Прозрение - Драммонд Эмма. Страница 9

Былая самоуверенность исчезла без следа, уступив место так хорошо знакомым ему с самого детства чувствам вины и собственной никчемности. Но как только Алекс получил от отца – в ответ на свое письмо – записку с требованием явиться в городской дом сэра Четсворта и дать отчет о своих поступках, эти чувства улетучились, и резкий тон этой записки лишь обострил в нем былой дух противоречия. Он поднялся по ступеням знакомого с раннего детства крылечка с решительным видом.

В старом доме все напоминало о прошлом. Дворецкий Трент назвал его «мастер Александр», и Алекс сразу же почувствовал себя маленьким мальчиком. Знакомый до боли холл, отделанный панелями темного дерева, мрачноватая резная лестница с массивными перилами – все это напоминало ему о днях детства. Алексом снова овладело чувство неуверенности в себе. Ненавидя себя за робость, он прошел по толстой ковровой дорожке к отцовскому кабинету и остановился перед тяжелой дубовой дверью. Стоя перед этой дверью, Алекс пытался убедить себя в том, что он взрослый двадцатичетырехлетний мужчина и имеет полное право самостоятельно решать свою судьбу.

Но стоило Алексу взглянуть на отца, на его покрытое глубокими морщинами лицо, на котором отразилось столько скорби и печали, главной причиной которых был он, его младший, а после трагической гибели Майлза—единственный сын, вся бравада исчезла. Он снова почувствовал себя преступником, спасти которого могло лишь чистосердечное раскаяние. Алекс медленно приближался к письменному столу, возле которого стоял Четсворт. С каждым шагом он все отчетливее видел, что на лице старика написано глубочайшее презрение – таким ему еще ни разу не доводилось видеть своего отца. Сердце его билось все сильнее и сильнее. И хотя сейчас Алекс был на целый дюйм выше сэра Четсворта, он никак не мог отделаться от ощущения, что зловещая фигура старика возвышается над ним – совсем как в ту жуткую июльскую ночь на берегу озера.

От страшного воспоминания он вздрогнул, как будто на него дохнуло холодом. Подобно жутким призракам пронеслись перед его глазами тени огромных черных лошадей, мерцающий свет фонарей, с трудом пробивающийся сквозь густой озерный туман. Эти страшные картины почти всегда проносились в воображении Алекса в минуты особого волнения – проносились так быстро, что он не успевал толком понять, где же он видел все это.

– У тебя не хватило порядочности даже на то, чтобы оставить в банке свой новый адрес, – начал сэр Четсворт. – Или ты настолько труслив, что предпочитаешь позорное бегство от той ответственности, с которой должен относиться к жизни настоящий джентльмен?

Резкость тона сэра Четсворта окончательно выбила Алекса из седла. Обычно отец устраивал ему выволочки, не повышая тона. Теперь он говорил так, словно перед ним стоял самый последний проходимец, а не родной сын. Не зная, что и сказать, Алекс молча стоял посреди огромного кабинета, залитого ярким мартовским солнцем, а сэр Четсворт продолжал свою гневную тираду:

– Вот уже целых шестнадцать лет – с того самого дня – я пытался и пытаюсь понять волю Божью: зачем Он допустил оборваться жизни Майлза в столь раннем возрасте? Уже тогда мне было ясно, что ты – в отличие от твоего безвременно ушедшего брата – не обладаешь ни чувством благодарности, ни гордостью, ни высокими нравственными качествами. Бог свидетель, я делал все от меня зависящее, чтобы ты стал человеком. Конечно, у меня было постоянное чувство, что я строю дом на песке, но даже в самые тяжелые моменты я и помыслить не мог, что ты докатишься до такого. Неужели имя Расселов ничего для тебя не значит?! Неужели славные дела твоих предков ни разу не будили в твоей душе чувства гордости и ответственности?! Неужели тебе доставляет удовольствие наблюдать, как твою семью поливают грязью по твоей милости?! Помилуйте, сэр, за годы вашей жизни вы успели доставить столько горя своим близким, и теперь вот это…

Резкость и грубость этих нападок вывели Алекса из себя и он почувствовал в себе силы для отпора:

– Простите, сэр, но я припоминаю, что моего двоюродного дедушку когда-то выгнали из Итона, и он никогда не учился в Кембридже.

– При чем здесь это?! Я говорю не о Кембридже, а о леди Лоример.

– Леди… Лоример? – в полном недоумении пролепетал Алекс.

– Да, леди Мэрион Лоример. Ты что, был настолько пьян, что… – старик запнулся, очевидно не находя подходящих слов для описания злодеяния, совершенного сыном.

Алекс заметил, что руки сэра Четсворта дрожат. Ни разу в жизни он еще не видел отца в таком гневе. С большим трудом он вспомнил новогоднюю ночь: да, там действительно была какая-то девушка по имени Мэрион… но ведь она была… Какое отношение могла иметь девица такого поведения к его отцу и ко всему, что сейчас говорилось?

– Извините, сэр, – проговорил Алекс. – Должно быть, произошла какая-то ошибка… может быть, вас неверно информировали…

– Я бы многое отдал, чтобы это оказалось ошибкой! – вскричал сэр Четсворт. – Увы, все твои подвиги на протяжении последних трех лет не оставляют мне никакой надежды на это! Вечно ты оказываешься в сомнительных компаниях, беспробудно пьянствуешь… а женщины… да ты, наверное, и сам уже со счета сбился! Мне бы очень хотелось верить, что причина этих гнусных выходок коренится в твоем затянувшемся инфантилизме и слабости характера. Я так надеялся, что с возрастом это пройдет. И потом, я все-таки полагал, что ты знаешь, где следует остановиться! Всего за пять месяцев до получения диплома ты швырнул псу под хвост результаты нескольких лет учебы. И что послужило причиной твоего отчисления? Безнравственная связь, и не одна! Если уж ты настолько похотлив, что бежишь за первой встречной девкой, неужели ты не мог позаботиться о том, чтобы слухи о твоих любовных похождениях не доходили до администрации? Или ты не знаешь, что университетские правила предусматривают строжайшее наказание за такое поведение?! Немудрено, что они восприняли твои поступки как прямой вызов.

Алексу было нечего возразить. Отец был совершенно прав. Но он чувствовал, что старик еще не дошел до самого главного обвинения: весь шум в связи с исключением из Кембриджа был только прелюдией чего-то гораздо более серьезного.

– Как вижу, тебе нечего сказать в свое оправдание, – продолжил сэр Четсворт. – Тогда позволь мне задать тебе напрямую один вопрос: правда ли, что в новогоднюю ночь ты воспользовался помощью, любезно предоставленной тебе леди Лоример, которая отвезла тебя в дом к одному из своих друзей, после чего ты, будучи в нетрезвом состоянии, стал к ней гнусно приставать и изнасиловал эту даму?

Алекс тотчас же вспомнил падение в воду возле памятника Нельсону и эту красивую молодую женщину, которая угощала его бренди в теплой, уютной комнате. В ту ночь он был настолько испуган страшной угрозой водной стихии, что лишь нежное прикосновение рук Мэрион вернуло его к жизни. Да, теперь он вспоминал, что они вместе лежали в постели: он – обнаженный, девушка – в каком-то шелковом наряде. Алексу тут же захотелось торжественно поклясться, что он не насиловал Мэрион – он вообще ни разу в жизни не делал ничего подобного с женщинами. Он открыл было рот, чтобы сказать это отцу, но запнулся. Вспомнив обстоятельства знакомства с Мэрион, он еще раз подумал, что вести себя подобным образом могла лишь девица легкого поведения – ведь она постоянно заигрывала с ним и не противилась его поцелуям. Но откуда же его отцу стало известно обо всем этом? И почему он назвал эту особу сомнительного поведения леди Лоример?

– Я жду, Александр… – процедил сэр Четсворт. – Или твое молчание – знак согласия?

– Нет, сэр.

– Значит ты отрицаешь, что с тобой произошел этот инцидент?

После некоторого молчания Алекс наконец произнес:

– Я отрицаю тот факт, что применил… насилие по отношению к этой… леди. – Он постарался изобразить улыбку. – Уверяю вас, сэр, что если между нами действительно что-то и было, то она нисколько не противилась этому. С первой же минуты нашего знакомства всем своим видом она стремилась показать, что эти… «безнравственные связи», как вы их называете, являются неотъемлемой частью ее жизни.