Дорогой ценой - Вернер Эльза (Элизабет). Страница 51

– А что ответил Равен? – поспешно спросила графиня.

– Он объявил все напечатанное ложью – к этому принудило его чувство самосохранения, но об опровержениях пока ничего не слышно. Если ему не удастся выяснить все дело и очиститься от подозрений, его роль будет сыграна.

– Бедная Матильда! – воскликнула графиня. – Не повременить ли с этими сообщениями? Не промолчать ли пока?

– Невозможно! Она завтра же все узнает из газет. Ей надо сказать все.

Решив, что от оперы сегодня придется отказаться, муж и жена вместе прошли в гостиную. Бледная, как смерть, вернулась Габриэль в свою комнату. Она ни минуты не обманывалась относительно значения того, что сейчас услышала. Она знала, что Равен мог справиться с любым ударом судьбы, кроме одного, имя которому – позор и унижение, а именно это обрушилось теперь на его голову.

Пока графиня Зельтенек передавала баронессе тяжелое известие, Габриэль с лихорадочной поспешностью набросала несколько строк. На адресе стояло имя асессора Винтерфельда; письмо заключало в себе извещение о ее приезде и просьбу навестить ее завтра в доме графини Зельтенек.

На следующий день, в назначенный час, Георг уже стоял в гостиной графини. Через несколько минут появилась Габриэль, и Георг бросился к ней в порыве бурной радости.

– Габриэль, дорогая моя Габриэль, наконец-то мы увиделись!

В своей радости он не заметил, что молодая девушка не ответила на его рукопожатие, что ее рука неподвижно лежала в его ладони, а на его нежное приветствие она ответила только слабой, грустной улыбкой.

– Но что это значит? – продолжал он тем же радостно возбужденным тоном. – Я думал, что ты еще в Р., и вдруг узнаю, что ты уже здесь, так близко от меня. И как понять письмо, которым ты меня вызвала? Твоя мать знает об этом приглашении?

– Нет, – ответила Габриэль. – Она поехала с графиней Зельтенек делать визиты, но когда вернется, я ей расскажу, как и для чего я тебя вызвала. Она не разрешила бы этого свидания, а мне необходимо поговорить с тобой.

Георг не без удивления взглянул на девушку. Такой решительный шаг прежде был не в обычае Габриэли.

– Я тоже страстно стремился поговорить с тобой, – сказал он. – Но невозможно было послать тебе какую-нибудь весточку. Я не могу и не смею поддерживать связь с домом губернатора Р. против его желания, ты ведь знаешь, в какие отношения к нему я теперь встал.

– Мне пришлось узнать об этом… от других. Ты тогда ушел от меня с какими-то неясными намеками, которых я почти не поняла. Ты допустил, чтобы ужасная истина поразила меня в то время, когда я вовсе не была подготовлена к этому.

Георг почувствовал справедливость ее упрека.

– Прости меня! – искренне произнес он. – Я поступил так только ради тебя. Я не смел сделать тебя невольной соучастницей удара, направленного против человека, в доме которого и под покровительством которого ты жила. Ты меня осуждаешь? Но ты не представляешь себе, как я боролся с самим собой прежде чем решился на этот шаг.

– Этот шаг принес тебе удачу, – голос молодой девушки звучал как-то странно, почти насмешливо, – он сразу выдвинул тебя из неизвестности: твое имя сделалось повсюду известно.

– Мне очень тяжело, что это произошло благодаря такому поводу. Таких последствий я менее всего ожидал. Ты знаешь, Габриэль, что не личная месть побуждала меня выступить против барона и что идея моего выступления зародилась еще до нашего знакомства. Я был готов к тому, что оно окажется для меня роковым, так как знал своего противника. Мое положение и, может быть, вся моя будущность были поставлены на карту, но дело шло о том, чтобы сломить тираническую власть человека, которого никто не смел коснуться, а я осмелился и приготовился нести все последствия такого шага. Но если когда-либо дело принимало совершенно неожиданный оборот, так именно в этом случае. Со всех сторон меня поддерживали и защищали, и участь барона была решена. Я никак не мог предвидеть, какой благоприятный прием встретит мое выступление в тех самых кругах, которых я больше всего опасался.

Георг говорил просто и спокойно, но в его глазах читался тревожный вопрос, который не смели вымолвить уста. Обращение с ним любимой девушки было ему непонятно: она казалась чуждой, холодной, без малейшего признака участия. Ни одного ласкового слова не услышал он при свидании после продолжительной разлуки; вместо того обсуждались предметы, от которых прежде Габриэль держалась очень далеко и которые только одни, по-видимому, и интересовали ее теперь. Что случилось с ней?

– Еще один вопрос, Георг, – снова заговорила она. – Последнее нападение… та позорная клевета, о которой пишут в газетах… ты принимал в ней какое-нибудь участие?

– Нет, это неожиданное разоблачение поразило меня не меньше других, и я не знаю, от кого оно исходит. Если бы я хотел воспользоваться этим фактом для своего выступления, то судьба барона решилась бы гораздо раньше, так как мне этот факт был известен много месяцев тому назад.

– Факт? Ты называешь это фактом? – крикнула Габриэль. – Это ложь!

– Нет – факт, – серьезно произнес молодой человек. – Я слышал о нем от человека, которому было очень тяжело выступить обвинителем своего прежнего друга, от отца Макса Бруннова.

– А я все-таки повторяю: это клевета! – со сверкающими глазами воскликнула Габриэль. – Арно не может сделать ничего бесчестного и не сделал. Он объяснил все это ложью; значит, это и есть ложь, и если даже весь свет станет обвинять его, я поверю ему одному.

– Арно?.. Ты веришь ему одному? Что… что это значит?

– Все его покинули, – продолжала Габриэль со страстной горячностью, – все восстает против него. Пока он был могуществен и стоял высоко, никто не осмеливался коснуться его, но как только ты подал сигнал к нападению, его со всех сторон стали преследовать и травить. И видя, что он спокойно выдерживает все, прибегают к последнему средству и смертельно оскорбляют его честь. Он угадывал, что его ожидало, и хотел погибнуть один!

Георг, бледный как смерть, не сводил взора с лица взволнованной девушки. Ее горячность слишком много выдала, и сердце молодого человека больно сжалось. Он почувствовал гибель своего счастья…

– Что произошло между тобой и бароном? – спросил он. – Так не защищают родственника или опекуна, так должна была бы ты защищать меня, если бы мне грозила опасность. Что случилось с тех пор, как мы расстались? Габриэль… нет, невозможно… ты ведь не любишь этого… Равена!

Она ничего не ответила, а, упав в кресло, разразилась рыданиями. Несколько минут длилось тягостное молчание, прерываемое только ее всхлипываниями.

Георг застыл на месте, ему не нужно было другого ответа, и открытие произошло так внезапно, так неожиданно!

– Ты его любишь, – беззвучно произнес он. – А он… Теперь мне понятны его ненависть ко мне, его дикий гнев, когда он узнал о моей любви. Оттого-то он так неумолимо разъединил нас и постарался отнять у меня всякую надежду на обладание тобой. Но что он и твою любовь у меня отнимет, этого… этого я никак не думал.

Осушив слезы, Габриэль поднялась с кресла.

– Прости меня, Георг! Я глубоко чувствую свою неправоту по отношению к тебе, но не могу поступить иначе. Когда я дала тебе слово, я не знала, что такое любовь, я только тогда научилась понимать ее, когда встретилась с Арно, и теперь с моей стороны было бы изменой тебе, если бы я продолжала скрывать это от тебя. Я боролась, пока борьба была вообще возможна; когда же пришли последние известия, уже не осталось никакого сомнения. Теперь я знаю, где мое место, и отстою его. Но сперва ты должен был все узнать. Верни мне мое слово! Прошу тебя… я не могу его сдержать.

– Ты для того меня и вызвала, чтобы сказать это? – спросил Георг.

– Да, – был чуть слышный ответ.

– Ты свободна с той минуты, как пожелаешь быть свободной, – с глубокой горечью произнес Винтерфельд. – Я поклялся тебе, что ничто на свете не заставит меня отказаться от твоей руки, если я от тебя самой не услышу, что ты от меня отказываешься. Теперь я это слышал! Прощай!