Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя - Езерская Елена. Страница 16

Пока Анна давала поручение мадам Боннэ, ее встревоженный такой поспешностью супруг, тяжело дыша, вернулся с улицы, доложив, что ему ужалось найти еще один фиакр, и госпожа баронесса может ехать. Анна сердечно поблагодарила их обоих за службу и отправилась на поиски истины.

Увы, де Морни ей не удалось застать дома, а дворецкий посоветовал мадам заглянуть в бонапартистский клуб на улице Риволи. Когда Анна оказалась там, она вдруг поняла, что вела себя неосмотрительно. Если за ней следили, то своим приездом в клуб она могла еще более усилить подозрения в измене Владимира. Но поделать уже ничего нельзя — Анне оставалось просто идти до конца. Вперед, только вперед!

Де Морни в тот момент обедал в ресторане, одно из помещений которого было превращено в политический клуб, где собирались сторонники нового Бонапарта — Шарля-Луи Наполеона, его брата. Место для клуба выбрали не случайно — в эпоху революции в моду вошли банкеты, устраиваемые на манер сельской свадьбы: с большими столами и тостами, напоминавшими скорее политические лозунги, чем обычные здравицы. А проводились банкеты соответственно статусу их устроителей: рабочие социалисты по большей части — на площадях под открытым небом или в трактирах, люди побогаче — в ресторанах и театрах, которые с легкостью превратились в политический подиум.

Анну провел к де Морни его секретарь — худенький молодой человек с гладко зачесанными на затылок волосами. Он предупредительно открывал перед Анной двери и все всматривался в ее лицо. Это Анну немного удивило: она была уверена, что никогда прежде не истрепалась с этим молодым человеком, но ее имя ему явно оказалось знакомо. Невероятно! Как будто ее здесь знали. Или… Разумеется! Здесь знали имя барона Корфа! Так, значит, она на верном пути.

Де Морни вежливо пригласил ее за свой стол. Граф встал, приветствуя Анну, и, галантно склонившись, поцеловал ей руку. Его голова (а де Морни был намного старше Владимира) уже давно округлилась заметной лысиной, и Анна едва удержалась от улыбки. В салонах дамы часто шептали, указывая на де Морни, что количество волос на его голове обратно пропорционально количеству его побед над женщинами и что каждая новая любовница графа уносила с собой не только подарки и приятные воспоминания о днях близости, но и часть его шевелюры.

К двадцати годам де Морни уже был известный в обществе светский «лев» с солидным списком любовных побед. Но главное — он тоже был Бонапарте, правда, по матери, урожденной Гортензии Богарнэ, дочери любимой жены императора Наполеона Жозефины. Об этом свидетельствовали легкая смуглость его кожи (императрица Жозефина была креолкой с Антильских островов) и небывалый темперамент, заслуживший ему славу прожженного сердцееда, которого за глаза еще называли жуиром, убийцей и преступником. Но Анна знала де Морни только как завзятого театрала и покровителя хорошеньких актрис.

По лицу графа Анна поняла, что он несколько удивлен ее появлением, хотя не собирается избежать ее общества. Она понимала, что нравится графу, и хотела этим воспользоваться — разумеется, с известной долей осторожности.

— Искренне рад видеть вас, мадемуазель Жерар, — улыбнулся де Морни. — Или вам больше нравится обращение «госпожа баронесса»?

— Это зависит от того, где мы находимся, — тоже улыбнувшись, в тон ему ответила Анна. — А так как мы сейчас не на сцене, то буду признательна, если вы станете обращаться ко мне с последним. И простите, что я невольно потревожила вас за столь приятным занятием.

— Полагаю, у вас были на это веские основания, — кивнул граф, — а потому прощаю вас за опоздание.

— Опоздание? — не поняла Анна. — Разве вы посылали мне приглашение на обед?

— Нет, но я посылал вам приглашение на прием, который устраивал неделю назад, — напомнил де Морни. — Однако вы почему-то не ответили мне и не почтили своим присутствием.

— Увы, — стараясь казаться искренней, отозвалась Анна, — я была нездорова и не в голосе, а потому вынуждена остаться дома. Но мой муж обещал уладить это и объясниться с вами.

— Что он и сделал, — усмехнулся де Морни, подавая знак официанту, чтобы наливали шампанское. — Для вас «Клико». Прошу… Что же касается вашего мужа, то свои извинения он принес мне в довольно оригинальной форме, попытавшись выдать мое приглашение за попытку добиться от вас взаимности.

— В таком случае, теперь я понимаю, откуда взялось это письмо. — Анна, поставив на стол бокал, из которого вежливо отпила прохладный, с мелкими пузырьками напиток, достала из ридикюля и подала графу листок бумаги с автографом Владимира.

— Забавно! — Де Морни приподнял одну бровь, и Анна вдруг поняла, что он удивлен не меньше ее. — Судя по всему, ваш муж серьезно подготовился, но, поверьте, у меня и в мыслях не было ничего подобного… Ну, не смотрите на меня такими глазами! Вы мне нравитесь, но я не нападаю на женщин. И потом, я предпочитаю в любви согласие, даже если она краткая. А ваш супруг, видимо, хотел разыграть меня. Хотя, если честно, он совсем не похож на шантажиста. Барон производит впечатление человека слишком прямолинейного, и ему совершенно чужда театральность, в то время как вы — совсем другое дело.

— Речь сейчас не обо мне, — прервала Анна его попытку сделать комплимент. — И, если я вас правильно поняла, ваш разговор завершился…

— Ничем! — воскликнул де Морни, возвращая ей письмо Владимира. — Я нашел способ объяснить барону, что он, по-видимому, ошибся, приняв обычную любезность за нечто неприличное, и ему больше ничего не оставалось, как уйти. И, как мне показалось, с миром.

— Тогда почему же после этой встречи он пропал? И никто не знает, где его найти? — с вызовом спросила Анна.

— То есть вы желаете сказать, что обвиняете меня в исчезновении вашего мужа? — Де Морни воззрился на нее с таким неподдельным изумлением, что она окончательно убедилась в том, что письмо и отсутствие Владимира не связаны между собой. — Помилуйте, баронесса! Я деловой человек. Меня, конечно, может обрадовать исчезновение барона, но лишь потому, что отныне это развязывает мне руки, если вы вдруг надумаете ответить взаимностью на мою симпатию к вам. Но похищение или, того хуже, убийство!.. Нет-нет, увольте, у меня слишком много забот, чтобы я связывал себя местью барону за то, что у него слишком богатое воображение.

Анна почему-то поверила ему. Она почувствовала, что слезы опять подступают к горлу, и заторопилась уходить.

— Баронесса. — Де Морни, казалось, был растроган ее впечатлительностью. — Я искренне сочувствую вашему горю, но, надеюсь, что для объяснения отсутствия вашего супруга найдется куда более тривиальная или даже банальная и совсем простая причина.

— Сейчас я этому была бы даже рада, — прошептала Анна, вставая из-за стола.

Граф поднялся вслед за нею, снова галантно приложился к ее руке и кивнул ненавязчиво маячившему в отдалении молодому человеку, который встречал Анну, приказывая проводить ее до фиакра. Потом он еще раз поклонился ей на прощанье и вернулся к обеду, пребывая в недоумении, постепенно переходившем в озабоченность.

На самом деле вся эта история казалась, по меньшей мере, странной. Де Морни сразу почувствовал в появлении русского барона Корфа, одно время приписанного к посольской миссии, некие далеко идущие цели, которые он вполне счел бы за попытку покушения, если бы они не отдавали чересчур большой наивностью и дилетантством. Сам де Морни был искушен в политических делах настолько, что всегда с легкостью мог отличить в человеке достойного противника. В его жилах, крови Богарнэ, текла и кровь Талейрана — самого великого из известных министров эпохи Наполеона.

Мать, королева Гортензия, дав ему таинственную фамилию Деморни, которую он впоследствии превратил в де Морни, на шестнадцать лет бросила его сразу после родов на руки бабушке — матери его отца, и воспитателя Габриэля Делессера, сына знаменитого банкира и брата не менее знаменитого сахарозаводчика. К двадцати годам де Морни уже закончил престижную Эколь Политекник, школу Генштаба в Сансе, некоторое время служил в армии и натерпелся трудностей в полку в Алжире. И вся эта суетная, словно на бегу, жизнь постепенно сделала его ловким политиком и неплохим дипломатом, человеком энергичным и беспринципным одновременно, принадлежавшим к тому типу людей, которые превосходно приспособлены к важным делам и соединяют в себе силу обольщения с могуществом и кипучей энергией.