед алтарем, действительно ли она была виновата в том, что так легко поддалась искушению плоти? Разве каждая женщина не имеет права на это счастье, разве она не должна принимать его, когда оно приходит, пусть даже это и противоречит морали, в которой она воспитана? Сколько женщин, не осмелившись нарушить определенные законы общества, потом горько сожалели об этом в продолжение всего своего бесцветного существования. Нет, не стоит раскаиваться в том, что она подчинилась главному закону природы.

Вдруг Аньес подняла голову… Она заметила двух маленьких старушек-пансионерок из женского корпуса монастыря, которые зашли в хор через низкую дверь, расположенную позади главного алтаря. Одна держала в руке метелку из больших перьев и тряпку, другая с трудом тащила приставную лестницу.

Одну из них Аньес сразу узнала, потому что видела ее каждый раз, когда Элизабет приводила ее с собой в часовню.

Несмотря на свои семьдесят пять лет, женщина с усердием исполняла обязанности ризничей. Ее звали Фелиция. Вторая, помоложе, была, вероятно, случайной помощницей, которой Фелиция громким голосом давала указания. Это могло показаться неуместным возле светильника, который был постоянно зажжен у дарохранительницы. Но Фелиция не обращала внимания ни на светильник, ни на присутствие незнакомки в часовне. Да и с чего бы этим утром она изменила своим привычкам и сделалась молчаливей, чем обычно? Разве она была не у себя дома в этой часовне? Эти канделябры, эта вышитая скатерть, покрывающая алтарь, этот колокольчик для служения мессы, поставленный у основания третьей гранитной ступени, общинный стол, кафедра, бедно украшенная резьбой, суровые исповедальни – разве не стало все это для нее домашней обстановкой?! Ведь находила же она нормальным сказать своим кисловатым голосом помощнице:

– Особенно хорошо держите лестницу, мадам Эдокси, когда я буду вытирать младенца Иисуса! Мать-настоятельница сказала мне вчера, что это настоящий позор – позволить ему покрыться таким слоем пыли в руках Пресвятой Девы! Я ей ответила, что мне никогда не удавалось прилично почистить его без лестницы! Я его очень люблю, этого маленького Иисуса, но я не хотела бы сломать ногу из-за рвения к чистоте! Младенец Иисус тоже этого не выдержит!

Мадам Эдокси собрала все силы своих семидесяти лет и вцепилась в лестницу, по которой начала взбираться ее старшая подруга.

Глядя на этих двух старух, служительниц Божьего Дома, Аньес не могла не задать себе вопрос: испытали ли Фелиция и Эдокси в то время, когда были молодыми и красивыми, ту же слабость перед желанием? Узнали ли они радости любви? Какие секреты, какие драмы, может быть столь же мучительные, как та, которую теперь переживала Аньес, прятались за их почти что детской безмятежностью?

Не обращая больше внимания на старух, Аньес спросила себя с тревогой, каким чудом ей удастся освободиться от мутного прошлого, неотступно ее преследовавшего? Уже прошлое, очень нелегкое прошлое, в ее-то возрасте…

В одну ночь Жорж стал для нее всем. Проходили счастливые недели. Она жила только для него. Инстинкт плоти развивался в ней с такой неистовой силой и необузданностью, что она совершенно теряла голову. Изо дня в день она все больше отдавалась удовольствию, даже не задавая себе вопрос, кем был на самом деле тот, чьей любовницей она стала?

Значительная разница в возрасте (он был почти на двадцать лет старше ее) лишь придавала этому мужчине авторитет, который она не собиралась оспаривать.

С первых дней их связи он настоял на том, чтобы она оставила профессию манекенщицы, тактично, но твердо дав понять, что у него достаточно средств, чтобы удовлетворить ее нужды. Аньес пыталась протестовать:

– Жорж, любовь моя, я не хочу, чтобы ты содержал меня! Я должна продолжать зарабатывать себе на жизнь: ни за что на свете я не хотела бы быть обузой для тебя… Я люблю тебя!

– Я это знаю…

Он знал всегда все. Он все угадывал. Она чувствовала, что не способна спрятать от него что-либо, кроме, пожалуй, одного секрета: даже ему она никогда не говорила об Элизабет. Много раз она хотела рассказать ему о сестре, но всегда в последнюю секунду какая-то сила удерживала ее. Она сама не знала, почему у нее возникало ощущение, что в таком признании было что-то кощунственное. Жорж не исповедовал никакой религии, он не понял бы того величия духа, которое несла в себе смиренная жизнь маленькой служанки бедных. К тому же, он был слишком избалован успехом, чтобы суметь проникнуться сочувствием к обездоленным старикам.

Аньес сказала ему, что она сирота и у нее совсем нет родственников. Было похоже, что это доставило ему настоящее удовлетворение: значит, она будет полностью принадлежать ему.

Но Аньес, храня молчание, продолжала втайне регулярно приходить на авеню дю Мэн. И Элизабет, всегда заботящаяся о счастье и благополучии своей сестры, не могла не заметить: