Огонь любви, огонь разлуки - Туманова Анастасия. Страница 27

– Ци-и-ифры… – разочарованно протянула Катерина. – Но как же это можно запомнить? Я, например, всю жизнь мучилась с арифметикой, для меня три цифры подряд запомнить – мука, а здесь…

– А здесь даже четыре! – откровенно веселился Ахичевский. – Но я, видишь ли, не мучаюсь. Просто набираю год рождения своей супруги – и все.

– Нет, не уговаривайте, скучно, скучно и скучно! – отрезала Катерина и вышла из кабинета.

Ахичевский, посмеиваясь, отправился за ней.

В диванной комнате был накрыт ужин на двоих, горели свечи в бронзовых канделябрах, стояло шампанское в ведерке со льдом. Ахичевский взял в руки запотевшую бутылку, пустил пробку в потолок, Катерина тихо взвизгнула и засмеялась:

– Аня говорила, вы в гусарах служили?

– Точно так! – Ахичевский подал ей бокал, в котором вихрем вертелись пузырьки. – Ну – пьем за нашу встречу?

– За нас, – подтвердила Катерина, поднося бокал к губам. Валет предупредил, чтобы она не вздумала ничего пить, и шампанское, стоило Ахичевскому отвернуться на мгновение, тут же отправилось в кадку с фикусом. Возвращая пустой бокал на стол, Катерина загадочно улыбнулась: – А у меня для вас подарок, Петр Григорьевич. Может, это и неприлично – делать подарки мужчинам, но вы были так добры ко мне, что я позволила себе… Вот. Только не смейтесь надо мной.

Она извлекла из сумочки бутылку вина, и, взглянув на этикетку, Ахичевский не смог скрыть удивленного возгласа:

– Цимлянское шестьдесят пятого года?! Бог мой, где ты умудрилась найти его?

– Это мой секрет, – заявила Катерина, до последнего боявшаяся, что невзрачная бутылка с полустертой этикеткой не произведет на Ахичевского никакого впечатления. Но Валет, вручивший ее подружке два часа назад, уверил, что «понимающий человек», увидев такое, упадет в обморок от радости.

– Сам-то где взял? – подозрительно спросила Катерина.

– Маманя моя мастрячит у себя в слободке. С того и живет, а чего? К ней малинщики со всей Одессы за товаром ходят, и еще ни одного конфуза не было.

Наблюдая за Ахичевским, осторожно открывающим бутылку, Катерина отчаянно боялась, что «малинка» [3]будет обнаружена, но он, кажется, ничего не заметил и бережно разлил творчество Валетовой мамаши по бокалам.

– Этот бокал – за тебя, – негромко сказал Петр, становясь за спиной Катерины и откровенно, долго целуя ее худое плечо. – За то, что ты так нежданно появилась на моей дороге… И за все удовольствия этого появления.

Катерина улыбнулась, пригубила вино, удовлетворенно проследила за тем, как Ахичевский выпивает свой бокал до дна, и подумала про себя, что полдела уже сделано. Словно в подтверждение этих мыслей, за окном глухо заворчали раскаты первого грома.

– Будет гроза, – произнес Ахичевский, подходя к окну. – Все небо в тучах… Тебе придется остаться до утра!

– В самом деле? – улыбнулась Катерина, поднимаясь ему навстречу.

Ахичевский взял девушку за плечи, притянул к себе. В следующую минуту они уже целовались, и платье цвета «закат в Палермо» ползло с плеч Катерины, а сама она, запрокинув голову, томно постанывала и мысленно прикидывала, через какое время начнет действовать «малинка». Придется изменять Сереже или, даст бог, нет? Самой Катерине это было безразлично, но она беспокоилась, что опытный в постельных делах Валет все поймет и устроит совершенно ненужный скандал.

До грехопадения оставались сущие мгновения. Катерина уже была раздета и лежала в позе готовой к потрошению курицы на роскошно взбитой кровати, Ахичевский тяжело дышал сверху. Готовясь к неизбежному, Катерина поглядывала на себя и Петра в огромное зеркало на стене, вяло думала о том, до чего же все это по-свински выглядит даже с самым авантажным мужчиной, соображала, сумеет ли как следует застегнуть потом крючки на платье, и время от времени извергала из себя страстный стон. Внезапный удар грома потряс весь дом, пламя свечей задрожало, в открытое окно ударил, дернув кисейную занавеску, порыв ветра… и тут Ахичевский вдруг тяжело опустился на подушку. Катерина резко поднялась на локте, взглянула в лицо лежащего рядом мужчины. Он спал. На всякий случай Катерина проверила его дыхание. Оно было ровным и спокойным.

– Спасибо, господи, – мрачно произнесла Катерина, встала и начала одеваться. Нужно было торопиться.

С той минуты, как Ахичевский показал ей сейф, у Катерины возникла дикая мысль справиться с «медведем» самой, без Валета. Она знала, что жена Ахичевского – ровесница Анны, об этом упомянул между двумя бокалами шампанского сам Петр Григорьевич несколько дней назад. Стало быть, год рождения у них один, пятьдесят шестой… Тысяча восемьсот пятьдесят шестой… Один – восемь – пять – шесть… А вдруг пройдет?!

– Только попробовать! – пообещала в зеркало самой себе Катерина. И устремилась в кабинет Ахичевского.

Там было темно, и Катерине пришлось возвращаться за свечой. Торопясь, она прихватила весь тяжелый канделябр, и это оказалось к лучшему: в комнате с занавешенным окном сразу же стало светло как днем. Сейф черной громадой стоял в углу. Катерина обогнула стол и приблизилась к нему. Как живого погладила по холодному металлическому боку:

– Медведь-медведь, отдай денежки по-хорошему…

«Медведь», разумеется, молчал. Катерина пожала плечами и медленно, с нажимом передвинула первую шашечку замка. Вторую. Третью. Четвертую. Ничего не произошло. Катерина, скрывая от себя самой подступившее разочарование, без особой надежды потянула за массивную ручку – и та неожиданно подалась. Графиня Ахичевская действительно была ровесницей куртизанки Анны Грешневой.

– Ну дура-ак… – пробормотала Катерина. И придвинула поближе канделябр, чтобы удобнее было потрошить внутренности «медведя».

Первой девушка вытащила довольно большую, вполаршина в поперечнике, окованную серебром шкатулку, которая оказалась заперта. Она была такой тяжелой, что Катерина сразу подумала о драгоценностях графини. Отодвинув шкатулку в сторону, девушка снова нырнула в сейф и извлекла три увесистых пачки ассигнаций. Пересчитывать было некогда, она расстелила на письменном столе свою персидскую шаль, положила на нее шкатулку, деньги, опять полезла в сейф и извлекла стопку каких-то бумаг. Перелистав их, Катерина ничего не поняла в казенных фразах, но на всякий случай кинула и бумаги поверх шкатулки, завязала шаль узлом и с трудом, шепотом чертыхаясь, поволокла награбленное из кабинета.

За окном уже бушевала гроза, ветер метался по саду, трепля и выворачивая листья деревьев, парусом надувал занавеску. Катерина, испугавшись, что шум разбудит Ахичевского, торопливо притворила окно, сунула в сумочку бутылку с «малинкой»… и, нащупав что-то в ридикюле, села прямо на стол. Подумала и вытащила большой «смит-и-вессон».

Пистолет принадлежал Валету, и девушке стоило больших трудов упросить любовника отдать ей оружие на время операции. Он уверял, что это вовсе ни к чему, что с пистолетом нужно уметь обращаться, что Катерина, если начнет стрелять, то в лучшем случае промажет, а в худшем – подстрелит сама себя. Но Катерина настояла на своем, и сейчас, сжимая во вспотевшей руке тяжелый пистолет, она медленно подошла к постели, на которой лицом вниз спал Ахичевский.

О том, сможет ли она выстрелить в спящего человека или нет, Катерина даже не задумывалась. Никаких сомнений у нее не было. И мысль об этом появилась у девушки с самого начала, сразу же, как она услышала скрипучий голос жены Ахичевского в модном магазине. Беспокоилась Катерина лишь об одном: удастся ли ей сделать смертельный выстрел? До сих пор стрелять из пистолета, да еще такого тяжелого, девушке не приходилось. Мельком она подумала, что, может быть, не связываться со «смит-и-вессоном», а попросту ударить Ахичевского по голове канделябром или пресс-папье из кабинета. Но это показалось ей еще более ненадежным, и Катерина, приставив вороненое дуло к черноволосому затылку, глубоко вздохнула, опустила палец на курок… и внезапно отлетела в сторону, отброшенная мощным ударом сзади. Пистолет, вылетев из руки, с грохотом упал на пол. Катерина вскочила как кошка; даже не посмотрев на того, кто ее ударил, метнулась к окну, схватилась за подоконник… и замерла, остановленная чуть слышным свистом. Медленно обернулась. За ее спиной стоял Валет.