Перо фламинго - Орбенина Наталия. Страница 6

Надо ли говорить, что явление юной богини привлекло всеобщее внимание. От желающих пригласить барышню Дудко на танец не было отбоя, и в её бальной книжечке уж почти не было свободного места, когда вдруг папаша подвел к ней высокого худощавого господина с орлиным носом и строгими глазами, внимательно смотревшими из-за стекол пенсне. Викентий Илларионович Соболев, профессор Петербургского университета, давний знакомый папеньки, некогда учились вместе, да потом пути разошлись. Вот, давненько не виделись. А тут такой случай. Приятно познакомиться. Удивительно, уже такая барышня выросла, совсем взрослая. Невеста! А вот ему, Соболеву не посчастливилось до сих пор обзавестись семьей. Все наука да наука, книги, студенты. Вот только племянника воспитывает, сына сестры, Лавра. Нет, не сиротка, просто родители его в далекой провинции, отец бестолковый и никчемный. Вот и взял он мальчика по просьбе сестрицы своей, чтобы не пропал, чтобы дать ему дорогу в жизни.

Разговор продолжался, Серафима вежливо томилась рядом с родителями. Новый знакомый ей был совершенно неинтересен, более того, он ужасно её пугал и смущал. Соболев иногда бросал на девушку быстрый обжигающий взгляд, от которого она вся внутренне сжималась, ей хотелось спрятаться за мать.

– Скажи на милость, что это ты точно воды в рот набрала, да все ко мне жалась, будто господин Соболев тебя скушать собрался? – зашипела она на дочь, когда собеседник отошел на несколько шагов.

Но не успела Серафима что-то пролепетать в свое оправдание, как новый знакомый воротился и учтиво и холодно пригласил её на танец. Девушка обмерла, ноги не слушались её, она уже решилась было отказать по причине духоты, но тотчас же наткнулась на такие испепеляющие взгляды обоих родителей, что не посмела, и, чуть ли не падая, подала руку кавалеру.

Танцевала она плохо, чувствуя себя деревянной палкой, отвечала на вопросы невпопад, краснела от собственной неловкости. Наконец и вовсе престала отвечать, поникла в руках кавалера и кое-как дожила до конца танцевальной фигуры.

– Ваша милая дочь очень утомилась от шумного бала и танцев. Возвращаю её вам. – С легкой улыбкой Соболев подвел свою незадачливую партнершу к отцу. – Мадемуазель, благодарю вас. Я давно не испытывал такого удовольствия от танца, как нынче! – и сдержанно поклонившись он удалился, оставив семейство в совершенном смятении.

Всю ночь после бала супруги гадали, последует ли теперь визит, ведь старого университетского товарища настойчиво приглашали. Если последует, то надо ли это понимать как надежду на жениховство? О, нет, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой!

Поэтому когда через несколько дней долгожданный гость все-таки явился, в доме начался совершенный переполох и ажитация. Одна Серафима пребывала в счастливом неведении, при детской ее наивности ей и в голову не могло прийти, что этот строгий дяденька, почти старик, ведь он старше её на двадцать лет, может сделаться её женихом!

Когда, наконец, по требованию матери, она покинула свое убежище и спустилась вниз, то постаралась побыстрее найти для себя укромный уголок и забиться туда. Однако сделать это ей не удалось. Противный гость непременно желал её участия в разговоре. Без конца обращался к ней с вопросами, и, что самое ужасное, желал слышать ответы. Она терялась, как плохая ученица на экзамене в гимназии, робела, глотала слова и беспомощно смотрела на родителей, которые ничем не могли ей помочь. Ей хотелось плакать. Гость, казалось, не замечал её замешательства и мучений, все сидел и сидел, и конца не было этой пытке. Уж и чай весь выпили, и самовар остыл, а он все не уходил. Когда же, наконец, он поднялся, Серафима, не дожидаясь его последних слов и поклонов, опрометью бросилась вон, надеясь, что эта её невоспитанность простительна и она более никогда не увидит этого неприятного господина.

Однако её надежды не оправдались. На той же неделе он пришел еще раз, потом снова. Серафиму строго требовали в гостиную. Она поспешно спускалась и старалась как можно быстрее улизнуть прочь. Родители беспрестанно шушукались о чем-то, и при её появлении замолкали. На их лицах застыло загадочное выражение ожидания разрешения некой удивительной тайны.

Дудко ловил себя на мысли, что иногда по его лицу плавает бессмысленная улыбка. Нет, нет, только бы не спугнуть надежду! Жена его то и дело бегала в церковь, часами простаивала там и горячо о чем-то просила Бога.

Однажды в воскресенье Серафима с матерью явились с прогулки и обнаружили, что в доме гость. На вешалке висела дорогая шуба ненавистного профессора. Серафима, веселая, розовощекая от мороза, стряхивала снег с шубки, в то время как матушка поспешно прошла в гостиную. Оттуда донесся быстрый нервный разговор и легкий радостный вскрик. Серафима, хоть и не желала видеть Соболева, после чудной прогулки на морозе была в хорошем расположении духа и почти спокойно вошла вслед за матерью в гостиную. Родители и Соболев стояли полукругом посредине комнаты. На их лицах застыло таинственно-радостное и какое-то глупое выражение. Серафима в нерешительности замерла на пороге.

– Ну что же ты встала, дитя мое! – патетически воскликнул Дудко. – Иди же смелее навстречу своему счастью, своему избраннику, своему супругу!

Девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха в груди.

– Да, да, деточка! Именно так! Викентий Илларионович оказал нам честь и просит твоей руки!

Лицо новоиспеченной невесты исказилось гримасой ужаса, и она рухнула без чувств.