Слишком хорошо, чтобы быть правдой (2) - Эльберг Анастасия Ильинична. Страница 43

Ведь существует множество вещей, о которых брату рассказывать просто-напросто противопоказано. Как найти в себе силы для того, чтобы сообщить о позорном проигрыше в очередных соревнованиях? Или же поделиться страшной тайной – рассказать о ненависти к школьным урокам спорта (а я их ох как ненавидел – хотя бы потому, что мы постоянно делали одно и то же, и повторяющиеся упражнения очень быстро надоедали)? С братом, как с мужчиной, можно говорить только о победах. А вот сестре можно рассказать всё – она поймёт и поддержит.

Но в семье я, увы, был единственным ребёнком. И совсем не просто так. У моего отца было двое младших братьев – и он отлично знал, какие испытания выпадают на долю самого старшего. И, хотя его братья не добились в жизни такого успеха, как он (один из них был банкиром средней руки, второй – ювелиром с достатком гораздо ниже среднего), отец не верил в то, что эти "семейные сложности" формируют характер ребёнка и закаляют его волю.

– У меня будет единственный сын, – говорил он маме. – И я отдам ему всё, что у меня есть. Всё, что я смогу ему отдать. И не буду размениваться на других.

Не знаю, что по этому поводу думала мама – во всяком случае, с отцом она никогда не спорила. Не хотела или же просто не могла – для того, чтобы с ним спорить, нужно было иметь большую смелость.

Когда мама была на пятом месяце беременности, то её подруга, большой "знаток" по части определения пола ребёнка, сказала:

– Дорогая, у тебя будет девочка! По всему видно!

Думаю, не стоит даже пытаться описывать реакцию отца. Он был зол. Конечно, злился он только первое время – недели две от силы. Потом он уже и думать забыл о планах насчёт единственного сына и стал таким же, как миллионы счастливых мужей – звонил домой из университета по десять раз на дню, спрашивая, всё ли хорошо и пытался "слушать меня", приложив ухо к маминому животу. Он мог проводить за этим занятием часы – и, наверное, сейчас я отдал бы многое за то, чтобы увидеть его лицо.

Я родился крошечным восьмимесячным малышом, очень слабым и бледным. Врачи заставили меня вдохнуть только минут через семь, после чего обратились к маме:

– Вы можете взять своего сына, мэм. Но ненадолго – ему нужен специальный уход.

– Сына? – только и спросила мама.

Удивились все. Особенно отец, который мужественно согласился сопровождать маму во время родов (ну и что, что он на второй минуте упал в обморок?). Он не только удивился, но и очень обрадовался.

– Как мы назовём его, дорогой? – спросила мама у отца через несколько дней.

– Брайан, разумеется, – ответил отец.

В роду у нас не было ни одного Брайана (я бы об этом знал). Вероятно, так звали какого-то исторического персонажа, любимого отцом (это было бы в его духе).

Иногда я сетовал на судьбу – в конце-то концов, отец, как историк, мог бы дать мне другое имя, более звучное – к примеру, Франклин (Рузвельт), Бенджамин (Дизраэли), или же какое-то ещё. Но своё имя я очень любил – и ни за какие сокровища мира не согласился бы его поменять.

По сей день я задумывался о том, какой могла бы быть моя сестра. Такой же, как и я? Или полной противоположностью? Думал я и о том, есть ли среди знакомых мне женщин такая, которая могла бы сойти за сестру. И она была. Её звали Надья.

После того, как мы решили закончить со всеми глупостями, наши отношения почти не изменились. Мы, наверное, даже стали ближе. Много общались, проводили время вместе. В ерунду вроде дружбы между мужчиной и женщиной я не верил, и поэтому эти отношения вполне можно было считать отношениями брата и сестры. Правда, брат хотел от сестры не совсем братских вещей – но это уже поэзия.

По крайней мере, так было до того, как произошли последние события.

Никаких планов на день у меня не было. Я переслал готовые статьи по электронной почте, приготовил очередную чашку кофе и уселся за компьютер – играть в шахматы.

Но игра не клеилась – я пропускал простейшие ходы и никак не мог сосредоточиться.

Мне было не до шахмат. Раз за разом я восстанавливал в памяти день, проведённый с Маденой. Во-первых, я в очередной раз испытал это незабываемое ощущение – одиночество в тесной квартире. Во-вторых, получил возможность поближе познакомиться с миром Мадены – изучить книги, диски, безделушки на полках и всё остальное. И, в-третьих, сделал то, что очень любил – приготовил ужин. Но не для себя – а для дорогого человека, что, разумеется, гораздо приятнее. Приготовил со знанием дела (и с душой, разумеется) – мясо, гарнир, салаты, пирог. И купил бутылку вина.

Ужин Мадену шокировал. Судя по её расширенным от удивления глазам, она ждала всего- но только не этого. И я всерьёз испугался (или совсем не испугался?), что она решит нанять меня в качестве повара.

– Знаешь, – сказал я Мадене за едой, – если честно, я бы предпочёл, чтобы всё было немного по-другому. Чтобы я возвращался домой, а ты меня ждала…

– Это было бы здорово, – мечтательно проговорила она.

Важный разговор прервал отец Мадены – он позвонил и поинтересовался, как поживает её дочь. А заодно спросил, как дела у её мужчины.

И сейчас, сидя в кресле и оглядывая гостиную, я думал о том, что говорил правду – я действительно хотел, чтобы Мадена жила со мной. Здесь, в не в своей крошечной каморке. Чтобы просыпалась рядом со мной. Чтобы садилась в мою машину, чтобы я отвозил её на работу. Хотя не буду кривить душой – мне не хотелось, чтобы она работала. Зарабатывал я достаточно для того, чтобы содержать женщину.

Рэй прав – женщине нельзя работать. Деньги в дом должен приносить мужчина.

Женщина приносит в дом тепло и любовь.

Ещё пару месяцев назад я бы хорошенько приструнил себя за такие мысли. Оставь то, что ты влюбился, приятель – это полбеды. Но… чтобы одна и та же женщина просыпалась рядом с тобой? И чтобы жила за твой счёт? В твоём доме?! Да ты совсем съехал с катушек, дорогой друг!

Но я не думал про катушки. Я думал о том, что максимум через пару недель Мадена будет жить здесь. Обязательно будет. Другого выхода из ситуации просто-напросто не существует.

На данный момент меня волновало только одно – дурацкая история с Надьёй. Вот уж точно – любовный треугольник. И какой! Мне всегда говорили, что я притягиваю странности.

Такой тип женщин, как Надья, был мне знаком. Их невозможно ни приучить, ни обидеть сомнительным комплиментом. Они слишком уверены в собственной неподражаемости. На них не действует отсутствие внимания, они никогда не дуются на молчащий телефон. Они отлично знают – рано или поздно мужчина вернётся. Если это тот мужчина, который нужен им.

Таких женщин можно только наказать за их неподражаемость.

Подобных случаев в моей жизни было два. В первый раз у меня получилось довольно-таки посредственно, зато потом я справился, причём очень хорошо – пригодился опыт.

Тот факт, что с Надьёй мы знакомы давно, и упрощал, и усложнял ситуацию. Упрощал потому, что я очень хорошо знал эту женщину. А усложнял потому, что мне были очень дороги наши отношения. Но вариантов было мало – игра затянулось. И кто-то должен был положить всему этому конец.

Надья ответила после третьего гудка.

– Господин Влюблённый Идиот решил мне позвонить? Как мило.

– Ты не предлагаешь мне угадать, где твои пальчики? Это значит, что ты ещё в университете. И даже не успела сесть в машину.

– Ты думаешь, что при виде твоего имени на определителе мои пальчики автоматически оказываются там?

– А разве это не так?

Надья рассмеялась.

– Ты заработался, Брайан. Тебе срочно нужно отдохнуть!

– Я звоню тебе именно для того, чтобы куда-нибудь пригласить.

– Я тоже хотела позвонить, но мои пальчики были заняты…

– Понимаю. Ты нашла моё имя в телефонной книге – и этого хватило.

Я подошёл к окну, приоткрыл ставни и вдохнул свежий воздух.

– Многообещающее настроение, – резюмировала Надья. – Оно мне нравится. Ты заслужил сюрприз! Я поведу тебя туда, где ты никогда не был. Запиши адрес. Это закрытый клуб. Назовёшь мою фамилию – и тебя впустят. А потом тебе надо будет найти человека по имени Крис. Он проведёт тебя. Да, и вот ещё что. Оденься по-приличнее.