Узник моего сердца - Брэнтли Пейдж. Страница 17

Но вновь заговорил молодой Кашо, отвечая на вопрос Лэра.

– Я думаю, у них нет предводителя. Мне кажется, эти бандиты в большинстве своем дезертиры из английской и фламандской армий. А также, кому крайне мало платят на военной службе.

Его управляющий кивнул головой.

– Раньше бандиты нападали маленькими группами, но один из братьев в монастыре рассказал мне, что в этот раз во время нападения насчитал более двадцати всадников. И число преступников растет так же быстро, как и наглость.

Кашо печально покачал головой.

– Наш сосед уверяет, что мы имеем дело с крестьянами-повстанцами. Но разве может крестьянин воевать? Откуда у него умение противостоять мечам рыцарей?

– Если бы речь шла о крестьянах, – сухо заметил Гуэн, – то первым поплатился бы за свою жестокость Симон Карл.

– И по заслугам, – отозвалась Адель, отхлебнув глоток из кубка мужа.

– Моя жена считает одного из наших соседей настоящим чудовищем, – Кашо усмехнулся.

Гуэн допил вино. Поставив пустой бокал на стол у стены, попрощался с гостями и вышел из зала.

Когда управляющий удалился, Кашо и его жена стали расспрашивать Лэра о Париже и дворце короля Филиппа. Де Фонтен без труда развлек хозяев безобидными сплетнями о людях и нравах, а также товарах из Италии, которые сейчас особенно популярны при дворе.

Лэр умышленно рассказал о скандале при дворе до появления в зале Альбера и Николетт. Уж лучше хозяева узнают эту печальную историю от него, а не из уст похабного сержанта или кого-то из бравых вояк. Супружеская измена – не редкость в крестьянских деревнях, но когда речь идет о королевском дворе, все приобретает особый оттенок. Франсуа Кашо и его жена слушали Лэра с широко раскрытыми глазами, словно охваченные любопытством дети.

Когда де Фонтен закончил рассказ, Адель вздохнула:

– Как печально! Я слышала немало о том, как распутны леди при парижском дворе. Видимо, молодая девушка не в состоянии устоять перед тлетворным влиянием подобных нравов.

– Простите мою жену, – в глазах Кашо блеснула искра раздражения. – Она никогда не была дальше Руана. Ее представления о дворе почерпнуты из рассказов бродячих торговцев.

Адель быстро глянула на мужа. И тут же извинилась перед гостем. В дверях появилась девушка-служанка в темном невзрачном платье с кувшином вина в руках. Бокалы наполнили вновь.

– Я рад, что теперь вы будете жить в Гайяре. Последние годы он принадлежал Брияру Лашоме, – Кашо отпил вина из кубка. – Он довел замок до печального состояния. Разбойники рыскали по его владениям, как по собственному лагерю, – кажется, Кашо был хорошо информирован. Его доброжелательность приятно сочеталась с реальной готовностью помочь. – И надеюсь, что, объединившись, мы сможем противостоять бандитам! – в его голосе прозвучала надежда.

ГЛАВА 8

Альбер стоял у двери комнаты для гостей. Он понятия не имел, что еще сказать леди Кашо, полной решимости войти, поэтому только твердил:

– Никому не разрешается разговаривать с пленницей, мадам.

– У меня есть разрешение вашего хозяина, – убедительно возразила Адель.

Альбер беспомощно посмотрел влево, затем вправо. Что же делать? Вряд ли он может оставить пленницу без присмотра и отправиться на поиски своего хозяина. С другой стороны, он не имеет права обижать жену гостеприимного владельца замка. Нахмурившись, Альбер сделал шаг в сторону.

Николетт услышала голоса за дверью. Вряд ли это имеет отношение к ней. Она лежала на кровати, полная тоски и печали. Когда дверь скрипнула и отворилась, девушка подняла голову и с удивлением увидела, что в комнату вошла молодая хозяйка замка. Николетт резко села на постели.

– Меня зовут Адель, – сказала молодая женщина, подходя к пленнице и протягивая руку для приветствия. – Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

Николетт посмотрела прямо в глаза Адель. Они казались добрыми и сочувствующими.

Никогда еще Николетт так не нуждалась в ком-нибудь, чтобы разделить свою тоску и печальные предчувствия. Со слезами на глазах она сжала обеими ладонями протянутую руку женщины.

– Как ужасно все, что произошло с вами, – Адель присела рядом с Николетт. – Сеньор рассказал мне, что вас обвинили ложно, и теперь вы несправедливо несете наказание.

Николетт не знала, что ответить. Она чувствовала себя такой беззащитной перед лицом доброты. А то, что сказал о ней де Фонтен? Возможно, он не такое уж чудовище, каким порой кажется…

– Он рассказал мне, как ужасно с вами поступили, – продолжала Адель. – Лишили всей одежды, кроме этого рубища.

Комок подступил к горлу Николетт.

– А мои волосы, – она вздрогнула всем телом от подступивших рыданий. – Мои длинные волосы…

Адель тоже гордилась своими каштановыми волосами, поэтому горе девушки было ей хорошо понятно. Хозяйка замка нежно обняла хрупкие плечи пленницы.

– Но они обязательно отрастут. И станут такими же длинными и красивыми, как прежде. Помню, одной из моих служанок остригли волосы, когда та заболела. Они отросли за год. Она была так рада вновь заплетать косы!

На ощупь балахон пленницы походил на шершавый язык коровы. Адель неожиданно почувствовала, как ее охватывает гнев при виде подобной жестокости.

– Как они могли так поступить! Зимой вы просто умрете от простуды!

Когда Николетт, облегчив душу рыданиями, вновь обрела возможность говорить, она рассказала о ненависти мужа, об ужасной клевете Изабеллы.

Альбер стоял за дверью, прислушиваясь к исповеди. Через некоторое время в коридоре появились две служанки с охапками одежды в руках. Они остановились, ожидая госпожу, завязали разговор с Альбером.

Одна из служанок – светловолосая, голубоглазая, с голосом, сладким, как пение птички, так покорила молодого человека, что он уже не слышал ни слова из разговора Адель и Николетт. Парень тут же решил произвести впечатление на служанок рассказами о Париже и его соблазнах, и это имело удивительный успех.

– Я знаю, – сказала Адель, – вы привыкли к таким роскошным платьям, каких я никогда и не видела. Но если вы согласитесь принять одно из моих платьев, я прикажу его принести. Оно мне очень нравилось, я охотно носила его еще до того, как родила двоих детей. Оно удобное – сшито во Фландрии, довольно теплое. У меня есть также подходящее белье – ночная сорочка, юбки, платок, чепец. Я очень хочу предложить это вам.

Доброта Адель тронула Николетт до глубины души. Со смущением пленница подумала о своем собственном поведении – как часто она бывала жестока и неразумна! При дворе Филиппа не существовало доброты. Все слишком эгоистичны, слишком богаты, слишком любят самих себя.

– Как я могу отблагодарить вас? – в голосе Николетт звенели слезы.

– Не нужно. Я думаю, что вы… Это уже достаточная награда, – Адель улыбнулась, погладила девушку по плечу. – Я позову служанок, – она пошла к двери.

Альбер уже не мог остановить своих собеседниц и беспомощно смотрел, как те входят в комнату пленницы, повинуясь приказу хозяйки. Стоит войти одной женщине, как их уже целая стая – с ворохом полотенец и кувшинами теплой воды.

Альбер встревоженно ходил взад-вперед, слушая хихиканье, радостные возгласы… Интересно, что об этом скажет хозяин?

Поскольку Франсуа Кашо в это время был довольно беспомощен, то не нашел ничего лучшего, как занять своего гостя беседой. Темы были неиссякаемы: от недовольных андлуских торговцев до слухов о том, что англичане вступают в союз с предателями-баронами Северной Франции, а также с фламандцами.

Пока они попивали вино и оживленно беседовали, запах готовящейся пищи все сильнее разносился по дому. Слуги начали ставить оловянные тарелки на длинный дубовый стол. Затем появилась старая служанка с морщинистым лицом, которая принесла скатерть. Подобная роскошь позволялась лишь во время приезда почетных гостей. Слугам пришлось переставить все тарелки на угол стола, затем расставить заново. Когда женщина пошла к двери, молоденькая служанка с непослушными рыжими волосами, уложенными кольцами, показала ей в спину язык.