Узник моего сердца - Брэнтли Пейдж. Страница 35

Лэр нежно взял ее лицо в ладони и поцеловал. Нет, он не позволит себе ни одного грубого жеста. Пусть сегодня нежность правит бал!

Ее поразили его ласковые руки, упругость возбужденных мускулов. Николетт почувствовала, как ее бедер касается самая мужская часть его тела. Боже, это же бесстыдно! Но мысль о том, что она, ее тело, руки, рот могут принести ему радость, силу, позволила Николетт осмелеть.

Нежно смеясь, шепча ласковые слова, они передавали друг другу мыло, быстро, словно играя, касаясь изгибов тел, словно впервые постигая уроки счастливой чувственности.

Вода расплескалась, мыльные лужицы пенились у обнаженных ступней. Николетт позволила Лэру намылить свои волосы, затем смыть пригоршнями теплой воды. Она отвечала тем же: нежно намыливала его густые волосы, радостно теребя их тонкими пальцами.

Тот первый день в лесу… Лэр еще тогда ощутил, как она мила, соблазнительна, прекрасна. Нет, его жизнь без нее была бы убога.

И сейчас он с нежной неловкостью вытирал ее тело полотенцем, одновременно целуя шею и плечи. Его поцелуи заставили Николетт сладко задрожать. Она попыталась увернуться, желая и страшась продолжения. Но когда он завернул ее в полотенце и сжал в объятиях, она счастливо рассмеялась и запросила пощады. Но Лэр поднял ее на руки, как спеленатого ребенка, и понес к кровати.

Матрац жалобно прогнулся, когда он положил Николетт и сам лег рядом. Он сказал ей все те слова, которые говорил другим женщинам, впервые осознав, что это правда.

Ее тело было теплым, пахло мылом. Нет, он больше не сможет ждать. Николетт лежала в его объятиях, уже не чувствуя страха. Лэр вновь начал целовать ее, рукой лаская маленькие округлые груди, губами прижимаясь к соскам. Легкие, словно мотыльки, поцелуи, порхали по ее телу. И только когда язык коснулся ее живота и устремился ниже, ниже, она вздрогнула и умоляюще прошептала:

– Нет! Нет! Не надо!

Но Лэр ладонями раскрыл ей бедра.

– Да, милая, позволь, позволь мне поцеловать тебя, ты прекрасна.

Его голос был низким, чувственным, теплое дыхание мужчины обдавало темные кудрявые волосы лона.

– Нет! – вновь взмолилась она, сладко застонав в ожидании нового прикосновения. Пытка, боль, от которых может спасти только он – мужчина. И вопреки своей мольбе, Николетт обняла плечи Лэра, всем телом приникая к нему, испытывая неведомый страх – вдруг Лэр исчезнет. И она будет ждать и ждать его…

Но Николетт ошибалась – его страсть разгоралась, подобно костру.

Закрыв глаза, девушка ощутила сладкую тяжесть мужского тела, руки, ласкающие ее бедра, шире раздвигающие ноги. Его тело напряглось, как струна, дыхание стало учащенным… И Лэр стал ее частью.

Николетт словно обожгло. Ей хотелось кричать, она с трудом подавила безумный вопль, который превратился в стон. Неужели она умирает?

И в этот миг она снова ощутила толчок, его тело все глубже проникает в нее, бедра Николетт невольно вздрагивали. Крик боли сорвался с ее губ, она пыталась уйти, избегнуть его проникновения. Но слишком поздно. Она беспомощна перед его натиском.

Николетт что-то шепчет, молит его остановиться, но Лэр не слышит. И вновь его тело с новой силой вторгается в ее лоно. Николетт не в силах сдержать громкий крик…

Лэру кажется, что он идет по лестнице страсти, где каждая ступень – восхождение к высшему наслаждению.

Николетт чувствует, как он движется в ней – медленно, ритмично, словно подчиняясь невидимому хронометру любви. И боль сменяется безудержным возбуждением. Ее словно несет по волнам нежной страсти.

Ноги Николетт обвивают его торс. Толчки стали быстрее, сильнее. Нет, нет, она не умирает! Тело содрогается от наслаждения…

Еще не выйдя из нее, Лэр наклонился, поцеловал полуоткрытые губы, затем прошептал в самое ухо:

– Разве ты не была с мужчиной?

На какой-то миг она замерла. Затем улыбнулась.

– Была. С тобой.

В ее голосе нет стыдливости. Сегодня она стала женщиной. Пути назад нет. И она рада, что перешагнула этот порог вместе с Лэром.

Сердце де Фонтена стучало, как сумасшедшее. Он медленно и нежно вышел из нее. Нет, он не понял ее слов до конца. Обнял Николетт за плечи.

– Скажи мне все.

Ее губы коснулись его плеча.

– Мне нечего тебе сказать. Я уже все сказала. Луи нашел меня непривлекательной.

– Если у мужчины есть глаза, он никогда так не подумает!

– Не знаю. У меня темные волосы. А говорят, все его любовницы – блондинки. Мне рассказывали, у одной из них – той, которая с берегов Рейна, волосы светлые даже там… – Николетт замялась. Лэр ничего не сказал. – Луи не мог стать мне мужем. Он сказал, что я – холодная, бесчувственная и внушаю ему отвращение.

С мукой в голосе Николетт рассказала Лэру о своей брачной ночи. Она говорила и словно освобождалась от чувства страха и стыда, которые так долго преследовали ее.

– Значит, ваш брак даже не был браком в полном смысле слова? – Лэр не верил своим ушам. – Но почему ты молчала? Ведь твоя девственность – неопровержимое доказательство, что ты не изменяла мужу.

– С самого начала Луи запугал меня. А ведь я могла остаться в руках Ногаре, – Николетт еще никогда не была ни с кем так откровенна. – Луи распространял слухи, что я бесчувственная, повредилась головой, у меня нет тех инстинктов, которые присущи нормальной женщине. Жанна и Бланш знали, что Луи не спит со мной, и советовали мне кокетничать с молодыми придворными и шевалье. Жанна не раз говорила, что любовные связи могли бы изменить меня. И, если я заведу любовника, то потом смогу жить и с мужем.

Он прижался губами к ее все еще влажным волосам.

– И ты?

Николетт покачала головой.

– Нет.

– А Жанна и Бланш?

– Думаю, они только развлекались: смеялись, разыгрывали сценки, может быть, целовались. Больше я ничего не знаю. Знаю, что они обе проводили ночи с мужьями, так как, не скрывая, рассказывали мне о том, чем занимались с ними в постелях. И, честно говоря, были не очень почтительны по отношению к мужьям, – Николетт почувствовала, что бедро у нее влажное, а на простыне пятна. – Кровь! – тихо сказала она. Перед свадьбой смотрительница королевских опочивален рассказала ей о том, что должно случиться в брачную ночь. С каким смущением Николетт тогда слушала ее!

Лэр посмотрел на пятна, сжал руку Николетт.

– Я слышал, что это не смертельно! – весело произнес он. – Для меня все это тоже впервые, – Лэр потерся носом о ее шею. Он хотел сказать, что впервые провел время с девственницей, что еще никто ему не был дорог, как она.

– И теперь мы действительно виновны… Лэр оборвал ее, приложив палец к губам.

– Поскольку мы уже отбываем наказание, почему бы нам не познать радость греха после приговора?

Николетт опустила глаза, поцеловала его ладонь.

– Я наскучу тебе. Как наскучила Одетта.

– Это совсем другое. Bonne amie. [13] Девушка для развлечений.

– Ты говорил, я напоминаю ее?

– Ваши лица немного похожи. Я вижу в тебе ту, какой она могла бы стать. Однажды я обманулся. Но ты существуешь. То, что я чувствую к тебе, никогда не смогу чувствовать по отношению к другой женщине. Может быть, это и есть любовь? Хотя, все так странно…

Слезы наполнили глаза Николетт. Неужели он хочет сказать, что любит ее? Она взяла его руку, ласково сжала. И сейчас ей показалось, что в тот самый момент, когда впервые увидела его – избитого, но не побежденного, уже знала: судьба свяжет их воедино. Неужели он был так же нежен с другими женщинами? С той самой Одеттой?

Его подбородок коснулся ее щеки. Затем губы тронули шею, плечо, добрались до соска. Пальцы пробрались между ног, и вновь Николетт охватило безумное желание. Лэр склонился над ней. На этот раз ее тело подалось навстречу. Сейчас Николетт думала о том, что нужна ему. Как сквозь пелену тумана, слышала его ласковые слова, собственные тихие вскрики. Ее бедра приподнялись, принимая его во влажное лоно. Наслаждение нарастало, тело все сильнее приникало к нему, с каждой минутой счастливо содрогаясь от его натиска. Ее радостные рыдания наполнили его новой мощью. Семя излилось из него, и сладостный стон облегчения сорвался с губ.