Тайные грехи - Блэйк Стефани. Страница 7

Фидлер никак не вписывался в этот университетский клуб – его нельзя было принять за члена клуба, ибо он не соответствовал сложившемуся стереотипу точно так же, как завсегдатай этого привилегированного учреждения был бы неуместен на Фултонском рыбном рынке.

Он вздохнул свободнее, оказавшись в гриль-баре на втором этаже. Здесь атмосфера была не столь обязывающей, как в остальных залах. Стены бара были обшиты панелями темного дерева; вдоль стен стояли деревянные полированные столики.

Официант в красной куртке, говоривший с едва уловимым английским акцентом, церемонно поклонился ему:

– Доктор Фидлер?

– Он самый.

– Следуйте за мной, пожалуйста.

Фидлер последовал за официантом, ощущая на себе полные холодного любопытства взгляды завсегдатаев. В последний его семестр в Гарвардской медицинской школе [4] один из наставников как бы в шутку сказал:

– Господи, Макс! Не представляю тебя в медицине. Ты больше похож на заштатного комика.

Полное херувимоподобное лицо Фидлера преобразилось в плутовской улыбке, когда он попытался изобразить одного знаменитого комика.

– А теперь возьмем мою жену… Пожалуйста, возьмем, к примеру, мою жену! Почему это вы считаете, что я не заслуживаю уважения?

Наставник рассмеялся:

– Понял, что я имел в виду?

– Право же, мистер Флеминг, именно поэтому я специализируюсь в психиатрии. Господь свидетель, пациентам психоаналитиков не вредно посмеяться.

Заметив приближающегося Фидлера, Лес Томкинс расплылся в широкой улыбке. Он поднялся из-за стола и протянул руку.

– Макс, рад тебя видеть. Столько лет прошло!

Фидлер потряс протянутую руку, пожал плечами:

– Да не так уж и много – два-три года. Мы виделись на последнем семинаре в Майами, верно?

– Думаю, ты прав.

Томкинс постучал пальцем по своему полупустому стакану.

– Еще мартини, Бобби. А что ты пьешь, Макс?

– Как всегда, пепси.

Брови официанта вопросительно взметнулись.

– Он не шутит, Бобби. – Томкинс покачал головой. – Все еще пепси, до сих пор пепси.

– В медицинском колледже я только это и мог себе позволить. А потом привык. Многолетняя привычка…

– Как жена?

Фидлер сгорбился.

– Чуть лучше. А твоя?

Томкинс разразился оглушительным хохотом.

– Все те же шутки? Ты старый безумный сукин сын!

Какое-то время они обменивались подобными любезностями. Потом Фидлер решил, что пора расстаться с шутовским колпаком, сменив его на докторскую шапочку, более уместную при разговоре с коллегой и профессионалом.

– Так в чем дело, Лес? Ты ведь пригласил меня в этот гойский [5] храм чревоугодия не для того, чтобы я сыграл роль комика.

– Я прочел твою статью в психиатрическом журнале. В прошлогоднем мартовском номере. Статья написана блестяще.

– Это о возрастной регрессии?

– Да. Похоже, что ты увяз в этой теме с головой.

– Ну, иногда это окупается, если сочетать подобный метод с общим лечением пациента.

Томкинс закурил сигарету «Шерман» и протянул пачку Фидлеру.

– Нет, спасибо, Коджак, [6] я такие не курю.

Томкинс заговорил, тщательно подбирая слова:

– Я готов согласиться с твоей теорией в той ее части, где говорится о детстве пациента и его детских впечатлениях. Однако мне кажется, ты переходишь в область предположений, когда утверждаешь, что можешь проследить своего пациента до момента его рождения, даже до его прежнего воплощения. При всем моем уважении к тебе я не могу относиться серьезно к подобным теориям, к подобным играм…

– И я не могу, – заявил Фидлер.

Томкинс смутился:

– Не понимаю… Тогда какой смысл внедрять это в практическую деятельность? Значительная часть твоей статьи посвящена теме возрастной регрессии…

– Верно.

– И ты сам в это не веришь?

– Все не так просто, Лес. У меня был один знакомый старый профессор, который имел обыкновение ввернуть на экзамене какой-нибудь каверзный вопрос. Например: «Каково предпочтительное лечение в случае истерической диссоциации?» И знаешь, каким бывал правильный ответ?

Томкинс покачал головой.

– То лечение, которое срабатывает, то, что дает результат. У меня есть пациенты, и единственный способ проникнуть в их сознание – заставить поверить, что они и до этой жизни жили в других воплощениях, а потом погрузить их в глубокий транс с помощью обычного гипноза или лекарства. Обрати внимание: все это происходит не за один сеанс. Лечение может потребовать пяти, а то и десяти сеансов. Весь фокус в следующем: что, как только ты переводишь их за определенную черту, за определенный порог и они оказываются как бы в своей предыдущей жизни и совершенно отрешаются от настоящей, ты можешь сломать торможение, с которым невозможно справиться иными методами, например обычным гипнозом. Пациенты выпускают на волю все свои подавленные желания, все фантазии, подчас настолько неприемлемые для их сознания, что они никогда и никому не смогли бы о них поведать, даже самим себе. В известном смысле ты прав. Это до какой-то степени игра, салонная игра. И тем не менее игра весьма эффективная и дающая неплохие результаты.

– То лечение, что дает результат, – пробормотал Томкинс и с пониманием кивнул. – Ладно… – Он опорожнил свой стакан с мартини и подал знак официанту, чтобы тот принес еще одну порцию. – Хочу предложить тебе пациентку, Макс. Убежден, что ты единственный специалист, способный ей помочь.

– А в чем дело?

– Это уж твоя задача – узнать, в чем дело. Признаюсь, моих знаний для этого маловато. Ты, конечно, слышал о Маре Роджерс Тэйт Третьей?

– Как о Фордах, Рокфеллерах и Кеннеди. Она твоя пациентка?

– Была в течение восьми лет. Мара всегда отличалась отменным здоровьем. В смысле – физическим. Но я всегда считал, что она и душевно – как новенький доллар. Ну, конечно, Мара не лишена странностей, свойственных почти всем людям…

– Аминь, – пробормотал Фидлер. – Когда сегодня утром зазвонил телефон и разбудил меня, я думал только о том, чтобы у меня достало сил покинуть мою уютную постель, хотя бы оторвать голову от подушки. Мне хотелось лишь одного – свернуться калачиком, прижав к себе своего любимого плюшевого медвежонка, натянуть одеяло на голову и пососать большой палец.

Томкинс усмехнулся и продолжал:

– И вот два дня назад с Марой стряслось что-то странное. Как тебе должно быть известно, она ведь президент совета директоров в «Тэйт интернэшнл индастриз».

– Что само по себе уже может являться достаточной причиной нервного срыва, – заметил Фидлер.

– Да, огромная ответственность для любого человека, будь то мужчина или женщина, особенно для такого молодого. Ей ведь всего тридцать девять.

– Так что же произошло два дня назад?

– Была важная деловая встреча. Это произошло во вторник вечером, и собралась вся верхушка компании, все самые влиятельные люди. Дело в том, что у «Т.И.И.» возникли трения с правительством, некоторые неприятности. Комиссия по безопасности заинтересовалась их делами. Похоже, что у Мары были разногласия с руководством одной из подконтрольных «Т.И.И.» компаний, точнее, с ее президентом, с Шоном Тэйтом – он кузен Мары. Так вот, она, можно сказать, выкинула его из зала.

– Достаточное основание для психической травмы.

– Когда же инцидент закончился, она потеряла сознание.

– Ее госпитализировали?

– Да, положили в Павильон Харкнесса. Припадок продолжается уже сорок восемь часов, и она все еще не вышла из комы. Мы тщательно обследовали ее, использовали все доступные средства диагностики – электроэнцефалограмму, рентгенографию черепа, артериографию, пневмоэнцефалографию – и даже взяли биопсию тканей мозга. И результат везде отрицательный.

– То есть не обнаружили ничего серьезного?

– Ну, может быть, только одно: каждые десять минут, как по часам, появляется неправильная картина мозговой деятельности.