Сбежавшая невеста - Ходж Джейн. Страница 13

– Но, Дженни, – воскликнула Элизабет, – куда же ты пойдешь?

– Куда, кроме Фэвершемов? Уверена, генерал поддержит меня, ему не понравится такое проявление тирании со стороны дяди. Ну, в чем дело?

– Боюсь, дело серьезное. Фэвершемы в прошлую пятницу уехали в Лондон.

Вот это был удар! Дженнифер минуту помолчала, потом ее лицо просветлело.

– Значит ничего не остается, как последовать за ними. Да и впрямь, в Лондоне будет спокойнее, чем в пяти милях отсюда. Фэвершем-Холл – то место, куда дядя ринется искать меня первым делом.

– Но как ты поедешь в Лондон?

– Почтовой каретой, трусишка. Или ты думаешь, я слишком хороша для нее?

– Думаю, ты можешь все, Дженни, – сказала Элизабет с восхищением. – Но завтра уехать с почтовой каретой нельзя. Уже три недели, как она ходит только по вторникам и пятницам: зима.

У Дженнифер вытянулось лицо:

– Да, это препятствие. Но я смогу нанять коляску в Петворте. Сколько ты мне можешь одолжить, Лиззи? Я даже не спрашиваю, можешь ли ты мне одолжить сколько-нибудь.

– Нечего и спрашивать, дорогая, но, увы, боюсь, я на мели. На днях отец посылал меня с кучей поручений в Чичестер, и мои карманы совершенно пусты. Пригодятся тебе три гинеи?

Прикидывая, была ли эта необычная поездка за покупками просто несчастным совпадением или еще раз показывала умение дядюшки творить злые дела, Дженнифер сосчитала собственные капиталы, которые составили сумму еще меньшую.

– Бесполезно, – наконец сказала она. – Даже с твоими тремя гинеями, за которые от всего сердца благодарю, мне денег не хватит. Тут ничего не поделаешь. Придется всю дорогу ехать верхом. Ну-ну, не стоит падать духом, Лиззи, ты прекрасно знаешь, что мне всегда этого хотелось.

Элизабет выглядела испуганной от одной мысли о таком путешествии.

– Но, Дженни! Ты – молодая девица и поедешь в такую даль без сопровождения. Только подумай, какой скандал!

– Боюсь, мне уже поздно беспокоиться о скандалах. Но ты, тем не менее, права. Я не поеду в женском наряде. Помнишь Рождество, когда мы разыгрывали «Ирландскую вдову» Гаррика? Я играла миссис Брейдл, и мне пришлось наряжаться лейтенантом. Что ж, наряжусь еще раз. У меня до сих пор сохранился старый зеленый пиджак бедного Ричарда, который я тогда надевала, и его бриджи. Если накинуть поверх плащ и, – она задумчиво глянула на свое отражение в зеркале, – что-нибудь сделать с волосами, я прекрасно сойду за юного отпрыска, едущего в отпуск из Итона.

– Но что скажет генерал, когда ты появишься на Грейт-Питер-стрит в таком наряде?

Дженнифер скорчила гримасу.

– Дорогая, не смею даже думать об этом. Нечего заранее придумывать всякие страхи. Беги-ка за деньгами. А то даже дядюшкины пьяницы-политики соберутся домой. И ты должна помочь мне постричь волосы, прежде чем уйдешь совсем. Как удачно, что короткие волосы входят в моду. Я буду чудесно выглядеть, вот увидишь.

Это не помешало добросердечной Элизабет расплакаться, когда каштановые волосы разлетелись по полу.

– Ох, Дженни, я не вынесу, что ты уезжаешь! Я так тебя люблю. Гораздо больше, чем отца.

Дженнифер ласково улыбнулась.

– И ты доказала это, моя любовь. Но подумай, если я останусь, мне придется выйти замуж за Эдмунда, а мне представляется, это не по душе нам обеим.

Элизабет так жарко покраснела, что Дженнифер предпочла не продолжать, но поторопила Элизабет, чтобы та скрылась в своей комнате, пока не разошлись гости. Вся в слезах, Элизабет ушла, поцеловав напоследок Дженнифер. Опасаясь заснуть, Дженнифер не осмелилась лечь в постель. Она должна сбежать, как только в доме все затихнет, чтобы быть как можно дальше от дома, когда ее побег обнаружится и начнется погоня.

Чтобы чем-нибудь занять себя, она села и сочинила записку дяде. Чернила в чернильнице на ее письменном столе почти высохли за время ее отсутствия, так что записка получилась вынужденно краткой:

«Дядя, я скорее поставлю под угрозу свою жизнь, вылезая из окна, чем подчинюсь вашему отвратительному плану. Не ищите меня. Я не поеду обратно в Лаверсток. Поверьте и избавьте себя от неловкости справляться обо мне там. Поверьте также, что я постараюсь, чтобы меня не нашли».

На этом чернила кончились, и она даже не подписалась. Она надеялась, что эта записка не позволит заподозрить Элизабет. Она также надеялась, что дядя думает, будто у нее в кармане достаточно денег для найма коляски, которая доставила бы ее в Лондон прежде, чем у него появится возможность ее поймать. Ему, конечно, скажут, что Звездного нет на месте, но он наверняка подумает, что она доехала на нем только до какого-нибудь из соседних городков, где можно нанять коляску. Если повезет, он потеряет время, расспрашивая о ней там. Больше всего ей хотелось, чтобы он поверил ей и не стал искать ее в Лаверсток-Холле. Почему-то для нее была невыносима мысль о том, что он предстанет перед лордом Мэйнверингом и начнет требовать назад свою непослушную племянницу. Тут она поймала себя: а почему, собственно, она думает, что лорд Мэйнверинг заинтересуется ее исчезновением? Когда он услышит об этом, он просто пожмет плечами, убежденный в правильности своих первоначальных сомнений.

Слеза потекла по ее щеке. Но теперь не время отчаиваться. Она постаралась успокоиться и направилась к большой кладовке, где хранила ту часть вещей братьев, с которой не имела сил расстаться. Одевшись, она придирчиво оглядела себя в зеркале. Да, когда на плечах будет широкий, ниспадающий складками плащ, который придаст им столь необходимую ширину, все будет в порядке. Ей придется его по возможности не снимать. Хорошо, что сейчас зима.

Взрыв смеха, неожиданно донесшийся снизу, сказал ей о том, что дядюшкины гости наконец расходятся. Вдруг ей пришло в голову: а что если ему вздумается заглянуть к ней? С быстротой молнии она сунула в кладовку связанные простыни, пиджак, плащ и забралась в постель, укрывшись до подбородка. Он, конечно, не войдет к ней в спальню, но лучше обезопаситься.

Через несколько минут, когда от крыльца начали отъезжать экипажи, в дверь постучали.

– Кто там? – сонным голосом спросила она, задувая свечу.

– Это я, твоя тетя. Я зашла узнать, Дженни, не надо ли тебе чего-нибудь.

Уже не впервые Дженнифер пришлось признать, что дядя – противник достойный: в замке повернулся ключ.

В своем лиловом халате вошла тетя; ее свеча отбрасывала на стены искаженные тени. Тетя огляделась – ей, конечно, было поручено посмотреть, все ли на месте. Затем, подойдя к кровати, она положила холодную руку на лоб Дженнифер:

– Дженни, дорогая, не ругайся больше с дядей. Ты только теряешь время. Он всегда побеждает. Будь послушной завтра, тебе же будет лучше.

Боясь, как бы тетя не увидела, что на ней мужская рубашка, Дженнифер еще глубже забилась под одеяло, притворившись сонной и обиженной.

– Ладно, как хочешь, – тетя еще больше съежилась, отворачиваясь. – Я просто хотела облегчить тебе завтрашний день.

– Спасибо, тетя. Я знаю, что вы желаете мне добра.

Наконец она ушла, но Дженнифер заставила себя лежать тихо, широко открыв глаза и уставившись в темноту. Она пролежала так до тех пор, пока в старом доме не затих последний звук. Ей были знакомы все его шумы и скрипы; она услышала, как Сомс поднимается по задней лестнице, как под его тяжелыми шагами скрипнула третья сверху ступенька и как он самым последним из слуг ушел в свою комнату наверху. Она слышала, как по парадной лестнице поднялся к себе дядя, насвистывая «Джинни Саттон». Как это на него похоже, сердито подумала она, нисколько не считаться с другими. Он на минуту остановился у ее двери и осторожно проверил, заперта ли она. Затем Дженнифер услышала, как рядом с грохотом захлопнулась дверь его комнаты, – комнаты, которую она до сих пор считала комнатой отца. Она дождалась, пока раздастся знакомый ненавистный храп, и лишь тогда выскользнула из постели. Ей было нечем зажечь свечу, но, к счастью, в окно ярко светила луна. При ее свете Дженнифер завершила свои приготовления. Она кое-как повязала галстук и, пока раздраженно пыталась поправить узел, вспомнила, под какой смех и шутки делала это в последний раз. Сейчас нет времени на эти воспоминания. Она плотно закуталась в плащ, спустила в кошелек скудные гинеи, которые им с Элизабет удалось наскрести, затем наощупь пробралась к потайному ящику своего письменного стола. Повозившись со знакомым замочком, она выдвинула ящик и достала жемчужное ожерелье – единственное свое драгоценное украшение, которое дядя не обнаружил и не прибрал к рукам в ее отсутствие. В самом крайнем случае у нее будет средство поддержать себя. Затем затаив дыхание она подкралась к двери, повернула в замке ключ и тихонько открыла дверь.