Только в моих объятиях - Гудмэн Джо. Страница 7

А тем временем Мойра жаловалась на то, что совсем не хочет покидать квартиру, где жила все это время вместе с дочерьми. Конечно, здесь тесно, да и Мойре нужна отдельная комната, но ведь не такой же роскошный особняк!

Однако Джон Маккензи никогда в жизни не вошел бы в десятку самых могущественных и богатых людей страны, если бы прислушивался к тому, что говорят другие. И строительство продолжалось.

И вот теперь, стоя перед литой узорчатой решеткой, Мэри Френсис Деннехи с необычной горячностью подумала о том, что отец принял единственное правильное решение.

От легкого толчка створки ворот, установленные на аккуратно смазанных петлях, бесшумно распахнулись. Мэри подумала, что мистер Кавано хорошо выполняет свою работу. Садовник не жалел труда, чтобы усадьба смотрелась как картинка: дорожки тщательно подметены, кусты роз ровно подстрижены.

Мэри подождала, пока ворота закроются сами собой, и, прежде чем двинуться к дому, на минуту задержалась. Набрав побольше воздуха в грудь, девушка постаралась собраться с мыслями, так как знала: невозмутимый, безмятежный вид особняка вовсе не обещает, что та же безмятежность ожидает ее и внутри.

Дверь открыла незнакомая горничная.

— А где миссис Кавано? — поинтересовалась девушка, отдав ей шаль.

Их садовнику в свое время здорово повезло с женой, делавшей почти всю работу по дому. Миссис Кавано служила Мойре и ее дочерям с того самого дня, как они поселились в особняке.

— Меня зовут Пегги Брайант, сестра, — с реверансом представилась горничная. — Нынче утром у миссис Кавано возникли какие-то претензии к мяснику. По-моему, она решила, что он дважды прислал счет за одну и ту же баранину.

Мэри улыбнулась. В кратком рассказе Пегги она увидела всю миссис Кавано. Жена садовника никогда не давала спуску мяснику, а также зеленщику, цветочнику, молочнику и прочим торговцам. Она не ленилась проверять все счета Джея Мака, причем с не меньшим вниманием, чем курс собственных акций. По ее понятиям, и то и другое было неразрывно связано. И чем больше она сэкономит на содержании дома Джея Мака, тем больше ей воздается в виде процентов с акций Северо-Западной дороги. Джей Мак неоднократно пытался разъяснить ей, как на самом деле образуются эти драгоценные проценты, но все без толку. Однажды приняв решение, миссис Кавано стояла на своем до конца. По мнению Мэри, уже за одно это миссис Кавано давно можно было считать членом их семьи.

— Ваша матушка отправилась по магазинам, — извиняющимся тоном объяснила Пегги. — По-моему, она не ждала вас так рано.

Мэри почувствовала облегчение. Монашеский белый чепец лишь усилил безмятежное выражение ее лица.

— А Джей Мак, конечно, у себя в офисе?

Пегги кивнула, отчего из-под накрахмаленного кружевного чепчика тут же высыпались темные мелкие кудряшки, которые она тут же поспешила убрать обратно.

— С самого раннего утра, сестра.

— Здесь меня зовут просто Мэри.

— К этому не так-то просто привыкнуть, — заупрямилась Пегги, недоверчиво окинув взглядом фигуру в монашеском одеянии. — Меня воспитали святые сестры в монастыре Святого Стефана. И они никогда не позволяли мне обращаться к ним по именам.

Мэри увидала, что карие глазки Пегги, словно в ожидании немедленной кары, закатились к небесам, и сухо заметила:

— Поверь моему опыту, Пегги, и не бойся, что Господь отвлечется на столь ничтожные дела — по крайней мере до ближайшего чаепития.

Глаза Пегги испуганно распахнулись.

— Ох, батюшки, да вы точь-в-точь такая, как они говорят!

Мэри не было нужды уточнять, кто такие «они» и что «они» говорят. Совершенно очевидно, что головку новой служанке уже успели забить всевозможными небылицами.

— Я бы хотела побыть в своей старой комнате, — сказала она Пегги.

— Да, конечно, сестра… то есть, я хотела сказать… — От смущения ее голос стал тихим. — Я как раз недавно привела ее в порядок. Миссис Кавано сказала, что вам наверняка захочется прилечь там.

— Спасибо, Пегги, — поблагодарила Мэри и, увидав, что горничная намерена провожать ее наверх, добавила:

— Не беспокойтесь. Пожалуй, я сама найду дорогу.

— Очень хорошо, — зардевшись, прошептала Пегги. Отвесив еще один реверанс, она поспешила удалиться.

В комнате Мэри все оставалось таким же, каким было тринадцать лет назад. Детские куклы теснились на высоком креслице возле камина. На каминной полке красовались многочисленные фотографии пяти сестер. В укромном уголке расположилась коллекция маленьких стеклянных фигурок. А вот и зеркало с ручкой из слоновой кости, с красиво выгравированными инициалами. Его подарили Мэри в день шестнадцатилетия. А рядом — две щетки из настоящей кабаньей щетины, которые когда-то привезли из Лондона. В маленькой кедровой шкатулочке хранились ленты и черепаховые гребни.

Чуткие пальца Мэри пробежались по крышке шкатулки. Она подумала, что единственным ее настоящим сокровищем были роскошные рыжие волосы. Ей с трудом удалось удержаться от рыданий, подступавших к горлу всякий раз, как только она вспоминала о прядях, некогда безжалостно отрезанных и брошенных на пол. В монастыре не было зеркала, чтобы увидеть все в подробностях, однако выражение на физиономии сестры-бенедиктинки, орудовавшей ножницами, говорило о многом.

— Она знала, что это мое единственное богатство, — горько прошептала Мэри, ласково проведя пальцами по колкой щетине. — И упивалась моим горем.

В ушах у Мэри и по сей день раздавалось жадное кла-цанье ножниц. Ее слез не видел никто, она выплакалась в одиночестве, молясь в своей тесной келье о ниспослании ей прощения за проявленную гордыню. Может быть, сестре-бенедиктинке тоже было ясно, что девушке постоянно приходится усмирять гордость и упрямство. Хотя вряд ли — уж очень эта недалекая самоуверенная особа любила унижать других, чтобы похвастаться перед ними своей собственной непогрешимостью.

Мэри даже не посмотрела в сторону кровати с уютной пуховой периной и горой подушек. Она явилась сюда вовсе не для того, чтобы прилечь. Сегодня у нее есть масса других дел.

Сноп света, расчлененный на квадраты переплетом французской двери, выходящей на террасу, отражался от поверхности письменного стола и идеально натертого пола. Мэри уселась за стол и выдвинула ящик, где в полном порядке хранились письменные принадлежности. За последние месяцы она уже раз десять обдумала те послания, которые ей предстояло сейчас составить. Однако от этого стоящая перед ней задача не стала легче.

Первое письмо адресовалось Мегги. Проницательная Мегги, чье целительское искусство нередко помогало тем, кто страдал не только от физических, но и от душевных ран. Мэри писала о принятом ею решении, о его значении для нее самой и для остальной семьи. Мегги сама сумеет разобраться, где будет больнее всего и кого прежде всего надо будет лечить.

Содержание последующих писем в основном повторяло первое послание — вот только акценты в них были расставлены по-разному, в соответствии с особенностями характера каждой из сестер. Для Майкл, репортера из «Новостей Скалистых гор», она описала свой поступок как новую главу в своей жизни. Майкл была близнецом с Ренни — инженером-строителем Северо-Восточной дороги. И в этом случае Мэри говорила о строительстве моста между прошлым и будущим и закладке фундамента для новой жизни. Наверное, проще всего было составить письмо к Скай, самой младшей из сестер, больше всего в жизни ценившей приключения. Мэри так и написала, что в любой перемене содержится некое приключение, а в той перемене, которую затеяла она, приключений и неожиданностей может оказаться ох как много.

Все четыре письма были аккуратно запечатаны и надписаны. Первым трем посланиям предстоит найти адресатов в разных районах Колорадо. Четвертое спустя многие месяцы достигнет Скай, живущую в Шанхае.

Мэри откинулась на высокую спинку стула и с наслаждением потянулась. Помассировав поясницу, она почувствовала, как усталость покидает ее тело, и осторожно повертела затекшей шеей. Прихватив письма, она тихонько спустилась в холл. Мэри передумала отправлять на почту Пегги — не стоит доверять посторонним столь интимные послания. Никем не замеченная, она накинула шаль и поспешила прочь. Вернуться она успела как раз к приходу матери.