Как никогда. Одинокая женщина желает... - Порошина Марина Витальевна. Страница 5

– Ну, не они, так другие, — не поверила Ирина. — У тебя всегда работы больше всех. Но зато скоро будешь председателем! И тут выкрутишься, ты же умный! Ты у меня самый умный на свете. Устал, мой хороший, устал, мой заинька… — Она шутливо прижала его голову к своей груди, погладила, нежно подергала за ушки… и Валентин мгновенно расслабился, поплыл: он очень любил, когда она вот так, как с дитем малым, над ним ворковала. — Вот в Египте отдохнем, да, солнышко? Слушай, какая, интересно, там погода, а?

В турфирме говорят, что двадцать восемь градусов, а в Интернете я смотрела — двадцать один. Вообще-то разница. Ну ничего, просто будем гулять, правда?..

День прошел в ожидании, Ирина собирала чемодан и параллельно хлопотала на кухне — а у него не поворачивался язык сказать, что Марго тоже не придет и что виноват в этом он. В шесть часов раздался долгожданный звонок, но не в дверь. Ирина, сняв телефонную трубку, сперва заулыбалась:

– Ритуля, привет! Ну, ты где? Ждем ведь! Почему не придешь?.. Валя? Рассказал, конечно, я смеялась ужасно… Да ладно вам, подумаешь, приходи — помиритесь, я вас помирю… Что сказал?! Так и сказал?!

Ирина, прижимая трубку к уху, зашла в комнату и уставилась на благоверного — на ее лице было написано изумление. Но Валентин Рудольфович выражения ее лица почти не видел, потому что он как бы уже задремал у телевизора, умаявшись за день.

– Рита, я требую — немедленно приходи! Ты с ума сошла! Я тебе говорю… Где сидишь? А… Ну ладно… Господи, чепуха какая! Ведь сколько лет… Ну, что поделаешь… Давай так, мы приедем восьмого, и ты сразу приходи. Обещай. Нет, ты обещай! Я все улажу.

Эта последняя фраза была произнесена тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Выдержав паузу, Валентин Рудольфович не утерпел и все же приоткрыл один глаз — жена стояла напротив и смотрела на него в упор.

– И что она сказала? — еще надеясь на мирный исход, глупо спросил он.

– Сказала, что сидит в салоне красоты. Шоколадные обертывания у нее. Очень успокаивает и тонизирует одновременно. А завтра у них с мужем прием в консульстве США. С утра она в парикмахерскую. А сегодня ей еще за платьем. Что еще тебя интересует?

– Ну, Ириша… — Против его воли голос прозвучал заискивающе, но и это не помогло.

– Валя, я уважаю твою работу и все, что могу, для тебя сделаю, ты знаешь. Но всему есть предел. Мы с Марго дружим с третьего класса, мы вместе ходили в баскетбольную секцию. Жизнь складывается по-разному, она зарабатывает на жизнь, как может, и не делает ничего противозаконного. Она известный даже в мире адвокат. Она такой же кандидат наук, как и ты! Я не заставляю тебя с ней дружить, но и ты мной командовать не смеешь! — Голос жены подозрительно зазвенел.

Валентин Рудольфович растерялся. Жена впервые в жизни устроила ему скандал, отказываясь подчиниться разумному, с его точки зрения, требованию — не общаться с человеком, дружба с которым могла повредить его, Литвиненко, карьере. Его работе, его почти написанной докторской, его преподаванию в Юридической академии. Как-то сразу так сложилось у них в семье, что жена не возражала ни против командировок — повышение квалификации, — ни против задержек допоздна на работе — документы должны быть в идеальном порядке. Он никогда ничего не делал по дому — ему некогда! Да и не умел, честно говоря, а если возникала необходимость, то слесарей, электриков, сантехников, телефонистов вызывала и разыскивала Ирина, она же отвечала за ход и качество ремонтных работ. И до последнего времени у них с Ириной не было спальни: гостиная, в которой раскладывался диван, Юлькина комната и его кабинет — ему нужнее! Только год назад, когда дочь стала жить отдельно, Ирина призналась, что всю жизнь мечтала о собственной спальне, само наличие которой казалось ей верхом роскоши и комфорта. Он никогда ничего не просил, не требовал, просто так сложилось само собой, что его заботы, его дела первостепенны, а остальное — вторично. То, что необходимо для его работы, не обсуждается. И вот впервые в жизни жена категорически отказывается идти ему навстречу, а он не знает, что делать в такой ситуации. Утешать? Настаивать на своем? Свести все к шутке? Просить прощения?

Ирина уже собиралась заплакать всерьез, с расчетом на конкретный результат, но ситуацию спасла Юлька — ворвалась, как всегда, шумная, веселая, со связкой шариков и самодельной газетой с фотографиями и смешными стихами. Валентин Рудольфович откровенно любовался дочкой: высокая, тоненькая, спинка прямая, вся, как струночка, копна пушистых непослушных волос, сияющие серо-зеленые глаза — может, и не красавица, но, когда она весела и счастлива, от нее глаз не отвести!

Ирина моментально вытерла слезы. Юлька в последнее время забегала к ним нечасто, опасаясь нарваться на скандал. Уже больше года, — с тех пор как ей исполнилось восемнадцать, — она жила не дома, а в квартире, которую ей снимал ее любовник. На вступительных экзаменах в университет ей не хватило полбалла, чтобы попасть, как теперь говорят, «на бюджет», пришлось идти на платное отделение. Плата за обучение по специальности «мировая экономика» была не то чтобы непосильной, но весьма ощутимой, и расстроенная Юлька сразу устроилась на работу. Точнее, ее устроила Ирина, работавшая тогда в отделе выездных проверок районной налоговой инспекции, и по ее просьбе Юльку с радостью взяли в крупную фирму в отдел рекламы, причем взяли даже не за агентские, как брали прочих «дипломированных специалистов», а на оклад. И попробовали бы не взять — с Ириной и ее коллегами все предпочитали дружить.

Так, с маминой подачи Юлька и познакомилась с директором фирмы, имевшим пророческую фамилию Горюнов. Горюнов был спортивен, красив и харизматичен, и дурочка Юлька немедленно влюбилась в него по уши, как и полагается в ее возрасте, «на всю оставшуюся жизнь». Несколько месяцев спустя Горюнов честно предупредил новую сотрудницу, что он — человек порядочный и из семьи не уйдет, пока дети не вырастут. После чего снял Юльке квартиру и предложил вместе ждать, пока вырастут эти самые дети. Юлька, захваченная нарисованной перспективой, немедленно согласилась, хотя все внушали ей хором, что в подобных случаях дети никогда не вырастают — такой вот парадокс. Ирина плакала, тетя Нэля рассказывала страшные истории из собственного опыта, тетя Рита стерла язык, объясняя Юльке всю степень ее глупой наивности, отца едва не хватил инфаркт, но разве это когда-нибудь останавливало восемнадцатилетних влюбленных дурочек? Детей, как показывает опыт со времен Шекспира до наших дней, вообще мало интересует мнение родителей об их избранниках. Юлька переехала в снятую Горюновым квартиру и с тех пор к родителям забегала в гости, стараясь пореже встречаться с отцом, который мгновенно взвивался и по любому поводу затевал ссору, упорно пытаясь переубедить дочь. Ирина, за прошедший год уже почти смирившаяся с неизбежностью, училась смотреть на ситуацию философски и изо всех сил старалась не допускать скандалов.

Вот и теперь, забыв о ссоре с мужем, она хлопотала, накрывая на стол, болтала с дочерью, и Валентин Рудольфович постепенно расслабился. Они чудесно посидели, спохватившись едва ли не под утро — давно им не было так весело и спокойно вместе, — поспали час или два, а наутро заспанная Юлька, клятвенно пообещав пожить неделю дома, поливать цветы и вынимать из ящика газеты, проводила родителей в аэропорт.

– Ой, не говорите, под Новый год всегда столько беготни, такая нервотрепка! И на работе все зашиваются, нервничают, — щебетала парикмахерша Наташа, ловко орудуя феном и расческой. Когда она на секунду выключала фен, чтобы сменить насадку, на ее запястье тихонько позвякивали два тонких золотых браслета. — Вот и мне муж рассказал…

Наташа отступила на шаг, чтобы полюбоваться плодами своих усилий с нужного ракурса, осталась не вполне довольна и с энтузиазмом набросилась на непослушную прядь. Фен ровно шумел, в зале играла музыка, из-за шума Маргарита не разбирала и половины того, о чем говорила Наташа, но кивала благосклонно: новая стрижка ей нравилась, они с Наташей знакомы много лет, и Наташа с полуслова понимает, чего бы ей, Рите, хотелось на сей раз. Вообще салон красоты с географически необоснованным названием «Голливуд» был не из дешевых, ходили сюда в основном постоянные клиентки и только по записи, Наташа называла их «клиенточками» и почитала своим долгом развлекать беседой. «Клиенточки» тоже были не прочь скрасить болтовней пару часов ничегонеделания, и таким образом тем для ни к чему не обязывающей болтовни всегда набиралось предостаточно.