По воле богов - Брантуэйт Лора. Страница 29
— Да?
— Ты мне очень нравишься, я тебе говорил?
— Ну, что-то подобное точно звучало… — рассмеялась она.
— Я хочу, чтобы ты знала… Я влюбился.
— В кого? — не поняла Луиза. Одна мысль никак не хотела связываться с другой. Полотно рассуждений расползалось, как истлевшая ткань в руках.
— В тебя. Я тебя люблю. Думаю, лучшего момента для этих слов не будет…
Если бы Луиза умерла в этот момент, она бы умерла от счастья. Но сердце снова застучало, и она осталась жить — мгновенно натянувшейся струной в руках Френсиса.
— Будет нечестно, если я не скажу… — хрипло прошептала она. — Не скажу, что я тоже тебя…
Он закрыл ей рот поцелуем, так и не дождавшись того самого, главного слова… Перед лицом неизвестности, угрозы мучительной смерти не осталось ничего важнее жизни. Древние боги смотрели на них из темноты, но Луизе было все равно. Свершалась воля богини столь же могущественной и прекрасной, как само мироздание, — богини Любви.
И не было никого и ничего, только он — пылающий и пылкий, молодой, сильный, гибкий зверь, который по-звериному отчаянно и искренне жаждал слиться с ней. Взять себе. Подчинить и отпустить — но потом…
Его рука жгла, как жжет прикосновение лавы нежное и чуткое тело земли. После него уже ничто не будет, как было…
Только это — не разрушение и не созидание, что-то другое, не доброе и не злое, вечное, гармоничное, неизбежное, как взрывы на звездах.
— Френсис…
Его имя ощущалось на губах, как вкус терпкого вина.
— Я тебя… люблю.
Луиза не думала, что она кому-то еще скажет это слово. А сейчас она вообще не думала…
Видимо, это был такой день. Когда раздался шум, Луизе показалось, что шумит у нее в ушах. А потом ей на голову упал ком земли.
Френсис сориентировался быстрее, подхватил ее на руки, легко, как кошку, и рванулся в тоннель. За их спиной творилось светопреставление: грохотали о камни камни, что-то еще падало, столбом стояла пыль… Луиза враз отрезвела, но еще не знала, чего жалко больше — что так внезапно закончилось чувственное счастье с Френсисом или что сейчас погибнет самое удивительное творение человеческих рук, которое она видела в жизни.
Они стояли с Френсисом под сводами тоннеля, и он крепко прижимал ее к себе, и от этого Луизе хотелось растаять, раствориться… или заплакать.
А потом все закончилось. Упали еще несколько камешков… Луиза почувствовала, как напряглись плечи Френсиса, открыла глаза, подняла голову и увидела его застывшее лицо, почти сумасшедшее и почти счастливое одновременно.
А потом поняла, что увидела. Без фонаря и светильника.
— Смотри, — прошептал он и развернул ее лицом к храмовому залу.
С потолка, прямо в каменный бассейн, падал столп света. Не потустороннего, а обычного, земного, дневного света…
— Док, смотрите! Фонарь мне, быстро…
Луиза завопила от восторга, счастья, облегчения и первобытного счастья жить. Она не могла себе представить, что будет когда-нибудь так радоваться, услышав голос Кристиана Митчелла.
13
Из Дели летели бизнес-классом.
Луиза чувствовала себя самой несчастной путешественницей на свете. От этого не спасали ни гордость своим «исследовательским подвигом», ни молчаливое одобрение профессора Хаксли, ни восхищенные речи Дороти. Ее интересовал только Френсис, а он сидел, молчаливый, в трех шагах от нее — с ними и в то же время один, недосягаемый, как альфа Центавра, и неприступный, как гордый средневековый форт.
Он загорел. Здесь, в самолете, на фоне белокожих европейцев, возвращающихся домой из кратковременных командировок и отпусков, он казался отлитым из бронзы — статуя героя или бога, величественная и бесстрастная. Синие глаза — как ограненные топазы в полумраке — не светились.
Луиза бы год жизни отдала, лишь бы узнать, о чем он думает.
Увы, год ее жизни, по-видимому, никому нужен не был. Придется проживать его самой, причем в полнейшем неведении относительно мыслей Френсиса.
Все события «после» Луиза вспоминала с огромным трудом, будто поздней ночью смотрела фильм — что-то увидела, что-то проспала.
Как их с Френсисом вытащили, она не помнила. Помнила испуганное лицо профессора Хаксли, недоверчиво-ревнивый взгляд Кристиана. Дороти, кажется, упала в обморок. Джил поблизости не оказалось, но потом она визжала, когда ей показали фотографии и позволили спуститься вниз по веревочной лестнице.
Френсис оказался в худшем состоянии, чем можно было предположить: он держался в подземелье, чтобы подбодрить ее, но на самом деле было ему очень плохо. Луиза отсыпалась до следующего дня, а потом Джил сказала, что Френсис еще не выходил из палатки, и еще сутки Луиза сидела у его постели, потому что у него началась лихорадка, вероятно от перенапряжения.
Потом ему полегчало, хотя он еще долго был бледным и осунувшимся. Как только здоровье Френсиса оказалось вне опасности, Луиза с позором скрылась из его палатки, потому что ей было мучительно неловко за произошедшее там, в храме.
И даже лавры первооткрывательницы уникального подземного храма Восьми Божеств ее не очень веселили. Она с ужасом думала, что было бы, если бы коридор не изгибался, как улитка, и не заканчивался бы под самым сердцем холма, если бы храм располагался не под центральным покоем дворца и если бы Кристиану не пришло в голову вскрыть засыпанный землей и камнями люк…
Френсиса она старательно избегала, страшно от этого страдая. Ей казалось, что лучше умереть, чем услышать от него извинения за всплеск желаний, вызванный углеродным опьянением. Поэтому их единственный разговор без свидетелей закончился на том, что она скомканно поблагодарила его за спасение своей жизни в подземелье и торопливо обняла.
По ночам она часто просыпалась от своих всхлипов. Благо у Дороти был поразительно крепкий сон.
До предполагаемого возвращения в Англию оставалось все меньше и меньше… от этого хотелось выть и грызть подушку зубами. Но Луиза знала точно, что пробужденные Френсисом желания не имеют никаких шансов на исполнение.
Мягко гудели турбины. Время от времени Луиза впадала в мутное, дремотное состояние, и ей снова виделось: желтоватый в отсветах фонаря камень, шершавые стены, глаза Френсиса, лихорадочно блестящие… И если нырнуть глубже в этот полусон, можно ощутить — волшебное — его шею под своими руками, и жесткие завитки волос на затылке, солоноватый запах щеки и головокружительный поцелуй…
Как все-таки не вовремя появился горе-спаситель Кристиан! Еще бы полчаса — и кто знает, может быть…
Похоже, в жизни Луизы самые счастливые полчаса не состоялись.
— Луиза, когда ты опубликуешь статью о своей находке? Я хочу на нее сослаться в книге. Пусть не думают, что это пустой плод моего воображения. — Джил оторвалась от своего блокнота, в котором строчила что-то каждую свободную минуту. По ее рвению можно было предположить, что из книги выйдет толк.
— Наверное, в следующем «Вестнике археологии», — вздохнула Луиза. — Нужно будет поднять литературу, поместить, так сказать, нашу находку в ряд культурных памятников того времени… — Она покосилась на Кристиана. Вот кому было бы не в пример легче справиться с этой задачей, так это специалисту по Индии.
Но уж это достижение она ему не отдаст!
Кристиан меланхолично жевал попкорн. Пожалуй, ему стоило родиться в век Байрона: там вполне органично смотрелась бы его хандра.
Расставались тепло и немножко нервно. Луизе это напомнило прощание в летнем лагере: все обмениваются адресами и телефонами, клянутся поддерживать связь, смеются и плачут… Сейчас, правда, никто не плакал: не на всю жизнь ведь расстаются, на следующей неделе будут пресс-конференция и семинар по результатам экспедиции. Благодаря участию молодого Шиолы научно-исследовательское мероприятие наверняка займет достойное место в светской хронике…
Кристиан пожал ей руку — в меру вежливо, в меру тепло, почти безразлично.
— До встречи, Луиза.