Юджиния - Минчин Александр. Страница 36

Клуиз замерзла в Гросс-Пойнте, и они решили снежный праздник справлять под лучами горячего солнца. Впервые он ел приготовленное Клуиз и должен был сознаться, что у нее были не только изящные руки, но и толковая голова. Плюс гастрономический вкус. (Он забыл, что Франция — колыбель гурманства.) Не отвлекая Юджинию, Клуиз попросила помогать его: Юджиния обсуждала что-то с отцом. И весь день Александр провел на кухне с Клуиз и был очень рад, что нашлось чем заняться.

Обед был со свечами, возгласами и взглядами.

Касательно последнего Клуиз, видимо, считала, что она выше подозрений…

Утром они купались в море. И не верилось, что где-то снег, зима. Пальто и холод.

Нельзя сказать, чтобы Миша переутомлялся на работе. Он попросту ничего не делал.

Юджиния почти никуда по утрам не ездила без Александра, который сам любил водить машину, и Миша наслаждался жизнью.

Трудно вспомнить, кому первому пришла эта идея — чтобы Миша фотографировал: вечера и гостей. И ему бы платили. Лишние деньги никому не мешают.

Его фотографии нравились. Чему Александр был очень рад, так как на него давило, что его друг — никто. Ему стали заказывать студийные портреты, съемки за городом — известность его росла.

Фотограф попросил Юджинию стать его моделью и позировать, на что она легко согласилась. И тогда это случилось впервые: Александр увидел ее смущенной. Она пришла к нему в библиотеку и первый раз прервала, сказав, что Миша предложил ей позировать обнаженной.

Александр улыбнулся, он хорошо знал своего друга, сказав, что ничего страшного нет, просто он до сих пор воспринимает ее не как жену, а как девочку. И пошутил, сказав, что у нее уникальное тело и ей нечего смущаться.

Юджиния повела плечами, но смолчала. И в первый раз было непонятно, что она думает. Вернее: как?

Мистер Нилл повторял неустанно, что, имея молодую жену, не следует иметь такого близкого друга — холостяка. Чего Александр абсолютно не понимал. Так, сметана может испортить даже кота, говорил мистер Нилл, и Александр поражался, что он знает фольклор.

Но самое главное, чего мистер Нилл не понимал, зачем им нужен шофер, который не работает шофером.

Миша процветал, его холеное, сытое лицо стало известно во всех домах, где бывали Александр и Юджиния, всем их друзьям и друзьям друзей. Он богател, теперь, чтобы попасть к нему для съемок, нужно было ждать неделю, две — все его дни были расписаны. И цену его поднимало то, что позади него стояла чета: Александр и Юджиния.

Единственная слабость, которая была у Александра помимо Юджинии, — кино. Собственно, это можно понять, такая страсть существовала у каждого, вырвавшегося из рабской страны, где ничего нельзя было увидеть. Американские фильмы показывали все. Он пересмотрел их около тысячи в первые два года. Это был единственный способ узнать страну, людей, привычки. Потом, правда, среди чепухи и проходного нравилось только отобранное, лучшее, необыкновенное, такие фильмы, как: «Graduate», [6] «New York, New York», [7] «Godfather», [8] «Taxi driver», [9] «All that Jazz». [10] Зная эту его страсть, мистер Нилл сказал, что устроит вечер для него на том, другом берегу, и назвал имена звезд, которых пригласит. Александр не поверил, что он встретит всех этих людей, о встрече с которыми не мог и мечтать, или увидит их близко, вне экрана. Самых блестящих актеров и актрис.

У каждого человека есть свои слабости, у него была эта.

Позже, на одном из вечеров, они познакомились с четой, которая оставит в жизни Александра определенный след. Ричард Соул был владельцем сети кинотеатров, для ровного счета двадцати. Невысокий седой джентльмен с кровавого цвета платком в кармашке пиджака, он казался еще ниже на фоне высокой, стройной жены. Шила Соул была абсолютная красавица. И больше ничего. Ей ничего больше не нужно было. Маленькая принцесса.

Александр всегда хотел встретить владельца кинотеатра и, ходя в кино, часто пытался представить, какой он. Это была его мечта, когда он сидел в Риме, в ожидании визы в Америку, — иметь свой кинотеатр. Мечтать о нем. И показывать лучшие фильмы. В своих мечтах он никогда не думал о прибыли, почему-то всегда думал о людях.

Через два дня он получил конверт от Р. Соула с пятьюдесятью пропусками во все кинотеатры и с пожеланиями наслаждаться фильмами в его театрах.

Мистер Нилл и мистер Соул были достаточно хорошо знакомы. Потом Александр и Ричард Соул стали видеться чаще. А все началось с пропусков.

Юджиния проснулась рано. Когда она вспоминала прошедшую ночь, ее тело вздрагивало, ощущая трепет в тех местах, где касались его руки, губы… Это была еще одна поразительная ночь. С каждой такой ночью она расцветала все больше, становилась обворожительней и искусней. Ее движения были в такт, объятия — в ритм, руки — нежней и смелей, тело — … и совершенней. Все то, чего она раньше стеснялась, расцвело в страсти и в темпераменте. Прошлой ночью Александру невольно вспомнилась Москва. Страсть Юджинии… Он думал, что никогда больше не встретит такую, как Юлия, которая у него стала последней. Самой последней и самой необыкновенной. Там.

Юлия. Она была страстная. Такой страсти он не встречал, не знал и не представлял, что она существует. Они познакомились на проводах кого-то. Первое, что он заметил, — это удивительно задранный маленький задик, вызывающе торчащий, и абсолютно детское, невинное лицо мышонка. Две полные противоположности. Такую невинность, казалось, невозможно встретить в наше время. Но она была написана на ее лице. Едва буркнув что-то ему в ответ о сигаретах — он не знал, что она курит, — которые искала, она исчезла со старыми друзьями. Они встретились позже, с препятствиями и препинаниями. Он повел ее в парк. Тонкий детский голосок раздражительно реагировал на то, что он говорил и рассказывал, она спешила и досадливо сообщала, что все знает.

Он пробовал разное и о разном. Он хотел ее удивить. Она реагировала одинаково. Казалось, этот ребенок действительно все знает. Кроме одного: трудно поверить или представить, что этого невиннейшего лица кто-то касался.

Они расстались, чтобы на следующий день встретиться снова. Он повел ее в кино. Шел американский фильм, попасть на который считалось событием. И вдруг по ходу развития сюжета она вздрогнула от чего-то и прижалась к нему. На него пахнуло таким детским мириамом, такой сладостью и таким совершенным невинством, что в голове закружилось, поплыло, в крови забурлило. И даже американские актеры не могли остудить этот жар, хотя и пытались достойно это сделать до конца фильма. Из кинотеатра он вышел, почему-то держа ее детскую руку, которую она не убрала. На его рассказы она реагировала еще более раздраженней и невнимательней. Но на следующий день встретилась с ним опять. Он балдел и пьянел, глядя, как она выходила из машины, подвозившей ее, ишла к нему, цокая на своих высоких «сабошках» (чтобы быть длиннее), с невиннейшей челкой на глазах, высокой детско-женской грудью, в какой-то плиссированной пелеринке цвета попугая и павлина, и вся улица смотрела на нее. А он прощал ей даже ненавистные, больше всего ненавидимые, обязательные опоздания. Он прощал ей даже это. Чего не прощал никому.

Он не знал, как удивить ее, и повез домой к своему другу — футбольной звезде национальной команды. Ей понравилась квартира, и она понравилась звезде. Он водил ее по комнатам, показывал кубки, грамоты, фотографии с Пеле и на чемпионате мира в Уимблдоне, групповые снимки, золотые медали чемпионов Европы, завоеванные в первый и единственный раз, где его друг забил победный гол — 1:0. Вот другом он ее удивил…

Потом они ужинали и развлекались. И тогда Александр в первый раз поразился: как она пила водку. Профессионально, легко и как само собой разумеющееся. Слабая, казалось, ручка с оттопыренным пальчиком легко опрокидывала полную рюмку, но сначала — вздыхала не по-детски, кидок до дна и нет содержимого, чуть расширенные глаза. И не отказывалась от еще. Тонким голосом говоря «спасибо». Как старые перечники, постоянно переглядываясь со своим другом, они только восклицали наперебой: «Нет, ты смотри, какой ребенок! Какое солнышко! Ласточка какая!» — «Саш, я не могу, не видел никогда таких! Это же чудо!»