Богатые наследуют. Книга 2 - Адлер Элизабет. Страница 47

Гнев вспыхнул в глазах Поппи, когда она смахнула хрустальное блюдо, изысканные бокалы и серебро королевы Анны на пол.

– В какую игру ты играешь, Франко? – прошипела она. – Что здесь происходит? Я здесь потому, что ты не приехал ко мне. Я ждала. Я боялась за тебя, я думала о тебе. Я люблю тебя, Франко!

Ее лицо было смертельно бледно, и голубые глаза блестели в свете свечей, когда она вскочила, выдергивая гребенки и шпильки из своих волос.

– Посмотри на меня, – потребовала она, когда они упали ей на плечи сверкающим тяжелым водопадом. Она вынула из ушей серьги, сняла жемчуга с шеи и кольца со своих пальцев. Она расстегнула красное шифоновое платье, и оно скользнуло к ее ногам. Она намеренно не надела белья, потому что знала, что он сразу возьмет ее в свои объятия, и будет заниматься с нею любовью, и теперь она стояла, обнаженная, напротив него.

– Вот какая я! – кричала она. – Такой я была для тебя в Монтеспане. Такой была женщина, которую ты обнимал, женщина, которой ты говорил, что любишь ее. А ты говоришь со мной об икре и кардинале Ришелье с его столами – когда все, чего я хочу – это снова услышать, что ты любишь меня, что ты рад меня видеть.

Ее голос упал до шепота.

– Я хочу, чтобы ты сказал мне – ничего на свете не имеет значения… кроме нас с тобой.

Франко вспомнил все жестокие вещи, которые он совершил в своей жизни. И он знал, что ни один из его поступков не был более жестоким, чем то, что он собирался сделать сейчас.

– Я больше не свободный человек, Поппи, – сказал он тихо. – Я больше не могу сказать тебе этих слов.

Наклонившись, он поднял с пола платье, медленно натягивая его снизу на ее тело, – на каждую пядь этого тела, которое он так любил. Его руки были у нее на плечах, и он всматривался в это любимое лицо; тронутая розовым румянцем алебастровая кожа, веснушки на носу, мягкий, страстный, трепетный рот – и ее голубые глаза, блестевшие от слез и отчаяния… Он в последний раз скользнул руками по ее непокорным рыжим волосам, заставляя себя запомнить, как она выглядит, как чувствует, аромат гардений, исходящий от ее кожи…

– Жестоко запереть бабочку в мире ружей, зла и неожиданной смерти, – прошептал он. – Она не выживет. Ты наконец узнала правду. Уходи домой, Поппи. Уходи, умоляю тебя.

Она знала, что все бесполезно; не было ничего, что она могла бы ему сказать… ничего, что изменило бы его решение. Она подумала о ребенке Франко, которого носила под сердцем. Это была выигрышная карта в любовной игре. И если она скажет ему, он, возможно, смягчится… Но как она могла? Она обречет невинное дитя на жизнь в четырех стенах – с наследством, которое ни один человек в здравом рассудке не захотел бы принять.

Франко позвонил в колокольчик, вызывая слугу.

– Помни, Поппи, – сказал он тихо. – Если с тобой что-нибудь случится, если тебе будет нужна помощь… ты только позвони.

Она кивнула, глядя на него в последний раз. А потом повернулась и выбежала из комнаты.

ГЛАВА 49

1907–1908, Франция

Еще до того, как ее беременность стала заметна, Поппи покинула Париж и уехала с Неттой в Монтеспан, оставив Numero Seize на попечение Симоны. Был конец сентября, и ферма выглядела идиллической под спокойным голубым небом. Дул свежий ветерок, в садах было много яблок, слив и груш; запряженные лошадьми тележки сновали туда-сюда по проселочным дорогам, когда Нетта с Поппи отправлялись в деревню или просто гуляли по лугам и полям. Иногда они ездили в Орлеан, где покупали вещи для ребенка, восторженно ахая при виде крошечных распашонок и башмачков, рубашечек, обшитых нежными кружевами.

Щеки Поппи порозовели от солнца, она расцвела на свежем воздухе и пополнела из-за растущего ребенка. Она запрещала себе даже вспоминать о Франко, боясь, чтобы ее отчаяние не повредило еще не родившемуся малышу, – вместо этого она посвятила всю себя ребенку. Она могла часами лежать в высокой сочной траве на берегу ручья, глядя, как в прозрачной прохладной воде стремительными сверкающими лучиками мелькает форель, и чувствуя себя словно матерью земли, и удивлялась этому не ведомому прежде ощущению. Конечно, она знала ответ – она носила ребенка любимого человека. Если у нее не может быть Франко, у нее будет его дитя, и она хотела этого больше всего на свете. Она представляла себе дочку, с ее рыжими волосами и его карими глазами, но когда ребенок, наконец, родился – за два дня до Рождества, – это был мальчик.

Она долго и напряженно думала, прежде чем выбрать ему имя; она не могла назвать его Франко – в честь его отца; и хотя ей хотелось назвать его Ником – в честь своего «отца», которого она любила, ей почему-то казалось, что это будет нехорошо. И она ни за что на свете не согласилась бы назвать его Джэбом, потому что этим воспоминаниям лучше всего умереть. Ей хотелось дать ему имя, которое бы имело отношение к ней самой. В конце концов она назвала его Роган, вспомнив о своей ирландской крови. Но фамилия, которую она вписала в свидетельство о рождении, была не Мэллори и не Мальвази… Она изобрела ее сама – потому что ее сын не должен наследовать пятен прошлого – ни своего отца, ни своей матери. Когда он станет старше и начнет задавать вопросы, она подумает, что ему ответить, а пока он был просто Роган.

– Мы не можем остаться здесь навсегда, ты же знаешь, – сказала ей лениво Нетта одним февральским вечером. – Симона говорит, что ты нужна в Numero Seize, и когда я это услышала, то сразу почувствовала, будто у меня что-то отняли и зашвырнули назад в Марсель. – Она вздохнула. – Я подумываю о том, чтобы забросить все и опять выйти замуж.

Нетта взглянула на Поппи, свернувшуюся на диване и смотревшую на огонь, ребенок спал в манеже рядом с ней.

– А как насчет тебя?

– Забросить Numero Seize? Сейчас я не могу этого сделать, Нетта. У меня есть Роган, и я должна думать о нем. Я должна зарабатывать деньги, чтобы вырастить его. Мальчику нужна будет школа. А его будущее? Наследство?

– Я имела в виду замужество – не деньги.

– Замужество? – Поппи удивленно посмотрела на Нетту. Нетта знала, что чувствовала Поппи к Франко. – Я знаю, что никогда не выйду замуж.

– А почему нет? Ты сможешь опять влюбиться, если только ты это себе позволишь.

– Не будь смешной, Нетта, – сердито ответила Поппи. – Я – мадам Поппи. Кто женится на такой женщине?

– Две твои девушки вышли замуж, – возразила Нетта. – Соланж вышла за влиятельного политика, и теперь она гранд-дама. А Белинда – за мужчину с титулом.

– У него есть титул и нет денег, – вздохнула Поппи. – Белинда вернется назад, когда он не сможет дать ей ту роскошную жизнь, к которой она привыкла в Numero Seize. Этот адрес – словно клеймо на всю жизнь.

– Дом теперь твой. И ферма тоже, – сказала Нетта. – Ты богатая женщина, Поппи.

Поппи подумала, что Нетта права. Она была богата. Она приняла дар Франко – Numero Seize и ферму в Монтеспане – ради Рогана. Эта собственность обеспечит его будущее в случае, если с ней что-нибудь случится. Но тем не менее ей придется продолжать свое дело в Numero Seize, потому что она все еще стремилась к комфорту, который обеспечивало большое состояние. Когда она станет очень богатой, никто не сможет ранить ее. Богатые никогда не страдают, они никогда не чувствуют боли. Они живут в надежной изоляции от окружающего мира в свое удовольствие. За эти годы она узнала много о «богатых». И она постоянно покупала недвижимость – понемногу, то тут, то там, вокруг больших городов Франции и даже Италии. Конечно, в данный момент они были бесполезны, но Поппи до сих пор доверяла совету Франко. И она была уверена, что однажды это сделает ее самой состоятельной женщиной в мире, и она найдет способ быть счастливой и без мужчины. И без любви.

Она подождала еще месяц, пока ребенка можно было отнять от груди, а потом оставила его в Монтеспане на попечении пышнотелой, любвеобильной няни, которая уже вырастила двоих своих детей.