Иллюзии - Марч Джессика. Страница 61

– Постараюсь, – сказала Вилли и обняла подругу. – Я ударю в гонг в честь твоего отъезда.

– Мы не потеряем друг друга, – торжественно объявила Сюзанна. – Ведь мое замужество не означает, что мы не можем оставаться друзьями.

Вилли улыбнулась ей. Она очень хотела бы, чтобы эти слова оказались правдой, но сердцем понимала, что не потерять друг друга еще не значит остаться друзьями.

В течение нескольких последующих недель Вилли была в плохом настроении, занятия занимали почти все ее время. Даже при своей огромной работоспособности она стала ощущать себя насытившимся роботом, который движется по одному маршруту – от библиотеки к аудитории.

Чем больше времени проходило с тех пор, как она рассталась со своей соседкой по комнате, тем труднее ей было заполнить образовавшийся после отъезда Сюзанны вакуум. Вилли привыкла к Сюзанне, к ее низкому смеху, запаху табака и даже к полной окурками пепельнице. Без ее теплоты, умения уговорить пойти погулять или выпить за компанию где-нибудь чашечку кофе Вилли совсем превратилась в отшельницу.

Только еженедельные звонки Мэтта могли поколебать ее железную дисциплину. Она рассказывала ему о своей работе, но время летело стремительно, и так же стремительно уходила в прошлое их жизнь в Джорджии. Его голос звучал менее непосредственно и интимно, чем тогда, когда он шептал ей слова любви, отгоняя ее ночной кошмар. Теперь в интимных отношениях она была лишь со своей работой. Она просыпалась с ней и брала с собой в постель, когда ложилась спать.

Во время их последнего разговора Мэтт сказал, что чувствует, как теряет ее. Он спросил, может ли надеяться на скорое свидание с ней, но она не смогла ответить ему ничего определенного. Она очень любила Мэтта, но он был далеко, в Вашингтоне, а она здесь. Она жила одна, словно монахиня, стараясь за одну неделю выполнить работу, рассчитанную на месяц. Вчера она чуть не заснула в аудитории, а прошлой ночью до пяти часов утра работала над своим выступлением в "Спорном суде".

Сейчас, попав в офис "Лоу Ревью", чтобы отдать последние страницы своей статьи, она услышала так раздражавший ее смешок Бада Хоуджа.

– Привет, Вилли! Ты слышала последний анекдот "Клиффа"?

Стиснув зубы, она проигнорировала его вопрос. За те два года, что она провела в Редклиффе, она слышала немало наивных, безвкусных и пошлых анекдотов от "Клиффа".

Бад не обратил внимания на ее молчание. Он рассказал очередной пустой анекдот от "Клиффа", и мужчины в офисе рассмеялись, повернувшись к Вилли, чтобы посмотреть на ее реакцию. Свиньи, думала она. Молодые, вонючие кабанчики. Она сильнее стиснула зубы и положила папку на один из столов. Затем подошла к каталогу и порылась в нем в поисках нужного ей материала. Она ни на кого не обращала внимания и, когда закончила, обнаружила, что в комнате остался только Бад. Не замечая его, она направилась к двери.

– Прощайте, прекрасная женщина, – крикнул он ей вслед. – Разлука с вами – это такая сладкая печаль.

Заполдень в тишине университетской библиотеки она раскрыла свою папку, в которой держала текст выступления в "Спорном суде". Она порылась в папке, пытаясь найти рукопись, но ее не было.

Она должна быть там! Заключительное выступление было очень важным для Вилли. Она так долго и скрупулезно исследовала это дело, в тексте приводились ссылки и вся документация. Она перетряхнула содержимое папки, но рукописи не было. Она исчезла.

Менее чем через неделю она должна будет встретиться с оппонентами из Бостонского университета. Как будет ликовать профессор Шарп! Нет никакой надежды, что она сможет восстановить по памяти весь текст выступления. А раз так, то на суде ее ждет полный провал.

В сильном волнении она бросилась в аудиторию, в которой сегодня проходили занятия, и обшарила ее всю, не пропуская даже корзин для мусора, но рукописи нигде не было.

Куда она могла исчезнуть? – снова и снова спрашивала Вилли себя. Она вернулась в офис "Лоу Ревью" в надежде отыскать ее там, и вдруг ее осенило – Бад! Ведь она оставила свою папку на столе, а он воспользовался этим и сделал ей очередную подлость. Тем не менее, она осмотрела все столы, выдвигая ящик за ящиком, но поиск ее был безрезультатным. Она была уверена, что кроме него это сделать было некому.

Как сумасшедшая она носилась по университетскому городку в поисках Бада Хоуджа, пока не обнаружила его в кафетерии на Гарвардской площади. Не обращая внимания на удивление и любопытство, выразившиеся на лицах посетителей, она громко сказала ему:

– Вы – презренный негодяй! Но на этот раз вы зашли слишком далеко!

Не ожидавший такого натиска Бад нервно рассмеялся.

– Я знаю, Вилли, какого вы обо мне мнения, но позвольте спросить – что произошло?

– Вы украли у меня текст выступления на "Спорном суде" и, возможно, уже уничтожили его. Но я этого так не оставлю! Вы еще пожалеете, Бад!

Он вскочил на ноги, опрокинув стул, схватил ее за руку и оттолкнул в угол.

– Подождите минутку. Дура! Вы поплатитесь за эту вашу выходку! Я объявляю вам войну! Я никогда не напрашивался к вам в друзья. Но сейчас вы перешли все границы. Я использую против вас все ваши слабости и найду способ сделать вас несчастной. И если вы потеряли свои бумаги, я буду первым, кто не скажет вам слов сожаления. Но я не крал их. Это не в моем стиле.

Он отвернулся от нее и сел на свое место. Вилли выскочила из кафетерия. Бад, без всякого сомнения, врал. Больше никто не мог так беспощадно поступить с ней. Разве можно было ждать от него, что он признается. Если бы все говорили правду, то зачем нужен был бы суд вообще?

Опустошенная и несчастная Вилли вернулась домой. Без милых маленьких безделушек Сюзанны, ее особого внимания к деталям быта, без ее ежедневной тщательной уборки комната выглядела мрачной. Зажатая в тиски своего жесткого расписания, которого требовала от нее учеба, она не знала отдыха, и у нее совсем не оставалось времени, чтобы наводить в комнате порядок. Расстроенная исчезновением текста своего выступления, она сейчас с ужасом смотрела на накопившийся за неделю мусор. Она поняла, что совсем выдохлась.

Не раздеваясь и не разбирая постель, Вилли упала на кровать и проспала шестнадцать часов подряд.

На следующее утро, помятая и голодная, с тяжелой головой, она с трудом поднялась с кровати. Комната выглядела еще хуже. Она должна найти свои черновики и восстановить свое выступление. Вилли быстро приняла душ и выпила две чашки кофе. Затем нехотя принялась наводить порядок в комнате. Она собрала и сложила аккуратными стопками разбросанные книги и листы бумаги, помыла грязную посуду и развесила валявшуюся одежду. Вытирая пыль и подбирая с пола скомканные листки бумаги, она заметила рукопись, выглядывавшую из-за пары ее ботинок. Это был текст ее выступления. Чувство стыда и облегчения одновременно охватили Вилли. Она была уверена, что ее доклад лежал в папке. Как могла она так ошибиться?

Когда она вспомнила лицо Бада и свои гневные слова, ее лицо покрылось краской стыда. Он говорил правду. И эта драгоценная рукопись не оказалась в папке только из-за ее усталости и небрежности.

Она была далека от мысли извиниться перед Бадом, но ей теперь следовало более серьезно отнестись к его словам об объявлении ей тотальной войны.

Вилли стояла перед "Спорным судом" с текстом своего заключительного выступления в руках. Ее оппонент, тридцатилетний студент Бостонского университета, только что закончил читать апелляцию, которую подала школа Клары Бартон. Претензии состояли в том, что Государственный совет отказался финансировать школу, что явилось вопиющим фактом дискриминации. Вилли нашла аргументы оппонента простыми и неубедительными. Может быть, это потому, думала она, что он не знает смысла понятия "дискриминация". Она была уверена, что сможет справиться со своей задачей. Придя к такому заключению, Вилли решила начать атаку.

– Ваша честь, – сказала она. – Мы только что услышали, что школа Клары Бартон является жертвой дискриминации, которая запрещена законом. От имени Государственного совета я заявляю, что на деле дискриминация не имеет места. Совет отказал в финансировании на основе того, что преподавание, проводимое чисто женским коллективом, приводит к нездоровой обстановке в школе. Что же касается права преподавания, то Совет, не создает никаких преград учителям. Нет ни одной статьи в уставе штата, согласно которой действие Совета можно было бы расценить как противозаконные. Следовательно, школу можно распустить, педагогов освободить от занимаемых должностей, а детей – от посещения этой школы.