Иллюзии - Марч Джессика. Страница 72

– А что мне делать со своими шансами? – вспылила она. – Мы же договорились, Мэтью... Мы согласились взять то, что имеем сейчас. Как говорит твой драгоценный Холмс: "понимание момента иногда стоит опыта всей жизни". В чем же истинная любовь в этот момент? Разве она не драгоценна по-прежнему и сейчас?

– "Профессор за завтраком", – задумчиво произнес он. – Одно из слабых мест. Не пытайся поймать меня на слове. Я все уже решил. Послушай. Я люблю тебя, в этом нет никакого сомнения. Мы провели с тобой прекрасное время. Я связывал с тобой свою жизнь, пока мог надеяться на что-то. Но сейчас... надо мной властно время, и я буду эгоистичным ослом, если позволю тебе ухаживать за своей старостью. Я не хочу, чтобы наши прекрасные воспоминания затмились нерадостной действительностью. Это для меня хуже смерти, и я не могу пойти на такое... даже ради тебя.

Он резко взмахнул рукой, как бы проводя черту между ними и показывая, что все интимные отношения между ними закончились.

Сердце Вилли бешено колотилось.

– А сейчас иди, – сказал Мэтт. – Пожалуйста. Пусть я навсегда останусь молодым в твоей памяти. Уверенность в этом скрасит мою старость.

С кем-нибудь другим Вилли, может быть, и поспорила бы. Но она знала твердость Мэтта. Ничто на свете не могло изменить его решение, смягчить его приговор. Это было не в его правилах.

С полными слез глазами она выбежала из дома на улицу – серую, холодную, дождливую.

Она устроилась у вишневого дерева, которое уже сбросило листву, – именно там, где они с Мэттом когда-то решили пожениться. Вилли смотрела на мрачные воды Потомака глазами, распухшими от слез. Одежда ее вымокла, но она не замечала ни пронизывающего холода, ни хлеставшего по лицу дождя.

Покинутая и несчастная, она вспоминала прошлое. Тот день, когда появился Перри, который собирался перевернуть всю ее жизнь вверх дном, лишить ее всего, чего она уже достигла. Перри бросил ее в ужасную действительность, в которой она ни на кого не могла рассчитывать и где некому было отогнать от нее печаль и опасности.

Сейчас Мэтт сделал то же самое, и ее надежда и радость сменились ужасной болью. Она никак не ожидала этого от него. Перри бросил ее в гневе, и она была ему безразлична. Мэтт же покинул ее не против своей воли, а любя. Но расплата за все была одинаковой. Что хорошего в благородстве и сердечности, если они вызвали ту же боль, что злость и глупость.

Она снова была одна, не имея представления о том, что ее ждет в будущем, ее просто несло по течению. Те планы, которые она строила, сидя под этим деревом, хрупкие иллюзии, которые Мэтт пробудил в ней в один из чудесных весенних дней, разбились этой холодной осенней ночью.

Было уже поздно, когда Вилли подъехала к гостинице. Она вдруг почувствовала себя чужой в этом городе, и ей никуда не хотелось идти. Не хотелось показываться Паркменам, не было никакого желания объяснять им то, что она сама до конца не постигла.

Более того, ей хотелось убежать и спрятаться ото всех, остаться наедине с собой, со своей болью. Вилли знала, что есть только одно средство и одна возможность жить – заняться работой, чтобы не думать и не чувствовать.

Она провела длинную бессонную ночь в своей одинокой пустынной комнате. Когда забрезжил свет наступающего утра, она приняла душ, привела себя в порядок и спустилась вниз выпить чашечку кофе.

Она совсем не хотела есть, просто надеялась, что шум голосов, звон столового серебра и стук тарелок отвлекут ее и помогут скоротать медленно текущее время. Этой бессонной ночью у нее созрело единственно правильное решение.

Когда часы показали, что рабочий день в Калифорнии уже начался, Вилли извлекла из своей сумочки записную книжку и набрала телефонный номер. Услышав в трубке театральный баритон Френсиса Алоисиса Гарригана, она кратко сказала:

– Я принимаю ваше предложение.

– Умное решение, – ответил Гарриган так же кратко.

– И хоть мне еще нужно сдать экзамены, я готова вылететь в Лос-Анджелес немедленно.

– Вы можете сдавать экзамены за счет фирмы, мисс Делайе. Но Лос-Анджелес – это совсем не то, что я вам предлагаю. Я хочу, чтобы вы работали в Нью-Йорке, в моем центральном офисе, и, пожалуйста, приезжайте сразу, как только сможете.

– В Нью-Йорк? – переспросила она.

Ей придется ехать через всю страну, чтобы начать работать. Огорчила мысль, что она будет так далеко от своей любимой мамы. Но, с другой стороны, хорошо, что в Нью-Йорке ничто не будет напоминать о прошлом.

– Какие-нибудь проблемы? – спросил Гарриган.

– Нет, все нормально, – ответила она.

Все нормально, уверяла она себя вновь после разговора с Гарриганом. Ее будущее определилось сейчас. И если она не разрешит своему сердцу полюбить вновь, то у нее не возникнет больше никаких проблем.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

УБЕЖДЕНИЯ

ПРОЛОГ

Шейх аль-Рахман подошел к столу Вилли, пронизывая ее полным ненависти взглядом.

– Вы поступаете неразумно, защищая мою жену, мисс Делайе. Она моя, и тут уже ничего не поделать.

Вилли обратила внимание, как он подчеркнул слово "моя".

– В вашей стране женщина может быть собственностью, сир, но позвольте напомнить вам, что София – гражданка Соединенных Штатов Америки, и я буду отстаивать все права моего клиента, гарантированные нашими законами. Она не хочет быть вашей женой, мистер аль-Рахман, а для меня желание клиента закон. Факты...

– Бросьте. – Властным движением руки он остановил Вилли на полуслове. – Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать с вами Конституцию вашей страны или желания моей жены. Меня все это мало волнует. Я здесь для того, чтобы сказать вам, что София будет оставаться моей столько, сколько я пожелаю. И вы играете с огнем, вставая на моем пути. Если вы мудрая женщина, мисс Делайе, то не будете вынуждать меня демонстрировать свою силу.

Разъяренная его угрозой, она резко встала со своего места, обошла стол и остановилась прямо напротив шейха. Она вызывающе смотрела на человека, у которого должна была во что бы то ни стало выиграть судебный процесс.

– Спрячьте свои угрозы подальше. Вы никогда больше не притронетесь к Софии. Вы заплатите за все, что сделали с ней. Я вам это обещаю.

Тонкая улыбка, появившаяся на губах Шейха аль-Рахмана, говорила о том, что ее слова для него – пустой звук.

– Есть старинная арабская пословица, – сказал он мягко. – Друг моего друга – мой друг, а друг моего врага – мой враг. И сегодня вы нажили себе грозного врага, мисс Делайе. Последнее слово все равно будет за мной.

Он пошел к выходу и уже взялся за дверную ручку, но голос Вилли, такой же холодный, как и ее синие глаза, остановил его.

– У меня и раньше было много врагов, мистер аль-Рахман, и, как говорим мы, американцы, – новые враги появляются вместе с завоеваниями. Для меня это не имеет никакого значения. Главное – желание клиента. Увидимся на суде.

Шейх аль-Рахман обернулся, и Вилли прочитала нескрываемую ненависть в его черных глазах. Она поняла, что ей предстоит жестокая борьба, борьба, в которой не будет милости к побежденному.

Араб вежливо кивнул, как будто они собирались встретиться за чашкой чая, и вышел из комнаты.

Еще долго после ухода Шейха Вилли находилась под впечатлением их разговора. Она сидела в своем мягком кресле, закрыв глаза, сжимая пальцами пульсирующие виски. Гнев, тот свирепый, справедливый гнев, который охватывал ее, когда она защищала права своих клиентов, придал ей смелости в разговоре с мужем Софии.

Прошло уже десять лет с тех пор, как Вилли стала ведущим адвокатом среди тех, кто брался за дела о разводе. Она освободила сотни женщин от мужей, таких же свирепых, как и Шейх аль-Рахман. Всякий раз, берясь за очередное дело, она вспоминала свою несчастную мать, которая осталась лицом к лицу с жестоким миром. И это воспоминание придавало ей силы в ее работе.