Летний сад - Вересов Дмитрий. Страница 19

Войдя в квартиру, Альбина удивилась. Ставшей привычной в последнее время тишины как не бывало. Из гостиной доносились громкие звуки работающего телевизора, заполняя полумрак вихоревского дома нелогично бодрой, жизнеутверждающей цыганской песней. Девушка с любопытством заглянула в комнату.

Голубой экран переливался буйством бессараб-ских красок, а актриса Светлана Тома, звеня монистами и прикладываясь к крошечной трубочке-носогрейке, оптимистично распевала нечто задорное и заводное.

Марлен Андреевич сидел в финском кресле-раковине, и отсюда, от дверей, Альбина видела только седой затылок отца и его туфлю, отбивавшую ритм.

Генерал поднялся и увидел дочь, стоявшую в дверях. Против обыкновения Марлен Андреевич был выбрит и бодр. Он уменьшил звук огромной «Радуги» и произнес:

– Несмотря ни на что, Альбинка, нужно жить!

Впервые за много дней отец и дочь завтракали вместе, вкусно, обильно и с настроением.

– Не могу распробовать, это омлет с сыром?

– Нет, – Альбина жевала и говорила одновременно, – с творогом.

– Гм… Между прочим, ты, как будущий врач, должна знать, что говорить и жевать одновременно – занятие опасное! – Марлен Андреевич положил себе на тарелку еще один пышный кусок омлета.

– Кстати, – дочь отложила вилку и задумалась.

– Ты что-то хотела сказать?

– Да, но… – В душе Альбины царило смятение: секунду назад, когда отец произнес эти слова про будущего медика, она окончательно и бесповоротно поняла: никогда и ни за что, ни за какие блага мира она не вернется в институт, а к медицине не подойдет и на пушечный выстрел. Сказать об этом отцу прямо сейчас? Сейчас, когда хрупким тоненьким ледком подернулась их общая память о тяжелых утратах? Как он на это отреагирует? Расстроит его это или нет? Но он же сам сказал сегодня: «Несмотря ни на что, Альбинка, нужно жить!». И она решилась. Отодвинула в сторону тарелку, отложила вилку и нож.

– Официальное заявление? – Марлен Андреевич с аппетитом доедал вторую порцию.

– Папа, я ухожу из медицинского, – Альбина смотрела на отца прямо и открыто.

– Куда?

– Попробую перевестись в текстильный, на моделирование одежды.

– Перевестись?

– Но ведь всего два курса, – в ее интонации появилось сомнение.

Решение, ее самостоятельное решение, еще минуту назад казавшееся таким продуманным и взрослым, вдруг показалось по-детски наивным и таким уязвимым.

– Два, четыре, какая разница? Идея с переводом мне кажется неосуществимой, – отец положил вилку. – Тебе кофе или чаю?

– Чаю…

– Но это не повод скисать! Насколько мне известно, вступительные экзамены в ленинградских вузах проводятся ежегодно или я отстал от жизни, а, дочь?

– Папка! – Альбина бросилась отцу на шею и расцеловала его.

– Я-то здесь при чем? – Марлен Андреевич до глубины души был тронут дочерней благодарностью. «Значит, ей, чтобы решиться, не хватало только моего мнения. Дети… Они навсегда остаются детьми». Прижимая к своей широкой груди почти счастливую дочь, он мысленно благодарил судьбу за этот бесценный и, в общем-то, случайный дар.

– Ой! Вы так держите иголку, будто видите ее впервые! Послушайте старика, – мастер-закройщик высшей категории Моисей Аронович склонился к самому уху Альбины и негромко продолжил: – Когда вам тут все надоест и вы станете сапожником, тогда я буду спокоен: вы будете правильно держать шило. Но пока вы здесь, и раз мне поручено дать вам в руки немножко профессии, вам придется держать иголку иначе.

Он ловко выхватил из Альбининых пальцев портновскую иглу, поднял высоко перед собой и быстро, сверху вниз осмотрел нитку.

– Почти длина, гм… Особенное искусство всегда тут, – указательный палец свободной руки ткнулся в морщинистый лоб. – Остальное – это немножко фокус и много-много тренировок.

Пальцы старого закройщика мелькали перед глазами Альбины, демонстрируя на темном фоне какого-то лоскута правильное обращение с портнов-ской иглой.

– Всегда – наклон, всегда – угол. И мы сможем получить то, – он, сложив лоскут краями вместе, ловко вставил иглу и быстро-быстро нанизал на нее сложенный квадратик ткани, – то, что люди называют «Смётано!»

Старик эффектно, с хлопком, расправил тонкую ткань, по краю которой легла ровненькая строчка одинаковых белых стежков. Альбина восхищенно посмотрела на мастера.

– А пока вы будете переживать и восторгаться, – Моисей Аронович, подойдя к радиоточке, вывернул громкость до отказа – передавали сигналы точного времени, – Моисей Наппельбаум будет кушать свой обед.

– Московские время – двенадцать часов пятнадцать минут. Начинаем передачу «В рабочий полдень»…

Как и следовало ожидать, затея с переводом провалилась. Экзамены на дневное отделение закончились, и в этом году можно было поступить только на вечернее, но это было возможно лишь при наличии справки с места работы, и желательно по профилю.

Процедуру устройства на работу Альбина представляла смутно. Для начала необходимо было эту работу найти. Но как? Из всех известных ей методов наиболее близким был обход близлежащих предприятий, где прямо у проходных вывешивались белые сменные таблички с вакансиями и с указанием заработной платы. Она три дня подряд посвятила этому занятию, но модельеры, а также их ученики нигде не требовались. Расширяя круг своих поисков, Альбина побывала на многих предприятиях соответствующего профиля. Очередная неудача ожидала ее на знаменитой «Большевичке», недалеко от Лиговки. Там кадровичка с «халой» на голове довольно грубо, но доходчиво объяснила, что модельеров в стране как собак нерезаных, а вот рабочих рук не хватает.

Отчаянию Альбины не было предела. Единственный человек, к которому она могла обратиться сейчас за помощью, – Ленка Геворская, чья мать занимала довольно высокий пост в объединении «Ленинградодежда», по случаю летних каникул безвылазно торчала в Крыму. Обратиться к отцу? Это тоже был выход, но тогда… Она сама должна решить эту проблему…

– Альбиночка, детка, здравствуй! – на углу Кузнечного и Марата ее остановила представительная седая дама. – Какая же ты стала худенькая!

– Эльга Карловна… Здравствуйте, – ей хотелось плакать. «Детка!»… Слезы уже скопились в уголках глаз. «Вот тебе, детка, получай, самостоятельную жизнь!» – Я… Мне надо идти, простите…

– Никуда я тебя не отпущу, – женщина взяла Альбину под руку. – Не каждый день встречаешь людей, о которых вспоминаешь ежедневно. Вот такой неудачный каламбур! Пойдем, я угощу тебя пирожными и кофе. Здесь неподалеку есть замечательное уютное кафе.

Помещение кафе «Эльф» было уютное, без верхнего освещения, но настолько маленькое, что посетители, тактично стараясь не мешать соседям, переговаривались вполголоса, чуть ли не шепотом. Поэтому небольшой зал кафе с его подсветкой по периметру, дубовым интерьером и близко склоненными друг к другу головами клиентов напоминал клуб профессиональных заговорщиков.

– А теперь без слез и прочих эмоций расскажи, как живешь? Нужна ли тебе помощь? Я не в состоянии заменить тебе ни Ванду, ни Эльжбету, но кое-что мне, престарелой гранд-даме, еще по силам.

Эльга Карловна была старинной подругой бабушки, одно время, до болезни Эльжбеты Стефановны, – частой гостьей в их доме. Последний раз Альбина видела ее в общей массе людей, приходивших на похороны. Эта женщина всегда называла себя гранд-дамой и всегда ее туалеты были продуманно аристократичны. Альбина, уязвленная своей неудачливостью, подавленно молчала, не зная, с чего начать.

– Ты, я вижу, в сомнениях. Лучший способ справляться с ними, – Эльга Карловна холеными пальцами в старинных перстнях подняла с тарелочки буше, – это немножко сладкого.

Наконец гранд-даме удалось растопить ледяной панцирь Альбининой скованности, и девушка поведала ей о своих безрезультатных поисках работы. Выслушав Альбину, Эльга Карловна произнесла:

– Как говорит мой балбес-внучек, подражая какому-то американскому негодяю: «Нет проблем!». Завтра, обещаю тебе, мы все уладим…