Богатые наследуют. Книга 2 - Адлер Элизабет. Страница 34

– Но что будет, когда она станет старше? – спросил он глухо.

– Никто никогда не сможет обидеть ее, – вскричала Энджел отчаянно. – Она будет жить здесь – где ее любят, среди этих прекрасных садов. Я нашла преподавателей – они будут обучать ее понимать по губам, мы научим говорить ее как можно более нормальным голосом – насколько это возможно… это поможет, Грэг, вот увидишь, это поможет!

Да, все началось с этой поездки в Европу. Именно с тех пор все стало так ужасно плохо, думал с горечью Грэг, сидя за бокалом вина в баре «Ритц». Даже ранчо Санта-Виттория уже не то, что прежде.

– Грэг Констант? Это ведь ты?

Грэг нахмурился, глядя озадаченно на мужчину, стоявшего перед ним.

– Господи! – воскликнул Грэг, его лицо прояснилось. – Да ведь это Чарли Хэммонд, да?

– Чарльз Джеймс Хэммонд Третий, Гарвард, выпуск девяносто пятого. Ах ты старый негодник, ты что не узнал меня сначала? После всего, что мы проделывали в Бостоне? Только скажи, что мы дважды или трижды не поставили на уши этот городишко! А что ты здесь делаешь один, в баре «Ритц» в Париже? Бьюсь об заклад, что ты ждешь женщину!

Чарли Хэммонд сел напротив него и заказал официанту еще выпить. Он был высокого роста, приятной внешности, мужчина тридцати трех лет, с волнистыми темными волосами и оживленными карими глазами, и чувствовал себя как рыба в воде в космополитической атмосфере бара «Ритц».

– Мое излюбленное местечко, – сказал он, оглядываясь по сторонам в поисках знакомых лиц. – Сюда я иду в первую очередь, когда приезжаю в Париж. Можно дать голову на отсечение, что всегда встретишь кого-нибудь в баре «Ритц»; в этом правиле не бывает исключений. Но должен признаться, что я не ожидал увидеть тебя здесь, Грэг. Господи, да мы не виделись с тобой с тех пор, как учились в колледже, – десять лет, так? Много воды утекло с тех пор в моей жизни да и в твоей, наверное, тоже. Я только сегодня приехал по банковским делам, старина. Ты помнишь?

– Еще бы, – ответил Грэг с улыбкой. – Семейный банк в Филадельфии. В колледже ты клялся, что тебя никогда не занесет в него, ты хотел строить корабли, если я не ошибаюсь?

Чарли усмехнулся, когда пил свою порцию виски.

– Ну, понимаешь, это все не так просто… просто не убежать от обязательств перед семьей, старина. Но я по-прежнему делаю лодки и плаваю на них. На уикэндах и летом, конечно. Но ты всегда хотел заниматься только ранчо – ты никогда не хотел ничего иного.

– Так оно и есть, – пожал плечами Грэг. – Я не изменился.

– А какого черта нужно здесь калифорнийскому владельцу ранчо? Можешь сделать вид, что собираешься покупать в Париже скот, – засмеялся Чарли.

– Я навещал свою сестру. Она живет в Венеции. Я всегда возвращаюсь домой через Париж.

– Ага! Париж, Париж! Город огней – и греха! – воскликнул Чарли счастливо. – Могу побиться об заклад, что прелестная маленькая женушка терпеливо дожидается твоего возвращения на ранчо и трое или четверо ребятишек – совсем как у меня. Но это не может помешать двум молодцам весело провести время в Париже, так, старина? Иначе зачем существует этот город? Скажу тебе, Грэг, – я знаю отличное местечко. Говорят, что Numero Seize на рю-де-Абрэ – просто непревзойденное заведение по части чувственных утех. Что скажешь на то, чтобы нам отправиться туда и прекрасно пообедать, а заодно и немного развеяться? Немножко позабавиться в городе вина, женщин и песенок? Э-э-х! Это отличная идея!

– Спасибо, Чарли, – ответил Грэг прохладно. – Но что-то непохоже, что у меня подходящее настроение для посещения борделя.

– Борделя? Прикуси язык, старина, там не бордель! Нужно иметь двух спонсоров и банковскую гарантию, чтобы попасть туда! Numero Seize – это вроде клуба для избранных джентльменов – элегантный и рафинированный; говорят, их ресторан соперничает с «Максимом»! Ну почему бы нам не пойти туда пообедать и распить несколько бутылочек шампанского – и убедиться во всем собственными глазами? Говорю тебе – если мы захотим общества двух очаровательных девушек, которые развлекли бы нас легкой женской беседой за восхитительным обедом, в этом не будет никакой проблемы! Ты хочешь посидеть в библиотеке около камина? Пожалуйста! Ты хочешь послушать Шопена или Листа в исполнении девушки, которая куда краше любой профессиональной пианистки и не озабочена тем, что менее талантлива? Ради Бога! Партию в биллиард? Деловая беседа? А наверху, старина! Наверху! – Чарли откинулся на стуле и подмигнул Грэгу. – Говорят, там все, что ты пожелаешь. А девушки? Самые элегантные, самые красивые и талантливые во всем Париже! Ну? Ну что? Как ты можешь отказываться?

Грэг засмеялся, чувствуя облегчение оттого, что его отвлекли от невеселых мыслей.

– Ты классный парень! – просиял Чарли. – Есть только одна скверная штука – это чертово местечко стоит столько, что для многих это целое состояние. – Он присвистнул. – Но оно стоит того. А главное, я слышал, что Мадам еще более роскошная женщина, чем сами девочки, но она абсолютно недоступна. Никто еще не проник к ней в спальню.

Он усмехнулся, когда они вышли из бара и стали искать экипаж.

– Кто знает? – засмеялся он. – С твоим-то обаянием, Грэг! Ты или я… может, нам повезет?

Бывали дни, когда Симоне просто до чертиков надоедал фешенебельный Париж. Он был частью ее жизни в течение двадцати лет, и она говорила себе, что становится слишком богатой, слишком благополучной, чтобы стараться быть очаровательной и выглядеть как можно лучше, и теперь она иногда оставалась дома весь день. Она заказывала шеф-повару роскошный обед и не отвечала на телефонные звонки мужчин, которые по-прежнему искали с ней встреч, чтобы потом обронить где-нибудь, что они обедали с Симоной Лалаж и пустить дальше слухи о ее изощренности и новых перлах ее острого язычка. Но беда была в том, что она вскоре уставала и от своего собственного общества, и тогда она приказывала подать к дверям свой роскошный лимузин и отправлялась на рю-дэ-Абрэ поужинать с Поппи.

Симона допивала третий бокал изысканного шампанского «Поль Роже», слушая Поппи, которая с сияющими глазами говорила ей, каким чудесным был Франко – он был сама доброта и галантность; он делал все, чтобы она почувствовала себя самой желанной женщиной на свете, самой обожаемой; какое наслаждение дарил он ей в постели – и давал ей понять, что она дарит ему не меньшее счастье, и вскоре Симона начала терять терпение.

– Ты мне ничего нового не открыла о том, что происходит на простынях, – сказала она резко. – Так бывает всегда. У меня такое чувство возникало только с двумя мужчинами за всю мою жизнь, и оба раза мне пришлось сожалеть об этом. Как только они поняли, что я ими очень дорожу и действительно люблю их, они начали относиться ко мне по-другому. Они заставляли меня ждать, кусать ногти от отчаяния и мучаться, думая о том, где они сейчас. Иногда они не приходили вообще, и скажу тебе, Поппи, это были самые длинные и страшные ночи в моей жизни. Они вели себя так, словно я принадлежу им как вещь, и хотя моя гордость нашептывала мне, что с меня хватит, но я была не в состоянии послушаться ее советов – они слишком много значили для меня. Конечно, потом я пришла в себя и решила выбросить из головы всю эту романтическую чепуху и завязывать более спокойные и поверхностные отношения – такие, где я играю главную роль. Верь мне, дорогая, – добавила она, прикасаясь к волосам, которые она на этой неделе подкрасила хной – в тон своему лимузину и бирманским рубинам, – так спокойнее жить. Чувствуешь себя счастливее.

– Но Симона, ты ведь так много теряешь! – воскликнула Поппи. – Я иногда тоже так думала, но ведь с Франко все иначе. Только взгляни на меня!

Она закружилась от счастья перед Симоной – легкие юбки ее воздушного серого шифонового платья облаком взлетели вокруг ее стройного тела, в руках был бокал шампанского, и лицо ее дышало радостью жизни.

– Разве я не изменилась? Разве любовь не изменила меня?

Симона взглянула на портрет Поппи – Франко настоял, чтобы Поппи перенесла его из библиотеки в свою комнату, – а потом на свою подругу.