Письмо Софьи - Девиль Александра. Страница 45

На Софью, давно не покидавшую пределов двора, город произвел удручающее впечатление. Та часть квартала, где они жили, уцелела, и девушка не знала, как плачевно выглядят другие улицы. Вернее, теперь это были даже не улицы, а длинные ряды труб и печей, посреди которых иногда встречались кирпичные дома без окон и кровель, окруженные кучами камней и глыб земли, обрушенных взрывами. Мостовую покрывали обломки мебели, осколки посуды и зеркал, изорванные картины, пустые бочки и мертвые лошади. Все это было так ужасно, отвратительно и печально, что Софья удержалась от слез и возмущенных криков лишь из-за нежелания еще больше огорчить своих друзей. Среди развалин бродили оборванные и перепачканные сажей французские солдаты, от которых месье Лан и его спутницы старались держаться подальше.

Франсуа быстро повел женщин к центру города – туда, где на краю холма, опоясанного Кремлевской стеной, часто прогуливался невысокий человек в сером сюртуке и треугольной шляпе. Был он там и в этот раз. Остановившись внизу, у железных перил набережной, Софья и ее спутники смотрели издали на великого завоевателя, который все еще не хотел верить, что сгоревшая Москва знаменовала собой закат кровавой звезды его величия. Заложив руки за спину, Наполеон с мрачным видом ходил взад и вперед, а на некотором расстоянии от него стояли адъютанты, генералы и экзотический телохранитель мамлюк Рустан, вывезенный им из Египта.

Софья не могла оторвать глаза от небольшой серой фигуры, что так странно выделялась на фоне своей рослой, сверкающей мундирами свиты. И в какой-то момент девушке вдруг показалось, что Наполеон, угрюмо склонивший чело, посмотрел прямо на нее. Она внутренне содрогнулась и невольно отвела взгляд в сторону. А ведь было время, когда она мечтала встретиться с Наполеоном, воззвать к милосердию великого реформатора! Теперь ей было стыдно за свою былую наивность, позволившую поверить, будто завоеватель может думать о судьбе чужого народа.

– Интересно, что сейчас в голове у этого человека? – прошептал стоявший рядом Франсуа. – Он хорошо начинал, но зачем, зачем пошел на Россию?… Теперь его ждет бесславный конец, а Франция потеряет все свои завоевания… и столько жизней… Столько людей погибнет со всех сторон…

– Да когда правителям было дело до наших жизней? – вздохнула Эжени. – Простые люди, вроде нас, для них – ничто, мусор. Поэтому мы сами должны позаботиться о себе, если хотим выжить и остаться на свободе. Правильно сказал Софье тот интендантский офицер: надо покидать Москву сейчас, до отхода французов. А то ведь потом начнется такая неразбериха… А когда явятся наши, тоже добра не жди. Во-первых, повылезают воры, вроде Игнашки, а во-вторых, найдутся крючкотворы, которые еще и обвинят нас в измене: дескать, из Москвы не уехали, вражеских офицеров у себя приютили. Да мало ли еще какие бедствия ждут нас здесь!

– Это понятно, Эжени, что отсюда надо уходить, – согласилась Софья. – Только ведь вокруг города тоже опасно. Французы-то еще из окрестностей не ушли.

– Но мы же крестьянами оденемся: что с нас, простых людишек, взять? А потом, когда до своих доберемся, наймем лошадей – и в родные места! Лишь бы ты, Софи, в дороге не занемогла.

– Да я-то уже здорова! Я не за себя, а больше за вас боюсь. Ведь наши мужики сейчас озлоблены против французов, а месье Лан по-русски плохо говорит…

– Да, ему придется прикидываться немым, пока не отъедем далеко от Москвы, – пробормотала Эжени. – Нам надо быть предельно осторожными и все время держаться вместе.

– Разве мы уже не привыкли к этому за последние месяцы? – грустно улыбнулась Софья, обнимая людей, с которыми накрепко сплотили ее совместно пережитые несчастья.

Внезапно небо заволокло тучами, и Эжени, опасаясь дождя, заторопила мужа и Софью домой. Уходя, девушка несколько раз оглянулась туда, где на холме за Кремлевской стеной все еще виднелась невысокая фигура в сером сюртуке и треугольной шляпе.

Порыв ветра оторвал приклеенную на стене бумагу и швырнул ее к ногам прохожих. Софья подняла и прочитала напечатанный русскими буквами текст.

– Что это, месье Лан? – спросила она удивленно. – Похоже на прокламацию. Обращение к городским и сельским жителям с предложением вернуться в Москву, заняться своими ремеслами, а главное – привозить в город продукты питания. Какой-то Коммуни-Комитет…

– Так Наполеон назвал Городское правление, учрежденное, чтобы сохранить внутренний порядок в Москве, – пояснил Франсуа.

– Гм… император надеялся, что московские жители откликнутся на его обращение? – усмехнулась Софья. – Пожалуй, возьмите этот любопытный документ, месье Лан, спрячьте для истории.

– Ты бы не смеялась, а думала б лучше о том, как нам самим выпутаться из всей этой истории, – проворчала Эжени, опасливо лавируя среди развалин в направлении своей улицы.

Дома они заперлись втроем в комнате и снова обсудили все детали предстоящего побега из Москвы. Червонцы уже были тщательно зашиты в пояса и подкладку одежды. В два дорожных мешка уложили простонародные платья для женщин, мужицкий кафтан для Франсуа и некоторые необходимые в дороге вещи. Была также приготовлена крестьянская переметная сумка, в которую перед самым отъездом следовало положить еду и флягу с вином.

Наконец, настал день, которого они ждали с нетерпением, но также и с величайшей тревогой: в доме появился человек по имени Гастон, присланный Анри Бейлем. Он, как и было договорено, провел их через заставу, до самого въезда в слободу. Гастон оказался человеком неразговорчивым, ни о чем не спрашивал людей, представленных ему маркитантами, и лишь у самой заставы хмуро произнес:

– Не уверен, что вы сможете догнать своих. Сейчас такая неразбериха на этой дороге…

– А что случилось? – удивился Франсуа. – Мы ничего не знаем.

– Конечно, откуда вам знать, вы же в городе сидели. А случилось то, что Мюрат ухитрился дать себя окружить под одним селом… как его… Тар…тар… не могу запомнить это варварское название…

– Тарутино? – подсказала Эжени.

– Да, Тарутино! Эта хитрая старая лиса Кутузов сидел, сидел на главной квартире, будто бы спал, пока собрал достаточно военной силы, а потом ударил по нашему авангарду и застал его врасплох… В общем, мы потеряли большое число орудий и много людей убитыми. Погиб и мой покровитель генерал Ферье…

– Вот почему вы так печальны, – с сочувствием заметила Эжени.

– Неужели корпус Мюрата уничтожен? – спросил Франсуа.

– Не совсем. Мюрат сумел унять панику и чудом вышел из окружения. Но это уже последняя капля. Теперь-то император понял, что пора убираться из этой чертовой Москвы и отступать по Калужской дороге. Она еще не разорена, как Смоленская.

На том объяснения Гастона закончились, и он снова угрюмо замолчал. Перед своим провожатым путники делали вид, будто идут на запад, догоняя маркитантский обоз, но, расставшись с Гастоном, тут же свернули на восток, двигаясь в сторону подмосковного имения Ниловки, до которого было верст тридцать. Добраться до него пешком они рассчитывали за два дня. Имение наверняка было разорено, как почти все села вокруг Москвы, но там они все же надеялись немного отдохнуть, чтобы с новыми силами двигаться дальше.

Проселочная дорога извивалась среди покрытых рощами холмов, а вдали виднелась полоса густого леса. На фоне темных сосен белели стволы берез, сквозь желтую листву которых просвечивало холодное осеннее солнце. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра и отдаленными голосами птиц, но от этой тишины путникам почему-то становилось не по себе. Чтобы как-то взбодрить своих друзей, Софья прервала тревожное молчание:

– Значит, под Тарутино Кутузов дал бой Мюрату и выиграл. Теперь наверняка русская армия будет двигаться на запад.

Франсуа неопределенно пожал плечами, а Эжени с наигранной бодростью откликнулась:

– Да, это уж скорей всего.

– Может, к концу года наши и Вильно займут? – продолжала рассуждать Софья.

– А почему тебя именно это заботит? – удивилась Эжени. – Или ты еще не оставила мысли навестить свою тетушку Ольгу?