Лунные грезы - Грегг Элизабет. Страница 62

Мужчина долго и пристально вглядывался в лицо застывшей перед ним девушки. Наконец из его глаз исчезла настороженная подозрительность, они потеплели, и он сказал:

– Десса!.. О Великий Боже, это действительно ты! Дорогая моя сестренка… Как же ты выросла, какой стала красавицей!

Он распахнул ей свои объятия, и она со сдавленным криком бросилась к нему на шею. Его худое мускулистое тело напряглось, а руки так крепко сжали ее, что ей трудно было дышать. От него пахло дымом костров, виски, табаком и кожей, и все же сквозь эти запахи Дессе удалось ощутить что-то неуловимое, до боли знакомое с детства.

– Боже мой, Десса, – бормотал Митчел, слегка покачивая ее в кольце своих рук, – я уже и не чаял увидеть тебя.

Родной голос, навевавший воспоминания об их далеком безоблачном прошлом, когда родители были живы и молоды, когда весь мир был у их ног, даря лишь радость и счастье, проникал прямо в сердце. Девушка не выдержала и, как когда-то в детстве, уткнувшись носом в его грудь, разрыдалась.

– Ну что ты, – ласково сказал он, – не надо плакать, моя маленькая Десси, не надо плакать…

Но она не могла остановиться. Слезы текли сами собой, смывая горечь тех лет, когда семья считала его погибшим, боль за то, что родители не могут разделить ее радость, и за то, что сделала с ним война.

Он ласково похлопал ее по спине, но не отпустил, а терпеливо ждал, пока она перестанет плакать. Если бы в это момент его видел кто-нибудь из банды, то не поверил бы своим глазам: непреклонный, не знающий пощады Янк, правящий железной рукой в своем маленьком царстве головорезов, стоит и с нежностью утешает свою рыдающую сестренку! Более того, если кому и случилось бы стать свидетелем этой вопиюще странной сцены, он никогда бы не решился рассказывать о ней, чтобы не прослыть лгуном или сумасшедшим.

А потом они сидели и говорили. По его просьбе Десса рассказала ему обо всем, что произошло после смерти их родителей, упомянув, разумеется, и о предательстве Клуни и Эндрю.

– Но ты, к счастью, жив, – закончила она, – и можешь теперь…

Ее перебил его горький смех; она с удивлением взглянула на него, но тоже рассмеялась.

– Я имею в виду, – пояснила Десса, – что если бы отец знал, что ты жив, он завещал бы все тебе. И теперь мы можем… Ох, Митчел, – спохватилась она, – я же переписала на этого мерзавца Эндрю половину нашего… то есть, твоего наследства! Не сердись, у меня не было выбора, иначе я вообще могла не получить ни цента. Но теперь ты можешь написать Клуни и заявить о своих правах. Господи, ну почему отец настолько не доверял мне? Я так любила его, а он считал, что я не в состоянии ни с чем справиться. Надо же было додуматься отдать все дело в руки Клуни и Дрюхарта!

– Не расстраивайся, сестренка, – вздохнул Митчел. – Поверь мне, теперь отец гордился бы тобой. Я знаю, что говорю. Ты блестяще со всем справилась, и я не вижу для себя смысла заявлять права на свою долю. Мне не нужны деньги отца и его предприятие. Что я буду с ним делать, если не могу открыто появиться даже в Виргинии, не говоря уж о Канзас-Сити? И никогда не смогу. По крайней мере, в этой стране… Быть может, позже я и смогу помочь тебе… откуда-нибудь издалека.

Он опасливо покосился на вход в шатер, давая понять, что не желает говорить о своих планах на будущее здесь и сейчас.

– Бен говорит, что сюда скоро проведут железную дорогу, – немного невпопад заявила Десса.

– Бен? – переспросил он с добродушной игривостью, свойственной когда-то Митчелу Фоллону, но почти утраченной изгоем Янком. – Кто такой этот Бен?

Девушка смутилась и покраснела.

– Он живет в Виргиния-Сити и работает на компанию по перевозке грузов. Он… он очень умный, добрый, красивый, сильный… Он может помочь нам продолжить дело отца, Митчел, поскольку отлично разбирается в бухгалтерии и весьма здраво рассуждает о том, как и где стоит ставить новые магазины и даже гостиницы. Я, по крайней мере, с ним совершенно согласна.

Митчел посмотрел на нее с затаенной грустью. Как бы он хотел, чтобы эта девочка познала то, от чего пришлось отказаться ему: любовь, верность, семью, радость родного очага… Сможет ли он когда-нибудь вернуть себе все это? Вряд ли. Путь, на который он встал когда-то, мог привести куда угодно, но только не к порогу теплого уютного дома, где ждет любящая жена и дети. Непременно найдется кто-то, кому придется не по нраву тихая гавань мятежного Янка, и тогда ему вспомнят все… Но пусть это никогда не коснется ее!

– Ого! У моей маленькой сестренки уже есть возлюбленный? – с шутливой строгостью погрозил пальцем он, и они дружно рассмеялись.

– Ты совсем не изменился, Митчел, – покачала головой Десса, и в самом деле чувствуя себя маленькой девочкой, над которой старший брат подтрунивает по поводу ее нового знакомого мальчика.

– Ты тоже, Десси, – ласково улыбнулся он, – я всегда чувствовал себя счастливым рядом с тобой.

– Ох, Митчел, милый, почему ты не вернулся тогда? Мы так тосковали по тебе!

В его глазах блеснула сталь, губы плотно сжались; снова вместо Митчела Фоллона перед ней сидел Янк.

– Я не мог вернуться в дом человека, который наживался на войне, – ледяным тоном отрезал он.

– Побойся Бога, Митчел, о чем ты говоришь? – ахнула Десса. – Ведь это же наш отец!

– А что ты знаешь о нем, кроме того, что он наш отец? Разве он любил нашу мать? Или нас? Нет, не сюсюкал с нами на детских праздниках, суя в руку страшно дорогие конфетки, а любил?

– Как ты можешь, Митчел? – со слезами в голосе воскликнула она. – Конечно, любил! Он бросил все, чтобы приехать сюда тебе на помощь и…

– И купил здесь магазин со складом, потому что ничего более подходящего рядом не оказалось. Открой глаза, Десса! Это наша бедная мать умолила его приехать сюда, у него же на уме всю жизнь были только деньги. Куда, по-твоему, делись во время войны «Блэк энд Компани», «Канзас Лимитед» и «Джонсонс Саплай»? Исчезли? Испарились? Ничего подобного, их разорил наш с тобой милый папочка, а их капиталы утекли в «Фоллон Энтерпрайз».

– Но Митчел, дорогой, – заколебалась Десса, – а как же завещание? Ведь там ясно написано, что ты, как его сын, наследуешь все, если объявишься, и…

– Вот именно, глупая, «если объявишься»! Когда он получил письмо Селии и узнал, что я в банде, он сразу понял, что я просто не могу объявиться, поскольку для меня это равносильно самоубийству, и преспокойно внес в завещание этот пункт. Более того, когда ему стало известно, что я жив, он, как человек умный и дальновидный, быстро сообразил: лишать меня наследства невыгодно. А вдруг случится чудо, я получу амнистию, явлюсь и потребую свою часть? И, по закону, получу? Что тогда? А вот что: скандал в благородном семействе Фоллонов, а на это он никогда бы не пошел.

Ты говоришь, он завещал мне все? Опять же уловка. Он не мог не знать, что я не возьму все, а честно поделюсь с тобой. Вот и выходит: и все формальности соблюдены, и никто не обижен. Уверен, в этом ему сильно помог Клуни. Та еще лиса! Ну ладно, вижу, я тебя не убедил. Хорошо, ответь мне на последний вопрос: если отец так уж нас любил, как он, после моей «смерти», мог отпустить тебя, свое единственное, обожаемое чадо, одну Бог знает куда и Бог знает зачем? Разве в твоем приезде сюда была тогда хоть какая-то необходимость или срочность?

Десса вдруг с ужасом поняла, что Митчел прав. Но никогда и ни перед кем, даже перед самой собой, она бы не признала, что ее отец, которого она так любила, был на самом деле черствым, бездушным, расчетливым эгоистом.

Бен вовремя заметил дозорного, который неосторожно вышел в полосу лунного света и прижался к стене ущелья, сливаясь с ее угольно-черной тенью. Красотку он оставил привязанной к деревцу еще полмили назад. Бесшумно, как летучая мышь, он скользнул вперед и снова замер в тени уступа, когда первый луч восходящего солнца блеснул на дуле винчестера очередного стража.

Так, перебегая от одного укрытия к другому, он уже настолько приблизился к лагерю, что чувствовал запах дыма костров, слышал детский плач и фырканье лошадей.