Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям. Страница 14

Я обернулась к Франциску, и тот жестом велел мне спешиться. Отрезав правое ухо лани, он провел кровоточащим краем по моей щеке, измазав ее теплой еще кровью, а затем вручил мне этот трофей.

— Хоть ты и жалела ее, — проговорил он, — но колебаться не стала. Такова жизнь, малышка. Порой приходится первым нанести удар, не дожидаясь, пока ударят тебя.

И, буйно расхохотавшись, повернулся к своим спутникам:

— Нынче моя невестка доказала, что я могу ею гордиться! Она охотница не хуже мужчины и, думаю, лучше, чем некоторые из вас.

Те поддержали его неискренним смехом, а я сияла от счастья. В тот день я вернулась в замок бок о бок с королем, на щеке моей красовалась подсохшая кровь убитой лани, а в кошеле у пояса лежало ее ухо. К тому времени уже все придворные собрались во внутреннем дворе. Я улыбнулась, заметив изумление на лицах дам, когда они увидели меня скачущей рядом с королем Франциском и разглядели на моем лице кровавую отметину охотничьей удачи. Теперь им действительно было о чем посплетничать, хотя я была не настолько наивна, чтобы отныне уверовать в свою безопасность. Пускай я получила право охотиться вместе с королем, но все же оставалась бездетной супругой, а Генрих был вторым после дофина наследником трона.

Я должна была родить сыновей, дабы обеспечить продолжение династии Валуа. Если я потерплю неудачу, то буду обречена на гибель, как та лань, чью жизнь отняла на сегодняшней охоте.

А потому я стремилась как можно чаще быть на виду, надеясь, что, если и впредь буду привлекать внимание двора, кто-нибудь из вездесущих сплетников уведомит Генриха, что его супруга герцогиня становится популярной особой. Я заманивала Маргариту в галереи, залы, сады, и в их изобильной роскоши мы просиживали часами, окруженные стайкой фрейлин.

Миновала неделя, другая, а от Генриха не было вестей. Я начинала чувствовать себя дурой, разряженной в пух и прах, но так и не добившейся желаемого. Мне было бы легче убить еще тысячу ланей, нежели сносить внимание дам, которые приветствовали меня с хищной улыбочкой, и учтивые поклоны кавалеров. Все они, без сомнения, за моей спиной шептались, что эта Медичи лезет вон из кожи, лишь бы доказать, что она здесь своя. Пускай я и заняла почетное место среди «маленьких разбойниц», но все же оставалась чужеземкой, которой посчастливилось залучить в сети принца, да и тот предпочитает общество своей любовницы.

Именно тогда в моем сердце зародилась ненависть к Диане де Пуатье. Я еще даже в глаза ее не видела, но если б увидела, то непременно подлила бы в ее кубок снадобья из склянки Руджиери. Эта женщина осквернила мою новую жизнь, превратила ее в нечто ужасное, а у меня не было никакого способа разрушить ее козни.

Как-то днем, после обеда я, как обычно, сидела в своем громоздком пышном наряде, держа в руках книгу, присланную из Флоренции, и притворяясь под колкими взглядами придворных, что всецело поглощена чтением. И вдруг осознала, что больше этого не вынесу. Я резко встала.

Маргарита тут же повернулась ко мне.

— Екатерина, тебе дурно? — участливо спросила она, хотя косилась на подходивших к нам придворных — из той породы людей, которых она обожала вовлекать в светский разговор, чтобы блеснуть превосходством своего ума.

— Просто не сидится, вот и все. Пойду, пожалуй, прогуляюсь.

Она привстала было, но я ее остановила:

— Нельзя разочаровывать твоих друзей. Они будут безутешны, если ты сейчас уйдешь, так и не подавив их величием своей учености.

— Ты уверена, что… — Маргарита улыбнулась с довольным видом.

— Безусловно! — перебила я и направилась к дальним дверям галереи настолько быстро, насколько позволял жесткий бархат тяжелых юбок.

Едва скрывшись из виду, я сдернула двурогий чепец, расшитый крупным жемчугом, сорвала накрахмаленные брыжи и отшвырнула их прочь, не заботясь о том, что все это стоило изрядных денег. Затем расстегнула кружевной воротник с серебряной каймой, освободила волосы из плена тончайшей сеточки и тряхнула головой, позволяя им рассыпаться по плечам. Сунув книгу в карман, я решительно направилась к террасе.

Покой и тишина — вот и все, что мне сейчас было нужно, черти бы побрали мое неверное будущее!

Обогнув искусственное озеро, я углубилась в неухоженную часть дворцовых угодий. Аккуратно подстриженные клумбы сменились беспорядочной вольницей каштанов, ив и папоротника. Тропинки, причудливо извивавшиеся в буйной зелени, пестрели пятнами солнечного света. Слышалось пение птиц, шорох листьев; один раз огненной молнией мимо пролетела спугнутая лисица. Я и позабыла, как прекрасна французская земля за пределами вычурного великолепия двора.

Когда-то мы с Маргаритой уже бродили здесь, и теперь я стала искать полянку, которую мы обнаружили во время своей вылазки, заросшую сочной густой травой. Мне подумалось, что я могла бы полежать там немного и почитать; однако, судя по всему, я где-то свернула не туда, потому что оказалась в буковой рощице. Фонтенбло не был обнесен стенами, и ничто не мешало мне заблудиться, поэтому я остановилась.

И тут заметила, что впереди между деревьев идет человек.

Он был одет в кремовый камзол, кожаные штаны и сапоги для верховой езды, доходившие до бедер. Он был без шляпы, и ветерок ерошил густые каштаново-рыжие волосы. Опустив голову и сцепив руки за спиной, он был так погружен в собственные мысли, что я сделала было шаг назад, не желая беспокоить его. Под моей ногой хрустнула сухая ветка, и в лесной тишине этот звук раздался неестественно громко.

Человек замер, потом обернулся. С минуту мы молча смотрели друг на друга, а затем он поклонился. Сердце мое дрогнуло от радости: это был старший племянник коннетабля, Гаспар де Колиньи.

Мы двинулись навстречу друг другу. Я не видела Гаспара де Колиньи со дня своей свадьбы, но хорошо помнила его, и мне пришло на ум, что наша случайная встреча, найдись у нее нежеланный свидетель, может быть дурно истолкована привычным к разнузданности нравов двором. Я пожала плечами. Кто нас тут увидит? А если и увидит — быть может, сплетни дойдут до ушей Генриха и заденут его за живое. При всем своем пренебрежении мной вряд ли он захочет, чтобы двор болтал, будто его супруга завела привычку гулять наедине с мужчинами.

— Простите, ваше высочество, если я вас побеспокоил, — проговорил Колиньи.

Голос у него был низкий, но негромкий; безыскусный наряд и едва пробивающаяся бородка приятно поразили меня отсутствием вычурности, что столько редко при дворе.

— О, вы меня вовсе не побеспокоили, — отозвалась я, и собственный голос показался мне слегка неестественным. — Напротив, я рада вас видеть. Я думала, что сбилась с пути.

И под проницательным взглядом голубых глаз Колиньи я внезапно вспомнила, что волосы у меня распущены, а воротничок расстегнут. Жаркая волна прилила к моим щекам.

— Я уже опасалась заблудиться в лесу, — прибавила я, рассмеявшись. — Наверное, повернула не в ту сторону.

— Вы в нескольких шагах от замковых садов. — Колиньи мягко улыбнулся. — С этой стороны Фонтенбло леса почти не осталось. Его едва ли не весь вырубили, когда строили большую галерею его величества.

— Ту, в которой висят итальянские полотна? О, как жаль… хотя галерея очень красивая.

Он согласился с этим, но я поняла, что племянник коннетабля не разделяет пристрастия короля к живописи. После этих слов воцарилось молчание, но я не чувствовала неловкости. Скорее общество Колиньи было мне приятно, как будто мы знали друг друга целую вечность, а потому не нуждались в пустой болтовне.

— Всякий раз, бывая при дворе, я стараюсь прийти сюда, чтобы подумать на досуге, — проговорил он наконец. — Я только что прибыл, но уже устал от многолюдья и шума. Мне это непривычно.

В самом деле, до сих пор я ни разу не видела его при дворе.

— Так вы нечасто появляетесь здесь?

— После смерти отца на мои плечи легли обязанности синьора де Шатильона, а их немало. — Колиньи кивнул. — Правда, мой дядя, коннетабль, мечтает, чтобы я обосновался здесь и приумножал славу нашего рода, как надлежит сыновьям благородных семейств.