Письмо Софьи - Девиль Александра. Страница 22

Софья больше не могла колебаться и, выдернув свою руку из цепких пальцев Домны Гавриловны, в отчаянии воскликнула:

– Я должна спешить, Юрий в опасности!

И, подхватив юбки, она во всю прыть устремилась прочь со двора, стараясь держаться подальше от слуг и поближе к деревьям парка, чтобы под их укрытием добраться до нужной дороги. Домна Гавриловна что-то кричала ей вслед, но Софья ее не слышала, захваченная одной только мыслью: добежать, успеть, спасти Юрия!

Правда, она не представляла, как именно будет его спасать, но готова была на все, готова была закрыть Юрия своим телом и даже убить Призванова. При мысли о возможном убийстве она пожалела, что не стащила у месье Лана пистолет, из которого он когда-то шутки ради учил девушку стрелять по мишеням с небольшого расстояния.

Софья так спешила, что взмокла от быстрого бега, и сердце у нее бешено колотилось в груди. Но дубовая роща была уже рядом, оставалось только пересечь ее, чтобы оказаться на пустыре, где местные забияки и квартировавшие в уезде офицеры нередко устраивали поединки.

Остановившись на несколько мгновений отдышаться, девушка обратила внимание, что небо внезапно потемнело и солнце уже больше не палит. Похоже было, что собирается гроза, которая вчера обошла местность стороной. Вспомнив столь же неровную вчерашнюю погоду, Софья невольно вспомнила и то, как Призванов посадил ее перед собой в седло и поцеловал. Нахмурившись, она замотала головой, словно могла этим отогнать досадное воспоминание, и устремилась дальше.

Бежать через рощу по тропинкам было труднее, чем по накатанной дороге, юбка цеплялась за траву и кустарники, а в одном месте даже порвалась, зацепившись за колючку. Но вот впереди показался просвет; Софья еще издали увидела привязанных к деревьям лошадей и поняла, что дуэлянты с секундантами уже на месте.

До ее слуха долетели голоса:

– Орел!

– Решетка!

– Ну, Горецкий, радуйся: тебе первому стрелять!

Девушка кинулась вперед и замерла, прижимаясь к стволу широкого дуба. Дуэлянты стояли друг против друга на положенном расстоянии в двенадцать шагов; Горецкий медленно поднимал пистолет, явно целясь противнику в лоб.

Софья, боясь пошевелиться, чтобы не отвлечь Юрия, расширенными глазами следила за каждым его движением. И вдруг она заметила, что Юрий отвел взгляд в сторону и слегка даже пошатнулся. Она мысленно приказала ему стрелять поскорее, чтобы рука не дрогнула и не утратила меткости. Он снова прицелился и на этот раз выстрелил. С головы Призванова слетела пробитая пулей фуражка, а сам он остался стоять неподвижно, с невозмутимым выражением лица, словно и не был только что на волосок от смерти.

Но теперь был его черед стрелять, и Софья напряглась, не зная, на что решиться. Она хотела закричать, но голос ее не слушался, и в горле пересохло; хотела кинуться вперед, но, как в кошмарном сне, не могла оторвать ног от земли.

Призванов поднял пистолет. Софья видела, как Юрий отводит взгляд в сторону, как подрагивает его сжатая в кулак рука; ей показалось, что он близок к обмороку. В следующую секунду Призванов со спокойной улыбкой выстрелил в воздух, а Горецкий, пошатнувшись, упал. Софья, наконец, смогла сдвинуться с места и, бросившись из-за деревьев на пустырь, услышала пренебрежительное замечание Заборского:

– Недаром Ружич говорил, что этот малый не выносит поединков с глазу на глаз!

Девушка наклонилась над Юрием, схватила выпавший из его руки пистолет и, сделав несколько шагов к Призванову, выстрелила, целясь ему в грудь. Щелчок холостого выстрела раздался почти одновременно с насмешливым голосом Цинбалова:

– Мадемуазель, в дуэльные пистолеты заряжают только по одной пуле! Так что ваш боевой порыв пропал даром!

Но Софья, не выпуская пистолета из руки, еще раз бессознательно шагнула к Призванову и, глядя на него испепеляющим взором, прошептала:

– Как жаль, что Юрий промахнулся!

Призванов тоже сделал к ней шаг; они оказались лицом к лицу, и он с улыбкой заметил:

– Какая великолепная ненависть пылает в ваших глазах, сударыня! Жаль, что этот огонь некому оценить!

Он кивнул в сторону Горецкого, который уже поднялся на ноги и смотрел на Софью отнюдь не ласковым взглядом. Она обернулась к нему и растерянно застыла на месте.

– Зачем вы здесь? – резким тоном спросил Юрий и, подойдя к девушке, забрал у нее пистолет. – Вы пришли, чтобы меня еще больше унизить?

– Я пришла потому, что вы мне дороги, Юрий! – воскликнула она дрогнувшим голосом. – Я хотела спасти вас от этих ужасных людей!

– Спасти?! – вскричал он с горьким смехом. – По-вашему, я нуждаюсь в бабской защите? Да вы хоть понимаете, что своим вмешательством окончательно меня добили? Вам очень приятно делать из меня шута?

В этот момент Призванов, уже вскочивший на коня, обратился к Юрию:

– Горецкий, не унывайте! Вы можете быть довольны сегодняшним днем! Вы доказали свою храбрость, а ваша невеста доказала свою преданность вам. Засим прощайте, увидимся вряд ли. Я отправляюсь на войну, а вы как человек штатский, будете служить отечеству на своей ниве.

С этими словами он, пустив коня с места в галоп, умчался прочь. Юрий посмотрел ему вслед, потом перевел взгляд на Софью:

– Если начнется война, я тоже на нее поеду! Хоть там смою позорное клеймо, которое получил по вашей милости!

– Юрий!.. – прошептала она страдальчески, видя ненависть и презрение в его глазах.

Горецкий отвязал своего коня и вскочил в седло, даже не оглянувшись на девушку.

Заборский и Цинбалов, обмениваясь насмешливыми репликами, тоже подошли к лошадям.

Растерянная Софья осталась стоять на месте. Порывистый ветер охлаждал ее разгоряченное лицо, трепал волосы. Низкое темное небо грозило обрушиться на землю стеной дождя. В эти минуты девушке даже хотелось, чтобы началась гроза, чтобы гром и молния своей стихийной силой облегчили ей душу или же добили ее окончательно.

Послышался стук колес, и, оглянувшись, Софья увидела на дороге, огибающей дубовую рощу, дрожки, в которых ехала Домна Гавриловна. Несомненно, тетушка догадалась, куда сбежала ее племянница, и теперь явилась за ней.

Кучер Терешка, восседавший на козлах, с откровенным любопытством воззрился и на барышню, и на Заборского с Цинбаловым, которые еще не успели отъехать с пустыря.

Офицеры, оглянувшись на Домну Гавриловну, почтительно ей поклонились, но не стали ни задерживаться, ни пускаться в объяснения. Но, видимо, пожилая дама и сама все поняла, потому что первым делом спросила у Софьи:

– Что здесь было? Дуэль?

Девушка молча кивнула, не поднимая глаз.

– Так я и думала, – вздохнула Домна Гавриловна. – Призванов с Горецким стрелялись? Что, ранен кто-нибудь?

– Нет.

– И то хорошо. А только слухи все равно пойдут. Зачем ты сюда прибежала? Теперь еще больше разговоров будет, и все не на пользу твоему доброму имени. Вот дура-то!.. Ну, чего топчешься на месте? Садись, надо ехать. Неровен час гроза начнется.

Софья покорно взобралась на дрожки. Кучер погнал лошадей резвой рысью и успел въехать в ворота усадьбы как раз в тот момент, когда первые крупные капли дождя упали на землю.

Оказавшись в доме, девушка сразу же уединилась в своей комнате.

Гроза бушевала за окном и на душе у Софьи. Горечь потерянной любви смешивалась в ее сознании с тяжкими раздумьями о своей неприглядной будущности. Юрий объявил, что никогда не поверит ей и не простит. Домна Гавриловна ясно дала понять, что больше не будет для Софьи доброй покровительницей и не оставит ей наследства. Дальнейшая жизнь теперь представлялась девушке лишь безотрадной чередой испытаний, которые ей предстоит пройти в одиночестве, не имея защиты в лице мужа или любящих родственников, не имея ни положения в обществе, ни достаточных средств для достойного существования.

Софья металась по комнате, слушая завывания ветра и раскаты грома, потом плакала, прижавшись лбом к оконному стеклу, в которое бились, не переставая, тяжелые капли дождя, напоминавшие ей безудержные слезы. Наконец, немного успокоившись, она села на кровать и обхватила голову руками.