Переступая грань - Катасонова Елена Николаевна. Страница 25

- Конечно, конечно, - благодарно сжала ему руку Марго.

Но Пьер не смог ничего. И друзья его не смогли: ведь решала все не французская сторона. А русские уперлись так, что французы просто разводили руками. Казалось, непоправимый ущерб будет нанесен великой державе, если французский паренек увезет из Москвы русскую девушку Лизу, если эти двое будут счастливы (или несчастны) не в Москве. Заодно и письма туда-сюда приходить перестали. И с Москвой не соединяли часами, а если соединяли, то шумы, треск, щелчки ничего не давали понять, ничего невозможно было расслышать. Да и что изменилось бы, если б ребята друг друга услышали? Ничего ровным счетом.

Стояла зима. Снег выпал в Париже. А Жан все метался, на что-то надеясь, веря в какую-то там справедливость. Мать утешала, бранила, взывала к разуму. Тщетно! Пришлось снова отвлечься от важных дел Пьеру. Он подумал, подумал, порылся в бумагах, нашел старую визитную карточку, позвонил - как ни странно, телефон оказался прежним, хотя адрес сменился, - обо всем договорился и вручил визитку жене.

- Вот, возьми. Сначала сходи сама, одна, без Жана. Он многим помог.

Это был известный и очень дорогой психоаналитик. Когда-то он открыл глаза Пьеру на его секретаршу, это он разъяснил, что означал ее звонок: предательство! Он же вылечил от бессонниц и помог забыть то, что упорно не забывалось.

Марго вошла в кабинет, расположенный в старинном здании, в тихой улочке, неподалеку от площади Согласия, все рассказала.

- Не ест, не спит, ничего не делает, ни с кем не разговаривает. Даже уже не плачет, - закончила она свое горькое повествование. - Похудел страшно.

- Надо было прийти раньше, - укоризненно сказал доктор. - Но ничего, справимся - все вместе. Жаль вашего сына, мадам. - Доктор помолчал и как истинный француз добавил: - Жаль любовь. Такое чувство не часто встречается, уж вы мне поверьте.

- Да?

- Сейчас не очень получается у людей с любовью, - задумчиво продолжал доктор.

- Правда? - машинально спросила Марго.

- Правда... Я имею в виду именно любовь, мадам: единение сердец, а не только плоти.

- Но почему?

- Все очень заняты: надо делать карьеру, не отставать в бешеной гонке... Есть и другие причины, но эти - главные. Ко мне приходят в основном лечиться от безлюбия, не от любви. Приводите вашего сына. Ему сейчас очень трудно, но он счастливый человек, мадам: ведь он умеет любить.

И на следующий день доктор занялся бедным Жаном. А в Москве психоаналитики загнаны были в подполье, их как бы и не было. Про психоанализ не писали даже в специальной литературе, хотя методом его еще как пользовались - особенно при лечении некоторых форм шизофрении. Но чтоб практиковать, чтоб помочь... Это же противоречило марксизму!

Так что Лизе предстояло выкарабкиваться самой. С помощью Иры.

5

- Все надо делать вовремя, - мудро изрекла Ира.

- Если бы я представляла, что меня ждет! - простонала в ответ Лиза. Ирка, я пропадаю!

Они валялись на кушетке в Лизиной комнате - кушетку можно было раздвинуть, засунув в образовавшуюся щель подушки, - и бездельничали: не листали учебники, не читали, почти не разговаривали, обменивались лишь немногими репликами.

День после экзамена - это свято: все сачкуют. Ну скажите, какой болван будет в этот день заниматься? Да никакой, разве что отъявленный, презираемый всеми зубрила. А Лиза с подружкой зубрилами-то уж точно не были. Вот они и валялись. Тем более что за окном падал пушистый снег, нагоняя на девочек сладкую дрему, сгущались синие сумерки, а на столе стоял огромный пакет с пирожками - Вера Ивановна отпустила Иру с ночевкой, - и можно было не ходить даже в столовку.

- Ты все боялась родить негритят, - напомнила Ира.

- Да, боялась, - не стала отрицать Лиза. - И еще жалела маму.

- А помнишь, как глазели на него на вокзале? - набирала очки Ира. Надо же было успокаивать Лизу! - А тот дурак в купе? Ну тот, который полковник?

- Так ведь он дурак.

- Дураков везде много, - назидательно заметила Ира. - И в Париже тоже. Ты бы там страдала.

- Я и здесь страдаю.

- Значит, надо перебороть себя и забыть.

- Может, научишь как?

Замолчали. Слезы, крики, вспышки отчаяния - все перенесла верная подруга Ира. Уговаривала и утешала Лизу часами. А потом подоспела сессия. Хочешь не хочешь, надо сдавать. Пришлось приналечь: на арабский - Лизе и на китайский - Ире. Занимались у Иры - в основном из-за сытной кормежки: времени на очереди в столовку, конечно, не было. А отдыхали у Лизы.

- Ну так, - распорядилась их жизнью Ира, - два часа занимаемся, пятнадцать минут говорим о Жане. Идет?

- Идет, - согласилась Лиза, и стоило ей нарушить регламент, как беспощадная Ира сурово напоминала о соглашении.

- Что это Лизонька так похудела? - в первый же вечер, лишь только остались они одни, спросила у дочери Вера Ивановна. - И какие-то у нее такие глаза...

- Дай слово, что никому не скажешь!

- Даю.

Ира все рассказала.

- Да что ты говоришь? Негр? Настоящий негр? - всполошилась Вера Ивановна. - Вот и хорошо, что уехал. Негр... Еще чего не хватало!

- Да какое это имеет значение? - рассердилась Ира. - А если бы мой Борис был негром?

- Скажешь тоже! - Вера Ивановна аж руками всплеснула. - Ну уж нет, никаких нам негров не надо!

- Так ты расистка? - ехидно поинтересовалась Ира.

- Не обзывайся, пожалуйста, - призвала ее к порядку Вера Ивановна. Никакая я не расистка, но негр... Вы б еще папуаса мне привели!

- Во-первых, никого мы к тебе не приводили, - возмутилась Ира. Во-вторых, сравнивать Жана с папуасом... Он такая умница, так воспитан... Нашим мальчишкам рядом с ним не стоять! Ох, мама, все-таки ты расистка.

В этот вечер они впервые поссорились всерьез, по-настоящему, но потом, естественно, помирились. Вера Ивановна снова дала честное благородное слово никому ничего не рассказывать, ночью обо всем поведала мужу, и тот с солдат-ской прямотой высказал все, о чем она думала и сама.

- Вот они, ваши новые времена! Напустили в Москву иностранцев: всяких негров, арабов, китайцев... Ну китайцы - куда ни шло. - Он вспомнил вовремя, какой страной занимается его дочка. - Да, китайцы, корейцы ладно, но негры... И эти их Ленгоры - танцы, шманцы... А ты поощряешь!