Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Эрлер Ольга. Страница 40

Под конец пира, когда публика достаточно напилась вина, пива и ликера, столь любимого египтянами и столь непривычного для македонцев и греков, царь дал знак Таис, чтобы она шла спать, то есть ждать его. И она ждала его в роскошной кровати за газовыми, расшитыми золотой нитью и драгоценными камешками, драпировками…

— Что это ты меня дразнишь? — начал он издалека, снимая многочисленные украшения и раздеваясь.

Таис невинно похлопала ресницами, о чем, мол, речь?

— Хочешь всем показать, что ты красивее всех? Я это и так знаю. А, неджем (сладкая)?

Таис не отзывалась, молча улыбаясь со своего великолепного ложа.

— Я и злополучного салата не ел, а тяжело мне было. Спасибо, передник меня спасал, тяжелый, из чистого золота. Колокольного звона не слышала? — рассмеялся Александр.

— Ты меня упрекаешь?

— Нет, что ты, как можно… Ну, наконец!.. — Он лег на нее, вздрогнул и застонал от оглушившей, раздавившей его страсти и продолжил свою мысль только после того, как утолил нетерпеливую жажду близости и снова обрел способность соображать и внятно разговаривать.

— Как можно тебя упрекать в том, что ты прекрасна, что сводишь меня с ума, что я не могу оторвать от тебя ни глаз, ни рук. Я же так счастлив с тобой! — и без всякого перехода: — Но еще раз я не дам себя втянуть в эти церемонии; отдал дань традиции и ладно. Если меня каждый день часами брить будут, что я вообще успею в жизни? Навесили на меня золота полталанта, тяжелей, чем доспехи. Разули, накрасили, как женщину. — Он рассмеялся своим низким, волнующим смехом. — Завтра — на охоту в пустыню, на антилоп, с колесницей. Разомну кости.

— Опять в пустыню, — жалобно пролепетала Таис. — Ты месяц провел в пустыне!

— Но я же не охотился, — резонно возразил Александр.

— Возьмешь меня?

— Возьму, моя кошечка. Как же кошка по-египетски?

— Тамит.

— Я не ошибусь, если скажу, что эта богиня с кошачей головой наверняка здешняя богиня любви?

— Да, Баст, Бастет. Сначала она почиталась богиней лекарственных мазей, потом — любви и женской ласки.

— Интересная связь, точно подмечено… Это ты потому в лекарствах разбираешься. Как много я узнаю о египетской религии… в постели с тобой. — Александр улыбнулся.

— Есть у них еще одна богиня любви — Хатхор, это та, что с коровьими рогами. Она одновременно еще и богиня веселья, музыки, танцев, вообще, всех наслаждений. — Таис и сама рассмеялась таким совпадениям.

— Меня уже ничего не удивляет, мое наслаждение.

— Хатхор еще называют «владычицей опьянения», а пить я совсем не умею. Тут пили мы без тебя это сладенькое — шедех. Я и не заметила, как опьянела этим медком. Голова вроде ясная, а встала, не могла на ногах удержаться. Леонид меня спать понес — идти не могла! Ты можешь себе вообразить?!

— Могу вообразить, как Леонид рад был! — засмеялся Александр. Он был в лучшем расположении духа.

— Просто позорище, — продолжала о своем Таис, — пила, остановиться не могла, такое невинное, сладенькое…

— Мне это хорошо знакомо, моя сладкая неджем. Я тоже остановиться не могу. — Он снова заключил ее в объятия.

— …так что пить я не могу и не люблю, — закончила все же Таис через время свою мысль. — И никакая я не «владычица опьянения».

— Детка, ты и не должна уметь пить сама, ты — опьяняешь! — пояснил ей с улыбкой Александр. — А что ты еще делала без меня?

— Я скучала без тебя, с ума сходила, без тебя ведь нет ничего… Извини, что я это сказала, — спохватилась она.

— Плохо тебе без меня, да? А со мной — хорошо. Значит, сделаем тебе хорошо.

На следующее утро по дороге на охоту по Александру нисколько не было видно, что он полночи не спал, «делая Таис хорошо», чего нельзя было сказать о Таис — она чуть не засыпала в седле.

— Леонид, поезжай рядом с Таис, она вчера, видимо, перепила, не дай ей упасть с коня. Подхвати, я слыхал, у тебя имеется опыт по этой части, — пошутил Александр.

Птолемей при этом удивленно перевел глаза с Александра на Таис и Леонида. Что там еще, чего он не знает? Таис же показала Александру кулак и притворно нахмурилась.

Жизнь, замиравшая обычно, когда Александр отлучался, приходила в движение, стоило ему вернуться. Так и Мемфис-Меннефер с появлением Александра проснулся и на глазах превратился из древнего старца в добра молодца. В который раз Таис удивилась феномену времени и феномену Александра и их своеобразным взаимоотношениям. Как медленно тянулось время без него, и как быстро пронеслись последние декады в Египте с ним. А царь и за развлечениями не забывал дел, которые не прекращались, и везде он успевал, все горело в его руках. Таис поражалась его расторопности, а Александр со смехом рассказал: «Отец, если просил меня помочь, говорил: „Ну-ка, сына, мотнись!“ Мотнись, так он это называл».

Многочисленные посольства из Эллады и присланные Антипатром подкрепления отдавали дань удивления Египту, тогда как старые контингенты за три зимних месяца уже давно обжились, привыкли и чувствовали себя здесь как дома. В преддверии скорого прощания с Египтом, Александр принес жертвы Зевсу-Амону, устроил в его честь торжественное шествие и военный парад, гимнастические и мусические состязания, посмотреть на которые съехались любопытные со всего Египта.

Как ни хотелось царю поплыть к древней столице Фивам, времени не было, ведь надо было еще организовать управление новыми землями. Александр решил оставить контроль над номами тем номархам, которые убедили его в своей относительной честности, деловитости и лояльности. Таким образом, он выразил доверие египтянам и не оскорбил их национальных чувств (оскорбить которые — проще простого, даже если ты совершенно не намереваешься этого делать). Сбор податей был поручен греку Клеомену, он же правил Аравией. То, что Клеомен происходил из Навкратиса, греческого города на побережье Египта, было чрезвычайно на руку Александру. В ключевых пунктах страны Александр оставил гарнизоны под общим командованием Певкеста. С началом весны царь повел отдохнувшую и готовую к новым победам армию из Мемфиса обратно в Финикию.

Закончилась жизнь в роскоши, обилие досуга и развлечений: верховые прогулки по рассветным пескам, плавание на барках среди лотосовых «полей забвения», охоты на бесчисленных зимующих птиц… Прощай, прощай, Та-Мери, что означает «страна людей в льняных одеждах». Как счастливы мы были здесь, как жалко расставаться. Когда исчезли очертания последних египетских построек и впереди лежала только каменистая палестинская пустыня, Таис заплакала. Так плачут дети после прекрасного лета, проведенного с новыми друзьями в деревне, не зная, состоится их встреча следующим летом или не состоится никогда.

Александр пришел к Таис с пакетом в руках.

— Я принес тебе подарок. Наконец я могу что-то тебе подарить. Обычно другие оказываются быстрее. К сожалению, не я сделал это своими руками. Я хотел потом подарить, но глядя на тебя… такую печальную… — его речь выдавала некоторое смущение — чувство, весьма редкое для него.

Он сел напротив нее, поставил пакет на стол.

— Как здоровье, самая прекрасная?

Это его обращение к ней закрепилось еще со времен Эфеса, но обычно Александр говорил так в присутствии других людей: «Самая прекрасная женщина всех времен и преданий», — так звучало оно полностью.

— Хорошо, славнейший из царей, — ответила ему в тон Таис.

— Как настроение?

— Вполне… А что так издалека, как в той шутке, что Леонид рассказал вчера.

— Какой, я не знаю.

— Приходит один фалангист к другому: «Как здоровье, Главк?» — «Хорошо». — «Как здоровье отца?» — «Хорошо». — «Не болеет ли мать?» — «Нет». — «Займи триста драхм». А Главк отвечает: «Сначала поцелуй меня в шею». — «А почему в шею?» — «Ты же тоже издалека начал!»

Александр рассмеялся:

— Нет, не знал, случайное совпадение. Слушай, откуда Леонид их берет? Значит, не мне одному заметна твоя грусть.