Тайна леди - Беверли Джо. Страница 16

Он их заслужил, глупый, помешавшийся на похоти повеса. И все же он само совершенство.

Женщины наверняка постоянно пробираются в его постель, преследуя его за красоту и очарование. Его ли вина, что он угождает им? Какой молодой мужчина не поддастся искушению?

А вот ей надо покинуть это грешное гнездышко.

Где ее сандалии? Она заглянула в конец импровизированной кровати и встретилась глаза в глаза с недовольной на вид собачкой. Интересно, у собак болит голова?

Кокетка жалобно пискнула.

Петра взяла ее на руки.

– Ну-ну, малышка, теперь все хорошо. Плохие люди связаны, и мы скоро уедем отсюда. Твой хозяин был молодцом. То есть когда я разбудила его и выгнала. Он безнравственный негодяй, правда?

Кокетка предусмотрительно молчала, но вырвалась на свободу, едва учуяв Робина, и бросилась к двери.

Петра увидела свои испачканные грязью сандалии. Она взяла их и хотела вынести на улицу, прежде чем надеть. Робин загораживал ей путь к дверце, через которую она вошла, а другая была слишком близко к каменной стене, чтобы открыть ее.

Петра открыла дверцу для Кокетки, не зная, сможет ли собачка спуститься по ступенькам. Она смогла. Петра мрачно посмотрела на мужчину, преграждавшего ей дорогу, но не могла не обратить внимания на изящную линию его скулы и его приоткрытые губы. Будь она его женой, проснувшись рядом с ним, она могла бы лечь…

Петра одернула себя.

Накидка. Где ее накидка?

Она нашла накидку на поясе, всю измятую. Петра, как могла, разгладила ее, сложила, приколола на место и ощупала, чтобы убедиться, что надела ее ровно.

– У вас на лбу выбились волосы.

Петра замерла, потом возмущенно посмотрела вниз, в его лениво улыбающиеся глаза:

– Как вы посмели снять мой чепец? Это святотатство!

– Никакое не святотатство открыть такую красоту, Петра.

– И вы спали со мной. Вы спали со мной.

– Это была единственная кровать поблизости.

– Это возмутительно.

– Вчера мы в этой карете провели вместе несколько часов, – заметил он.

– Тогда это было сиденье. Теперь это постель.

– Это просто карета, загруженная чемоданами и сундуками.

– Это кровать. Мы спали в одной кровати. Что, если кто-нибудь услышит об этом?

– Кто, Петронилла mia?

– Кто угодно. Ваши люди разболтают…

– Они не будут говорить ни о чем, о чем я не хочу, чтобы они говорили. – Спокойная уверенность этих слов заставила ее замолчать, но всего на минуту.

– Ну а как же шлюхи?

– Не глупите.

Она сжала кулак и занесла его, но он мгновенно схватил ее за запястье.

– Больше никаких когтей.

Она попыталась высвободиться.

– Я сжала кулак, если вы заметили. Отпустите меня.

– Перестаньте вырываться.

– Отпустите меня!

– Почему? – спросил он, улыбаясь. Его улыбка сводила Петру с ума. И он видел это. Она махнула другим кулаком. Он поймал его, без усилий увернувшись, улыбаясь, глядя на ее губы…

Кто-то постучал в дверцу кареты, заставив их замереть на месте.

– Месье? Простите меня, но что вы делаете со святой сестрой?

Это был форейтор. В какой-то момент коварный негодяй закрыл дверь. Не могло быть никаких сомнений в том, что он собирался сделать.

Робин насмешливо поднял бровь, ни на дюйм не ослабив хватку.

– Я в безопасности, сэр, – крикнула Петра. – Мы готовимся выйти из кареты, а места здесь маловато.

– Вам не следует быть там с мужчиной, сестра, – настаивал форейтор.

– Я с моим братом, сэр. Он защитит меня в случае необходимости. Ночь предстоит опасная.

Глаза Робина сияли. Этот разговор он находил забавным.

– Идите проверьте дорогу, друг мой. Если она достаточно твердая, мы скоро уедем.

Видимо, форейтор ретировался, поскольку голоса больше не подавал.

– Лучше бы он помогал караулить женщин, – прошипела Петра.

– Этим занимается Пауик, и Фонтейн должен был уже проснуться.

– Вы… – Но презренный негодяй улыбался Петре, и ее бесстыдное тело желало его. Она надеялась, что Робин снова поцелует ее. Но он поцеловал костяшки ее сжатой в кулак правой руки и отпустил ее.

– Вам лучше выйти, иначе он вернется.

«Будь ты проклят, проклят, проклят!»

– Сначала вы, – сказала она.

Он снова лег, закинув руки за голову.

– Нет-нет, сначала дама. Я настаиваю.

– Мистер Бончерч, я не собираюсь доставлять вам удовольствие, переползая через вас.

Робин расхохотался и откатился в сторону.

– Пауик, – позвал он, выглянув наружу. – Найди мне чистые чулки и подай сапоги, будь любезен.

Чистые чулки были поданы, также как и чистые сапоги, но камердинером, а не грумом.

– Я сделал все, что мог, чтобы отчистить грязь, сэр.

– Фонтейн, ты идиот, я все равно опять их испачкаю. – Но тон Робина был теплым, и он добавил: – Спасибо. Я чертовски рад, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы суетиться.

– Я выживу, сэр. Дайте мне ваш сюртук, я попытаюсь привести в порядок и его тоже.

Когда Робин повернулся, чтобы взять сюртук, Петра увидела его озабоченное лицо. Робин беспокоился о слуге. Камердинер, видимо, сильно пострадал от отравы.

– Я тоже рада, сэр, что вы поправились, – сказала Петра. Фонтейн только фыркнул, прежде чем уйти.

– Я предупреждал вас, – сказал Робин, натягивая чулок. У него были необыкновенно изящные стопы. – Когда сомневаешься, вини женщину.

Петра отвела взгляд от его ноги.

– Он прав. Это я во всем виновата.

– Значит, вы все-таки сообщница мадам Гулар?

– Конечно, нет. Но если бы вы не встретили меня, не уехали бы из Аббевиля.

– Я сам решил остановиться здесь.

– Буря не оставила нам выбора.

– Выбор есть всегда, Петра mia. Помните об этом.

– Я не ваша Петра, и не существует выбора, когда дело касается греха. Или долга. Мой долг был остаться с леди Содуэрт.

– Не могу представить почему. Она заботливо относилась к вам?

– Нет.

– Она хотя бы платила вам?

– Нет, но…

Он опять отвернулся.

– Если вы намерены побеседовать со своей совестью, я вас оставлю. Но делайте это быстро. Мы уедем, как только представится возможность.

Он натянул второй сапог, выпрыгнул на улицу и пошел по грязному двору. В одних только бриджах и мятой рубашке он все равно умудрялся выглядеть вельможей. Сердито глядя ему вслед, Петра знала, что точно так же грациозно и небрежно он будет идти по королевскому двору, одетый в атлас и кружева.

Петра заметила его измятый жилет в складках гобелена и вытащила его, чтобы разгладить. Потом передумала, отложила жилет, выбросила свои сандалии из кареты, а сама спустилась по ступенькам босиком. Ноги у нее все равно грязные. Она осмотрела сандалии и как могла, очистила с них грязь подолом рясы. В данный момент Петра мечтала лишь об одном: вымыться и переодеться.

Она проверила женщин, но они были все еще привязаны, съежившиеся под одеялом, и, очевидно, спали. Что они будут с ними делать?

Петра присела за каретой, чтобы облегчиться, стараясь не испачкать юбку, затем вернулась во двор и обнаружила, что утро выдалось прекрасное.

Небо над стенами сияло розовым перламутром, а саму стену смягчали пучки цветов. Здесь был даже небольшой огородик. Она увидела куст шалфея, белену и болиголов.

Куры были мелкие. Наверняка где-то есть яйца, но она больше ничего не будет здесь есть. Петух, несмотря на свой размер, расхаживал величественно, глядя блестящим глазом на пришельцев. К нему подошла Кокетка. Петух запрокинул голову и угрожающе прокукарекал.

Петра взяла собачку на руки.

– В этом дворе вообще слишком много петухов, и некоторые из них опасны.

Она увидела, что Робин помогает груму открыть осевшие ворота.

– Мы уезжаем? – крикнула Петра.

– Пока нет. Там есть небольшое поле, надо выпустить лошадей попастись.

Разумно. За дорожкой на небольшом огороженном лугу паслись козы. Все остальное в округе, видимо, было под посевами. Значит, поблизости есть фермы.